пользуется их положением, но он всегда такое отрицал. – Она помедлила, обдумывая, продолжать ли. Адриана ободряюще подалась к ней, и Алиса продолжила: – Я была уверена, что он злоупотреблял их положением. У них обнаруживались признаки незначительных повреждений. В последние пару лет своей жизни он не мог… мы больше не были близки. Часто он очень плохо себя чувствовал. Тогда другие женщины перестали меня волновать. Но все же мне было интересно, что он о них пишет.

– Я хорошо знаю немецкий, – сказал я, наклоняясь над плечом Адрианы. Она снова подвинулась, впуская меня в разговор. – Я уверен, что смог бы показать, каким он был новатором, если бы сумел расшифровать записи.

Лицо Алисы приобрело чопорное выражение.

– Я не уверена, что хотела бы, чтобы его читал мужчина, даже если бы дневник был доступен. Но его нет. Они обыскали всю «Мортон Грейвз», но никогда его не найдут.

– Но, возможно, с вашей помощью мы могли бы поискать… – попытался Конан Дойл.

Она резко сменила тему:

– Вы ведь знаете о деньгах, завещанных им? Я получила не так уж много, но руководство больницы рассердилось даже из-за этого. Доктор Доддс знал, что не которые документы доктора Гассмана пропали, и он перевернул все здание в поисках чего-нибудь, что могло бы принести больнице выгоду. Они ходили к Бернарду и обыскали его домашнюю лабораторию. Пустая трата времени. Через какое-то время они сдались. Я отошла от дел и уехала. После смерти Бернарда я посетила больницу только несколько раз: там для меня ничего не осталось.

Адриана сказала:

– Можно спросить вас о провалах в памяти, Алиса? Я разговаривала с Уильямом Таунби. Он тоже через них прошел. Иногда он приходил в сознание и совершенно не помнил, как попал в то место, где находился. А с вами бывало нечто похожее?

– Иногда я просыпалась в крыле пациентов – в каком-то месте, куда должна была пойти, но не помнила, как вышла из кабинета. Однажды я была у Бернарда дома. Мы разговаривали, а потом я очнулась на улице. Десять – пятнадцать минут совершенно исчезли. Я испугалась. Бернард говорил, что это пустяки, но я заставила его это прекратить.

– Вы заставили его это прекратить? – уточнила Адриана. – А как он это делал, Алиса?

– Не спрашивайте меня как, я просто знала. Я велела ему прекратить, и он прекратил. И я уверена, что с остальными он тоже это делал.

– А что, по-вашему, это было? – спросил я.

– Однажды он при мне проговорил – в какой-то рассеянности, словно меня там не было: «Богом клянусь, Месмер был прав!» Вы знаете о Месмере? – спросила она.

Я кивнул.

– Гипнотизер, работал довольно давно и был скорее артистом, чем врачом.

– Боже мой! «Месмер был прав!» Это фантастика! – Конан Дойл широко улыбался.

– Мне пришлось навести о нем справки, – продолжала она. – Месмер говорил, что гипнотизер овладевает умом того, кого гипнотизирует. Я полагаю, что Бернард это и делал. По крайней мере он так думал. Видимо, он заставлял меня выходить из кабинета и идти в другую часть больницы, чтобы проверить, удастся ли ему это.

– А вы помните, как он с вами работал: что говорил перед тем, как загипнотизировать? – спросил Дойл.

– Обычно это было нечто удручающее. Мы говорили о чем-то, о чем мне обычно не нравилось говорить Просто говорили. Бернард был очень похож на меня. Он пережил в жизни то же, и его огорчали те же вещи. Мы просто разговаривали о них. Несколько раз я вспоминала что-нибудь приятное из детства. Это было все равно что оказаться там на мгновение, – сказала Алиса с улыбкой.

Я обдумал ее слова. Допустим – только допустим, что Гассман экспериментировал с тем, как далеко он может заставить человека зайти по его велению и на какой период времени? Что, если он симулировал свою смерть в 1909 году? Что, если он до сих пор жив и гипнотизирует своих особых пациентов? Где он может жить? Возможно, где-нибудь поблизости от Ричмонд-парка. Не видел ли я его на прошлой неделе? Я вздрогнул, представив Гассмана, теперь совсем дряхлого и помешанного, манипулирующим людьми, которые не в силах противостоять его власти.

– А вы присутствовали при том, когда Гассман впал в кому, Алиса? – спросил Дойл.

Казалось, она снова ушла в себя.

– Нет, – сказала она почти беззвучно, – нет, я обнаружила его лежащим у письменного стола.

– А вы присутствовали при его смерти? – продолжал он.

Прошло много времени, прежде чем она ответила, но на этот раз ответ был четок, и в нем звучало раздражение:

– Нет, это случилось поздно ночью. Я нахожу ваши вопросы странными, если мне позволено высказать свое мнение. Миссис Уоллес задавала те же вопросы в прошлый раз и тем же странным образом. Неужели вы сомневаетесь, что Бернард умер в тысяча девятьсот девятом году? Уверяю вас, он умер. Он скончался более двенадцати лет назад. Когда я увидела его в гробу, я убедилась, что он очень стар и имел проблемы со здоровьем! – Она прервалась на секунду. – Прошу прощения, но я больше не хочу разговаривать. Я бодрствую уже слишком долго. Мне нужны лекарства и отдых. Возможно, мы могли бы поговорить в другой раз. Мне бы этого хотелось. – Она повернулась ко мне. – Если честно, молодой человеку вы и сами сейчас совсем плохо выглядите.

Насчет меня она была права. Я еще больше сгорбился, просидев так долго, и чувствовал каждый миллиметр своей раны. Мы попрощались и договорились вскоре снова ее навестить. Затем я заковылял к машине с помощью Адрианы.

Пока я отдыхал на пассажирском сиденье, сэр Артур и Адриана стояли возле открытой дверцы рядом со мной.

Адриана сказала:

– Давайте выроем его, джентльмены.

– Что, теперь вы согласны, что Гассман наверняка еще жив? – сказал я.

– Конечно нет, Чарли. Это безумие, но мы в любом случае должны его вырыть. Разве вы не обратили внимания?

– Обратил, но она ничего не говорила о могиле Гассмана. Мы не найдем в этой могиле никакого Гассмана, говорю вам.

– Разве? – сказала Адриана.

Я не мог понять ее интонации.

Конан Дойл кивнул с отсутствующим видом.

– Согласен, взглянуть надо, – сказал он, но я понимал, что он уже предвкушает свое торжество в случае, если я ошибаюсь и могила не пуста.

– Тот факт, что она клянется, будто Гассман мертв, отнюдь не значит, что он непременно мертв, – напомнил я им обоим. – Она находилась под его влиянием – и, возможно, находится до сих пор.

Сэр Артур ответил:

– Что ж, тогда договорились. Мы его выкопаем. Начинайте, как только сможете, мой мальчик. А я пока поеду домой.

С этим мы уехали и вернулись в гостиницу. Пока Адриана вела машину, мне было слишком больно, чтобы по-настоящему сосредоточиться на Гассмане. Когда мы вернулись в номер, Адриана сделала мне укол морфия и держала меня за руки, пока он не подействовал. – Может, вы и правы, – сказал я, как только смог разжать зубы. – Вы замечательно умны – замечательны и умны. – Я сжал ее руки, чтобы передать свои чувства.

– Чарльз, раненые всегда влюбляются в медсестер. Уверена, с вами это не раз бывало во Франции.

– А что в этих случаях делают медсестры, Адриана?

– Они учатся не влюбляться в пациентов.

– А вы выучили этот урок?

– Не слишком хорошо, Чарли. Не слишком хорошо.