упоминались различные города Швейцарии: Женева, Лозанна и в особенности Локарно, где, по-видимому, и зародились их отношения. Из Локарно было послано и последнее письмо. На нем стояла дата: август 1918 года. Оно было самым загадочным из всех и написано почти в приказном тоне. Там говорилось в частности: «Время настало: война закончится, и он придет. Ты должна сделать то, что требует от тебя дело, еще настоятельнее, чем ждет тот, для кого ты – вся жизнь. Спиридион поможет тебе. Именно для этого он к тебе и послан... Р.»
Альдо застыл с письмом в руке, чувствуя, что земля уходит у него из-под ног, ему казалось, что он попал в один из кругов ада и бездна разверзается перед ним. Ужасно было вдруг обнаружить, что его горячо любимая старшая сестра, к которой он даже испытывал одно время чувства, далекие от чисто братской привязанности, ведет какую-то тайную, скрытую ото всех жизнь, заполненную плотскими утехами и интригами. Какому делу призывают ее служить, суля в награду пламенное счастье? Чему пришло теперь время? Кто этот Р.? Откуда в действительности явился красавец Спиридион, если он не случайно оказался на пляже в Лидо? Его послал некий неизвестный любовник, и, похоже, теперь грек занял его место в постели Адрианы. А может быть, и на это был приказ? Почему бы в самом деле Р. не использовать его, чтобы добиться от графини всего, что им было нужно, а заодно и избавиться от любовницы, которая ему, возможно, надоела? Самое странное то, что последнее письмо было получено четыре года назад.
Вопросов было множество, и почти ни на один он не находил ответа. Морозини пришло в голову, что, возможно, между занятиями итальянским языком этого Спиридиона из Корфу – которые теперь казались крайне подозрительными – и усилением власти фашистов, к которым Адриана была настроена явно лояльно, есть какая-то связь. Что, если пресловутая цель именно в этом? Каких услуг они ждут от графини Орсеоло? Теперь главное выяснить, кто был Р., до такой степени завладевший душой и телом Адрианы?
По одной букве имени не восстановишь! Ясно одно: человек, столько времени проживший в Швейцарии, вероятно, принадлежит к какой-нибудь революционной ячейке, чьи члены вынуждены скрываться за границей от преследования властей.
Тягостные размышления Альдо были прерваны: звонили к ужину. Князь поспешно натянул рубашку и парадный костюм, небрежно, на скорую руку повязал галстук. Он и не заметил, как пролетело время, так что теперь у него оставалась лишь минутка, чтобы забежать к больному.
Завязывая на ходу шнурки своих блестящих лаковых ботинок, что представляло собой задачу не из легких, Альдо вылетел из комнаты, торопясь поскорее увидеться со старым воспитателем, и встретился с ним... здесь же, в коридоре. Ги Бюто шел, опираясь на трость, немного побледневший, но, как всегда, безукоризненно подтянутый.
– Ги! – воскликнул князь. – Вы с ума сошли? Вам надо лежать в постели!
– Ах, милый Альдо, постель, признаться, мне порядком надоела! К тому же, – добавил он с дружелюбной и несколько застенчивой улыбкой, напоминавшей того робкого юношу, только что покинувшего родную Бургундию, которому некогда доверили воспитание маленького князя, – предчувствие подсказало мне, что я, быть может, вам пригожусь...
– Вы пригодитесь мне, если вполне поправитесь! Неужели вам пришлось встать и одеться самому?
– Нет, Дзаккария немного помог мне. Я попросил его сказать, что буду ужинать за общим столом. Присутствие госпожи маркизы де Соммьер, мадемуазель Мари-Анжелины, а также ваше исцелит меня в мгновение ока. Вот бы сюда еще бутылочку старого доброго вина из подвалов моего милого Бонского монастыря!
– Хоть бочку, на здоровье! Я страшно рад вам! – вскричал князь. – Но обопритесь на мою руку.
Так, рука об руку, вошли они в лаковую гостиную, и при их появлении пробка от шампанского полетела в потолок. Мадам де Соммьер восседала за столом в платье из парчи, своей роскошью напоминавшем епископское облачение, а Мари-Анжелина появилась в более легком крепдешиновом наряде серо-голубого цвета.
Несмотря на всю свою озабоченность, которую он, понятное дело, постарался скрыть, Альдо вскоре развеселился, слушая занятную болтовню тетушки Амелии. Но нашлись и темы для серьезного обсуждения. Например, смерть Эрика Фэррэлса и обвинение в убийстве, выдвинутое против его вдовы... Правда, гораздо больше всех занимало таинственное превращение суровой голландки Мины ван Зельден в очаровательную дочь швейцарского миллиардера.
– Ты не можешь отказать мне в интуиции! – проговорила маркиза. – Разве не говорила я тебе, что, окажись я на твоем месте, я бы уж прощупала, что кроется за этой слишком неприступной наружностью?
– Ах, если бы вы выражались яснее! – промолвил со вздохом Альдо. – Вы бы уберегли меня от стольких неожиданностей и от стольких бед!
– Я-то говорила яснее ясного. Это ты недостаточно проницателен, иначе мои слова тебя бы насторожили!
– Этот упрек относится и ко мне, – сказал господин Бюто. – Должен признать, она меня заинтересовала, и чем больше я к ней приглядывался, тем больше убеждался, что под нелепым обличьем скрывается красавица. Но я тоже не разгадал секрета этого маскарада. В то время, как столько дурнушек старается выглядеть красивее, Мина... – ничего, что я так ее называю? – Мина изо всех сил пыталась казаться невзрачной, неинтересной, почти незаметной!
– И, надо признать, вполне преуспела в своем стремлении. Я, во всяком случае, совсем перестал замечать ее с того момента, как убедился в том, что она точно выполняет все мои указания. Зато какой же она была исполнительной! Я мог доверить ей все, что угодно. Не говоря уж о глубочайших познаниях в области истории искусств! Я никогда не найду ей достойной замены! Она могла с первого взгляда определить, к какой эпохе относится та или иная вещь, и ни разу не спутала руанского стилизованного фарфора с настоящим китайским...
Мадемуазель дю План-Крепен на минуту оторвалась от своей порции трюфелей со взбитыми белками и улыбнулась, сморщив длинный нос.
– Все это – детские игрушки, – с неожиданной уверенностью сказала она. – Нужно разбираться еще и в цвете, форме, фактуре, помнить клеймо каждого мастера. Помню, в детстве мой дорогой папочка, обожавший всякие древности, охотно брал меня с собой на распродажи. Он многому научил меня, давал читать различные книги... Теперь я так благодарна ему. И если бы мне позволяло мое положение в обществе и у меня был бы достаточный капитал, чтобы открыть магазин, я бы стала антикваром!
Маркиза уронила вилку с таким звоном, что все взоры невольно обратились к ней. Мадам де Соммьер в крайнем недоумении смотрела на девушку.
– Почему же вы скрывали это от меня, План-Крепен? Нет, почему?
– Я не думала, что такие мелочи могут интересовать нас, – отозвалась старая дева, всегда употреблявшая по отношению к своей благодетельнице-кузине местоимение первого лица, причем во множественном числе. – И потом, это не главное мое хобби. Я бы, например, с огромным удовольствием сходила в музей...
– Чего не могу сказать о себе. Мне всегда было скучно в музеях. Там все свалено в одну кучу...
– Жаль, что вы так скоро уезжаете, Мари-Анжелина! – сказал с улыбкой Альдо. – Иначе я бы попросил вас мне помочь. Конечно, я не осмелюсь пригласить вас в секретарши...
– Довольно и того, что я загружаю ее секретарской работой, – проворчала маркиза. – Терпеть не могу всяких бумажек, она их составляет за меня. Да, в монастыре времени не теряли... Ее обучили даже английскому и итальянскому!
– Если к этому добавить, что вы еще и отважны, то можно утверждать, что вы поистине гармонически развитая личность! – со смехом воскликнул Альдо. – И я, не шутя, хотел бы предложить вам поработать со мной, – сказал он уже серьезней, подвигаясь поближе к ней. – Конечно, Массариа кого-то мне подыщет, но не раньше, чем недели через три. Вы очень торопитесь с отъездом, тетя Амелия?
– Никуда я не тороплюсь! Ты же знаешь, как я люблю Венецию, этот дом и всех его обитателей. Так что решай, на что тебе может сгодиться это чудо природы. Все-таки и наш друг Бюто сможет еще немного отдохнуть.
– Довольно отдыхать! – возразил воспитатель. – До тех пор, пока я не смогу снова передвигаться, я буду заниматься с клиентами здесь, а если мадемуазель возьмет на себя труд под руководством Альдо разобраться в нашей документации – а это китайская грамота, – дело пойдет на лад!