– Что-что, а риск меня совершенно не пугает. Я хочу довести до конца порученное мне дело. Пусть даже ценой собственной жизни. И считайте, что с этого момента я целиком и полностью в вашем распоряжении...

Полицейский молчал, внимательно разглядывая сидевшего напротив человека. Наконец он завинтил самописку и положил ее поверх стопки бумаг.

– Я никогда не сомневался в том, что вы человек чести. И я прекрасно понимаю всю сложность вашего положения. Обещаю вам сделать все возможное для того, чтобы вы с честью вышли из него. При единственном условии: успех операции от вашего участия пострадать не должен. А это значит, что вы должны будете неукоснительно повиноваться, – Уоррен особо подчеркнул эти два слова, – моим распоряжениям и приказам!

– Даю вам слово!

Раздался стук в дверь, и, не ожидая разрешения, в кабинет уже входил инспектор Пойнтер. Он подошел к своему начальнику и что-то очень тихо шепнул ему на ухо. Речь, очевидно, шла о какой-то чрезвычайно важной новости, потому что шеф, услышав ее, даже вздрогнул, но тут же отстранил своего подчиненного.

– Мы займемся с вами чуть позже. Сейчас я закончу свой разговор с князем.

– Но я не могу понять, как это могло случиться, сэр! – возбужденно проговорил Пойнтер. – Неусыпное наблюдение, и несмотря ни на что...

– Оставьте нас, Пойнтер! Я приглашу вас!

С видимым сожалением инспектор вышел. Морозини собрался последовать его примеру. Один только Уоррен пребывал в неподвижности. Он, казалось, погрузился в глубокие размышления, отстукивая длинными нервными пальцами неведомую мелодию на подлокотнике своего кресла. Наконец он произнес:

– Нам все равно не удастся сохранить случившееся в тайне, так что узнайте все из первых рук: Ян Чанг повесился в камере на желтом шелковом шнурке.

– Повесился? – переспросил ошеломленный Морозини. – Но ведь только вчера вы говорили, что не сможете продержать его в тюрьме слишком долго. В чем же причина? Ему же не грозила смертная казнь.

– Он сам себе вынес смертный приговор. Вернее, почти сам...

– Что вы имеете в виду? Смерть не была добровольной?

– Точнее: не совсем добровольной. Я хочу сказать, что это было самоубийство по приказу. Вы знаете хоть немного Китай, князь?

– Нет. Я знаю его искусство, культуру, но никогда там не был.

– Знаете культуру? А известно ли вам, каковы были обычаи древней китайской империи? В частности, обычай, который именовался «драгоценный дар»? Нет? Ну так я вам расскажу: если император имел основания быть недовольным одним из своих подданных, принадлежавших к высшей знати, или одним из высокопоставленных сановников, но в память о прошлых заслугах не хотел отдавать провинившегося в руки палача, то он отсылал ему так называемый «драгоценный дар» – шелковый шнурок желтого – императорского – цвета, шелковый мешочек с ядом и кинжал. Это означало, что осужденный может сам выбрать, какой смертью ему умереть...

– А если он выбирал жизнь?

– Такой возможности у него не было! Если он не решался сам лишить себя жизни, его тут же казнили. У Ян Чанга, я думаю, и выбора не было – ему могли передать только шнурок в куске хлеба или уж не знаю в чем. И он не мог не повиноваться. Таков кодекс чести мандарина.

– Погодите! Погодите! – сделал попытку возразить Морозини. – Вы сказали, что он повиновался. Но кому? Обычай этот существовал в китайской империи, однако в Китае вот уже несколько лет, как произошла революция. Там теперь всем заправляет Сун Ятсен, и я не думаю, что он озабочен воскрешением маньчжурского императорского дома!

– Когда речь идет о Китае, ничему не приходится удивляться. От этой страны можно ждать самого невероятного, немыслимого и непредставимого, потому что корни его уходят в такие глубины веков, какие нам и не снились! И сколько бы их ни подрубали и ни выкорчевывали, они остаются живыми и мощными. Страна пережила революцию, согласен. Однако юный император Пу И, в настоящее время низложенный, продолжает жить в своем дворце – в так называемом Запретном городе. А это позволяет предположить наличие и определенного числа верноподданных по всей бывшей империи. Ян Чанг, очевидно, и был одним из них. Несмотря на то что он вот уже много лет живет в Лондоне, он был тесно связан с Гонконгом, где заговоры процветают, как цветы на солнце...

– Кроме того, что возможность отыскать камень, похищенный у Хэррисона, сводится теперь почти к нулю, самоубийство Ян Чанга что-нибудь меняет для вас? – спросил Морозини.

Уоррен взял со стола свою любимую трубку из шотландского вереска и задумчиво принялся набивать ее. Потом не спеша раскурил – ароматная затяжка, похоже, несколько успокоила его.

– Конечно! – наконец проговорил он. – Это означает, что мы заблуждались, наделив его слишком большим могуществом и полагая, что он действует в одиночку как фанатик-коллекционер, разыскивающий исчезнувшие сокровища. Теперь мы вынуждены признать, что он принадлежал к одной из многочисленных тайных организаций, разбросанных по всему миру. Их члены превыше всего ставят выполнение своего долга, они готовы на любые преступления ради «высших» целей, которым они служат. Подобные организации не гнушаются ничем: они торгуют оружием, наркотиками, женщинами, рабами и даже детьми. Вы не поверите, но я сожалею, что не стало Ян Чанга. По крайней мере мы знали, чего от него ждать. А теперь нам придется продвигаться в густом тумане...

– А леди Мэри? Она тоже будет продвигаться в тумане?

– Чего не знаю, того не знаю. Вполне возможно, она откажется от своих поисков, поняв, что дело это безнадежное.

– Я бы очень удивился, если бы она отказалась. Внешность у нее ангельская, но характером она похожа на бульдога, а у бульдогов нельзя отнимать их кость. Вряд ли в своем безумии она способна остановиться.

– В любом случае она по-прежнему останется под нашим наблюдением... и я буду только рад, если она даст нам основания в один прекрасный день отдать ее в руки правосудия, – заключил Уоррен. От его кровожадности у Альдо мороз по спине прошел.

– Для вас это дело личной доблести? – поинтересовался он.

– На этот раз да! Она убила Джорджа Хэррисона. Я считаю ее убийцей, как если бы она сама нажала на курок! Если бы не ее алчность, этот замечательный человек был бы по-прежнему с нами...

Непримиримый тон Уоррена свидетельствовал о том, что сам он уже осудил преступницу – окончательно и бесповоротно, и надо сказать, что у Альдо не возникло никакого желания выступить адвокатом новоиспеченной графини Килренен. Не склонен он был защищать ее и еще по одной причине: не так давно он вновь вспомнил о своем покойном друге сэре Эндрю, и вдруг в голове у князя промелькнула на первый взгляд совершенно нелепая мысль: уж не причастна ли леди Мэри к убийству дядюшки своего мужа? Немного подумав, он нашел, что это вполне возможно. Для женщины, якшающейся с сообщниками вроде Ян Чанга, не представляло большой сложности подкупить в Порт-Саиде грабителя, который к тому же не погнушался бы и убийством. Альдо припоминал, что после того, как она ничего не добилась от него в Венеции, графиня выразила намерение отправиться следом за «Робертом Брюсом»... Но все это были лишь предположения, и князь оставил их при себе. Пора было прощаться с мистером Уорреном, и Морозини взял свои шляпу и перчатки.

– Я совершенно согласен с вами относительно леди Мэри. Могу только выразить сочувствие. Похоже, что высший свет не собирается оставлять вас в покое: то графиня Килренен, то теперь герцогиня Дэнверс...

– Да, вы правы – проблем предстоит немало. Единственное, о чем я думаю, – герцогиня слишком глупа, чтобы проворачивать какие бы то ни было махинации. Так что в этом вопросе я рассчитываю на вашу деликатность, и, надеюсь, вы сохраните пока всю эту историю в секрете.

– Надеюсь, я не дал вам повода сомневаться в моей сдержанности?

– Нет, конечно, но мне внушает опасение репортер из «Ивнинг Мэйл», с которым так часто видится наш друг-археолог.