Фрид опорожняет кружку пенящегося пива. Он сидит, удобно раскинувшись на сиденье открытого экипажа; Петра положила голову на его волосатую грудь; через открытую дверь каретного сарая перед ними раскрывается широкая картина: луга, и пашни, и крестьянские усадьбы в зелени. Фрид кружкой указывает на горизонт, где брезжит рассвет.

Фрид. Гляди, малышка, вот улыбка летней ночи. Петра. Подумать только, ты вдобавок ко всему еще и поэт.

Фрид. Представь себе! У летней ночи три улыбки, и эта – первая, между полуночью и рассветом, когда чистые и любящие обнажают свои тела и свои сердца. Вон видишь – там, впереди, у самого горизонта, улыбка такая нежная, что нужно притихнуть и смотреть очень внимательно, чтобы заметить ее.

Петра. Чистые и любящие… (Слезы навертываются ей на глаза, и она вздыхает.)

Фрид. Что, вдруг сердечко заболело, мой пончик? Петра. Почему я никогда не была чистой и любящей? Можешь ты мне ответить?

Фрид. Ну что ты, милая, не грусти. Чистых и любящих на нашей грешной земле очень мало. Они, право слово, наперечет. Любовь обрушивается на них как дар и как кара.

Петра. А мы, остальные?

Фрид. Мы, остальные… Ха! (Он с силой выбрасывает вперед руку с пивной кружкой и улыбается какой-то своей тайной мысли, от которой вспыхивают искры в его холодных голубых глазах. Он кладет свою большую ладонь на круглую детскую голову Петры.)

Петра. Так что же мы, остальные?

Фрид. Мы призываем любовь, взываем к ней, молим о ней, плачем о ней, пытаемся подражать ей, воображаем, что она у нас есть, лжем о ней.

Петра. Но ее у нас нет.

Фрид. Нет, моя конфетка. В любви чистых и любящих нам отказано. Нам не дано этого дара.

Петра. И этой кары.

Черная тень внезапно возникает из-за угла кареты. Петра пронзительно визжит от страха. Кто-то поднимает руку, приближает бледное лицо с горящими глазами. Это лицо Xенрика. Он что-то говорит ей шепотом; глаза Петры широко раскрываются от удивления. Затем еще одна фигура, поменьше, возникает из тени за углом.

Петра кивает в знак полного согласия. Хенрик слезает со ступенек кареты, и Петра говорит что-то Фриду – шепотом, так, чтобы никто не услыхал.

Анна делает несколько шагов по широким пыльным доскам пола. Протягивает вперед руки, как слепая. Плачет и смеется от волнения и заключает юношу в объятия, Фредрик Эгерман видит все это. Он стоит под высокими деревьями, освещенными отблеском белой проселочной пороги. Он стоит не прячась. Руки опущены, зубы сжаты, подбородок вскинут.

Слышны тяжелые шаги и стук копыт по полу конюшни. Кто-то выводит во двор лошадь и запрягает легкую карету. Петра обнимает свою хозяйку, и они смущенно шепчут на ухо друг другу нежные слова. Хенрик помогает Фриду привязать чемоданы, потом Хенрик и Анна садятся в карету.

В это мгновение Фредрик делает шаг вперед, и рот его открывается, как будто он кричит, но крика не получается – лишь еле слышный хрип.

Удар кнута по спине лошади, и карета поворачивает к белой ленте дороги. Копыта выбивают облака пыли.

Фредрик заставляет себя сдвинуться с места. Он быстро скрывается в тени огромных деревьев. Большая лошадь переходит на рысь; карета, дребезжа и подпрыгивая, проезжает мимо и скрывается в облаке пыли, будто во сне. Всё. Уехали.

Тишина. Теперь уж действительно всё. Уехали.

Фредрик слышит, как смеется Фрид, как шикает на него Петра. Их шаги удаляются и смолкают. Фредрик Эгерман остается один. Он тяжело дышит, громко стучит его сердце, исполненное боли и страха.

Бьют часы на старой башне. Сначала четыре удара, отмечающих четверти часа, затем один мощный удар. Трубачи выступают из ворот, в то время как мелодичный перезвон колоколов звучит над спящим замком. Идут процессией священник, рыцарь, крестьянин с посохом, карлик с пуделем. Далее купец, воин с копьем, шут, смерть с косой и дева с зеркалом.

Луна заходит за острова в заливе; звезды бледнеют, небо на востоке побелело.

Дезире открывает окно. Она переоделась, теперь на ней свободное серое платье мягких очертаний, с