– Спасибо! – вздохнула Ванина, красная и всклокоченная, начавшая уже задыхаться под плотной тканью. – Я обязана этим изящным туалетом щедрости нашего хозяина, который только что принес его мне. Должно быть, это подарок какой-то дамы, милосердной, но... не до такой степени, чтобы пожертвовать новое платье, – добавила она, сделав гримасу. – Мне не нравятся ни ее духи, ни запах, который они должны перебить...

Сон и мазь Ванины сотворили чудо. Плечо у Марианны онемело, но почти не болело, и признаков лихорадки не ощущалось.

– Который может быть час? – спросила она.

– Признаться, я и сама не знаю. Мои часы остались в театре, а в этой комнатушке трудно определить время, тем более что я забыла спросить об этом у аббата.

Легкий на помине, он тут же появился с подносом, на котором дымились две чашки чая со сливками рядом с двумя кусками черного хлеба.

– Сейчас полдень, – сказала он, – и, к сожалению, это все, что я могу вам предложить. Уж извините меня!

– Вы не нуждаетесь в извинениях, padre. Самая красивая в мире дева может дать только то, чем ее наделил Господь, – легкомысленно прощебетала Ванина.

Но аббата сравнение, похоже, не шокировало, и, не распространяясь больше, певица поспешила сменить тему, спросив, что означают эти сигналы трубы.

– А вы что подумали? – вздохнул аббат, пожав плечами. – Это армия Бонапарта вступает в Москву...

Только «Бонапарт» объяснил Марианне больше, чем долгий разговор. Еще один, у кого в сердце нет Императора! Впрочем, раз такой великий конспиратор, как Готье де Шазей, остановился у него... Тем не менее она с признательностью улыбнулась ему.

– Мы больше не будем затруднять вас, господин аббат, – сказала она. – Раз французы пришли, нам уже нечего бояться.

Они торопливо съели завтрак, поблагодарили аббата за гостеприимство и покинули дом, не вызвав, впрочем, попыток удержать их. Марианна теперь спешила подальше уйти от их убежища, которое казалось ей логовом заговорщиков.

Выходя, она обратила внимание, что никто из укрывавшихся здесь не появлялся, и сделала вывод, что приход соотечественников их не радует. У Ванины, кстати, было такое же ощущение.

– Аббат Сюрже славный малый, – сказала она, – но, интересно, не занимается ли он политикой и что за люди прячутся у него? Таких церковных сторожей, как у него, я еще не встречала.

Марианна не смогла удержаться от смеха.

– А я тем более, – с легким сердцем сказала она. Когда они вышли на улицу, яркое солнце сменило ночную грозу, о которой напоминали широкие лужи, сломанные ветки деревьев и разбитые цветочные горшки, а в окрестностях церкви не было ни единой души.

– Пойдем на Красную площадь, – предложила Ванина. – Это сердце Москвы, и именно к ней стремятся войска. Я думаю, что Император расположится в Кремле.

По таким же безлюдным улицам, где изредка в окнах и дверях появлялись жители, женщины добрались до набережной Москвы-реки и прошли по ней до площади Наместника. Тогда они увидели, что осталось только два моста. Остальные восемь были, очевидно, взорваны ночью, и их остатки выглядывали из воды.

Странным казался этот обезлюдевший город, без всякого движения, почти мертвый. Ни единого шума, кроме еще далеких, но приближающихся звуков труб, катящихся пушек и грохота барабанов. Все это вызывало ощущение подавленности, и обе подруги, обрадованные возможностью свободно пройтись по свежему воздуху, постепенно перестали делиться впечатлениями и продолжали путь молча.

Гигантская Красная площадь открылась перед ними во всем своем величии и пустоте. Только двое русских солдат, видимо, отставших, стояли на коленях перед удивительно расцвеченным красно-сине- золотым собором Василия Блаженного и несколько быков бродили по брусчатке.

Но за зубцами Кремля мелькали какие-то фигуры, напомнившие Марианне ночные события.

– Что-то не заметно пока французов, – прошептала она. – Где же они? Их слышно, но не видно...

– Напротив! – воскликнула певица, обернувшись к реке. – Смотрите! Они переходят вброд...

Действительно, против западного крыла Кремля кавалерийский полк форсировал Москву-реку, не особенно глубокую в этом месте, ибо вода доходила лошадям только по грудь.

Марианна нагнулась над парапетом и смотрела во все глаза.

– Французы? Вы уверены? Я их не узнаю!

Ванина радостно рассмеялась.

– Еще не французы! Великая Армия – да! Господи, неужели вы не можете узнать солдат Императора? Я знаю назубок все униформы, все соединения. Армия! Солдаты! Это моя страсть. Нет ничего прекрасней, чем эти люди.

Такой энтузиазм позабавил Марианну, которая подумала, что вкусы Ванины и ее дорогой Фортюнэ в этом вопросе равны.

– Смотрите на первых! – заволновалась певица. – Это польские гусары 10-го полка Умиеньского! За ними я вижу прусских улан майора Вертера, затем... мне кажется, это егеря Вюремберга перед несколькими полками французских гусар! Да, это они! Я узнала их плюмажи. Ах, как же чудесно снова увидеть их! Я понимаю, что их приход ставит всех нас в невозможное положение, но, Боже правый, это стоит того, и я ни о чем не жалею...

Зачарованная, увлеченная заразительным пылом ее спутницы, Марианна смотрела на приближающиеся войска, в четком порядке пересекающие реку. Нагнувшись рядом с нею через парапет, с широко открытыми глазами и трепещущими ноздрями, Ванина нетерпеливо перебирала ногами. Вдруг она вскрикнула и протянула руку.

– О, смотрите! Смотрите, там... всадник, который обогнал колонну и галопом скачет через реку.

– Этот офицер в зеленом, с громадным султаном из белых перьев?

– Да! О, я узнаю его среди тысяч! Это неаполитанский король! Мюрат... самый очаровательный кавалерист Империи!..

Восторг певицы достиг предела, и Марианна позволила себе улыбнуться. Она давно знала о склонности зятя Наполеона к пышным, даже невероятным нарядам. Но сейчас он, пожалуй, превзошел самого себя. Только он мог решиться на такой необычный и великолепный костюм: польский казакин из зеленого бархата с широкими золотыми шнурами, подпоясанный алой перевязью с золотыми полосами, и шапка того же цвета, увенчанная султаном из белых страусовых перьев, высотой не менее трех футов. И самое удивительное заключалось в том, что он умел не казаться смешным в этом наряде...

Ванина выглядела такой счастливой, что Марианна посмотрела на нее с некоторой завистью.

– Похоже, вы питаете глубокое уважение к Неаполитанскому королю? – улыбнулась она.

Певица обернулась, взглянула подруге в глаза и с величественной гордостью сказала:

– Это мой возлюбленный! Ради него я брошусь в огонь.

– И было бы очень жаль. Ни один мужчина, даже самый замечательный, не достоин того, чтобы такая женщина, как вы, погибла из-за него! Живите... и если вас любят, наслаждайтесь счастьем.

– О, я думаю, что он любит меня! Но вокруг него крутится столько женщин...

– Начиная с его супруги! Вы не боитесь грозной Каролины?

– Почему я должна бояться? Она не так уж дурна, но если бы ее брат не был императором, она никогда не стала бы королевой и никто не обратил бы на нее внимание. Она даже не умеет петь. И затем, верные супруги бывают и получше...

По всей видимости, для примадонны в этом заключался главный недостаток. Марианна предпочла оставить Каролину Мюрат ее судьбе, которая, кстати, никогда ее не волновала, ибо она не питала симпатии к самой юной из сестер Наполеона. Она всегда считала ее форменной ведьмой.

Так что она снисходительно отнеслась к встрече Ванины с ее царственным возлюбленным. Когда белая лошадь Неаполитанского короля влетела на площадь, итальянка в порыве бросилась почти под ее копыта с риском быть опрокинутой. Не будь такой реакции у Мюрата, который, внезапно нагнувшись, с криком радости схватил ее за талию и втащил в седло, неосторожная могла пострадать. После чего, не обращая