Ступившая июльским вечером на деревянную набережную Одессы женщина имела более чем отдаленное сходство с той, которая четыре месяца назад расположилась, чтобы бесконечно ждать, в золоченой клетке, нависшей над водами Босфора. Вынужденный отдых, превосходное питание, обеспеченное Османом, управляющим Турхан-бея, гостье, относительно которой он получил самые строгие указания, совершили чудо вместе с ежедневными прогулками в садах Хюмайунабада. Прелесть турецкой весны, раскрывавшаяся с каждым новым днем в обществе Жоливаля, принесла успокоение истерзанной душе молодой женщины, в то время как материнство придало ее естественной грации оттенок нового совершенства.

Фигура Марианны вновь обрела давнюю тонкость, но не сохранила ничего от того вида драной кошки, который так беспокоил Жоливаля и привел в ужас Язона Бофора. Теперь это была женщина в полном расцвете сил, до зубов вооруженная для единственной войны, которая ей подходила: войны за любовь. И если путешественница с интересом и любопытством смотрела на заполнявшую порт пеструю толпу, та не скрывала восхищения, которое вызвала эта прекрасная незнакомка, так изящно одетая в белое вышитое платье с воланами и чьи громадные глаза цвета изумруда сверкали под мягкой тенью широкополой шляпы из итальянской соломки с пучком лент из того же материала.

За нею следовал Аркадиус де Жоливаль в незапятнанно-белом полотняном костюме, чтобы лучше бороться с жарой, как всегда элегантный и подтянутый. Изящное канотье и длинный зеленый зонтик под мышкой завершали его экипировку, которая также имела успех у туземцев. Следом выгрузили багаж: несколько чемоданов.

Оба они являли собой безмятежный образ неискушенных посетителей, которые открывают неизвестную страну и получают удовольствие от этого открытия, но такой была только видимость, а в глубине обоих терзало беспокойство о том, что ожидает их в первом русском порту на Черном море.

Одесса была удивительным городом, красивым, без сомнения, но импровизированным и полным сооружений еще слишком новых, чтобы приобрести душу, ибо не прошло и двадцати лет, как, поставив свою подпись под указом, царица Екатерина II произвела свежезахваченную у турков татарскую рыбачью деревню в будущий русский порт. Деревня, которую турки украсили крепостью, называлась Хаджи-бей. В память о существовавшей на этом месте когда-то в древности греческой колонии под названием Одессос Екатерина перекрестила ее в Одессу.

Возвышение деревни не было императорским капризом. Расположенный в скалистом заливе, закрепившийся между устьев двух больших рек, Днепра и Днестра, будущий порт занимал исключительное стратегическое положение и в то же время обеспечивал выход к Средиземному морю необъятным хлебным полям Украины.

Именно хлеб, кстати, мирно царствовал в этом военном порту. В то время как Марианна и Жоливаль с предложившим, в надежде на вознаграждение, свои услуги мальчишкой направились к единственной в городе приличной гостинице, десятки набитых тугими мешками телег спускались к амбарам, где они сгружались, прежде чем исчезнуть в трюмах всевозможных судов, среди которых, как с горечью отметила Марианна, были и английские. Но отныне она попала на вражескую территорию, и забывать об этом не следовало.

Уже прошло три недели, как великая армия Наполеона форсировала Неман, чтобы атаковать Александра на его собственной земле...

Ее глаза блуждали по гигантскому порту, где могли найти убежище сотни три кораблей, в надежде найти знакомый силуэт «Волшебницы», но большинство судов были западными, а русский флот не имел ничего общего со старыми османскими развалюхами. Трудно в таком лесу найти мачты брига.

Город, сбегавший с высокой скалы к морю в пестроте пышной растительности, походил на соединительную черточку между двумя синими бесконечностями, но на полпути между шумящим портом и белизной элегантных кварталов верхней части бросала мрачную тень восстановленная и укрепленная старая турецкая цитадель, и к ней навязчиво приковывался взгляд молодой женщины. Не там ли уже несколько месяце томится Язон?

Она так долго ждала его с таявшей с каждой зарей надеждой, что едва верила в его близкое присутствие. Новости распространяются медленно на Черном море, где каждый считает, что всему свое время, а пока любые гипотезы допустимы. Не стал ли американский корсар жертвой одной из тех внезапных и жестоких бурь, к которым привык древний Понт Эвксинский? Или же он был захвачен одной из пиратских флотилий неопределенной национальности, так как грабители этого внутреннего моря состоят из всевозможного сброда? Царские корабли были бессильны против этой нечисти, ибо, внезапно возникая из ночи или тумана, они атаковали, подобно рою ос, и исчезали так же стремительно и бесследно, словно их сдувал порыв ветра...

В начале июня, когда уставшая воевать Османская империя заключила мир с Россией, Осман вернулся с новостью, гораздо менее трагической, чем ожидалось, хотя и достаточно тревожной: бриг захватили русские и отвели в Одессу, где он находится под стражей. А о судьбе капитана ничего не известно.

Более чем вероятно, он стал пленником грозного губернатора Крыма, этого эмигрировавшего француза, ставшего определенно – несмотря на свое имя – более русским, чем все русские, который все свои силы и талант направил на то, чтобы раскрыть богатства Южной России и сделать из Одессы настоящий город: одним словом – герцог де Ришелье.

Близость владения княгини Морузи позволяла Марианне наносить ей визиты, достаточно незаметные, чтобы не привлечь внимания всегда бдительного сэра Стратфорда Кэннинга, и от нее затворница из Хюмайунабада смогла установить связь с Нахшидиль и произвести через нее негласное расследование, давшее положительный результат: американский корсар действительно был пленником губернатора, и султанша призналась в своем бессилии освободить его: не могло быть и речи, чтобы из-за беспокойного иностранца рискнуть нарушить равновесие, еще такое хрупкое, между Портой и царским губернатором.

Получив эти сведения, Марианна быстро приняла решение. Кроме того, эти новости, какими бы неприятными они ни были, все же лучше долгой неизвестности. Снова Язон утратил свободу, но, по крайней мере, жив.

С другой стороны, она так и не получила никаких известий о своем сыне: князь, донна Лавиния и малыш словно испарились, и, когда она попыталась спросить у Османа о месте, где мог находиться его хозяин, управляющий ограничился низким поклоном, заверив, что он ничего не знает, улыбнувшись при этом слишком радостной, чтобы быть искренней, улыбкой. На этот счет он также должен был получить достаточно строгие указания.

Так что Марианна без колебаний велела ему найти быстроходный и по возможности удобный корабль, чтобы отвезти их – ее и Жоливаля – в Одессу. Герцог де Ришелье был когда-то другом и однокашником ее отца по коллежу дю Плесси. Поэтому она ходатайствовала и получила паспорт на свою девичью фамилию, полагая, что герцога могут размягчить воспоминания детства и он пожалует дочери своего старого друга освобождение «Волшебницы» и ее экипажа. Как таковой ей он, во всяком случае, сделал бы это охотней, чем другу Наполеона...

Затем, конечно, надо будет выбраться из ловушки Черного моря, снова пройти Босфор под пушками Румели Гиссар и под носом у английских кораблей, но все эти препятствия Марианна относила к второстепенным проблемам: раз ими будет заниматься Язон, они потеряют значительную часть своей пугающей силы. Самым трудным, несомненно, было вырвать американца у этого важного сеньора, безусловно, смертельного врага любого либерализма, с которым, даже если он унаследовал только третью часть характера своего прославленного родственника, поладить будет затруднительно.

И Марианна ясно представила себе его: надменный, вызывающий, безжалостно угнетающий свое обширное губернаторство, покровитель искусств и роскоши, поразительно образованный, без сомнения, но в повседневной жизни невыносимый.

Опасения, которые ей внушал этот человек, росли для Марианны по мере того, как она шла вперед по кипящим жизнью и деятельностью пристаням. Несмотря на еще сильную жару в этот сумеречный час,