— Ну вот, моя мать была капитаном одного из кораблей, которые сражались с испанским флотом…
— Быть того не может! — воскликнула Алекс, уверенная, что Майлз просто смеется над ней.
— Клянусь, это правда! — засмеялся Майлз. — Когда я был ребенком, мать учила меня наравне с отцом управлять кораблем, владеть шпагой и прочему. Она действительно удивительная женщина.
— Твоя мать владеет шпагой?
— Весьма искусно.
— Ты придумываешь, — заключила Алекс, заметив, как играет на губах Майлза улыбка.
— Нет! Клянусь! Эрик Кросс, наследник герцогского титула, влюбился в зеленоглазую бестию, у которой хватило храбрости и мастерства приложить острие сабли к его груди. Отец до сих пор верит, что в тот день она таки достала из груди его сердце и с тех пор носит его при себе — для надежности.
Алекс потребовалось некоторое время, чтобы поверить в эту романтичную, но и скандальную историю.
— Зачем ты мне рассказал все это? Какое это имеет отношение к…
Майлз покачал головой и поднял руку, чтобы призвать Алекс к молчанию.
— Моя дорогая Александра, разве ты не понимаешь? Когда Эрик Кросс встретил женщину, подходящую ему по темпераменту и характеру, женщину, которую он полюбил, ему и в голову не пришло задуматься над тем, благородного она происхождения или нет. Ему было плевать на то, что она не дочь герцога или графа! У отца хватило мудрости понять, что перед ним сокровище, за которое он будет благодарить судьбу до конца своих дней.
Майлз вдруг стал очень серьезным, и, хотя между ним и Алекс сохранялось некоторое расстояние, взгляд его был полон почти интимной нежности.
— Я рос в атмосфере любви удивительно нежной и страстной. Я думал, что так любить уже никто не умеет. Откровенно говоря, до недавнего времени я считал, что так и не встречу себе пары. Но в ту ночь, когда я впервые увидел тебя на борту «Неистового», ты чем-то напомнила мне мать — такая же стойкая, не боящаяся ни пули, ни угроз; женщина, способная делать то, что не всем мужчинам под силу, женщина, которую невозможно приручить… полная интригующей тайны.
— Майлз…
— Нет, подожди, я должен тебе сказать что-то важное. Всего лишь час назад Оги назвал меня тупым, глухим к голосу разума и трусливым лжецом, и он был прав. Трусостью можно объяснить нежелание человека понять то, что говорит ему сердце, и только лжец станет отрицать тот очевидный факт, что я люблю тебя. Ты боялась, моя дорогая, что знатный дворянин не сможет полюбить женщину, стоящую ниже его на социальной лестнице. Но и я кое-чего боюсь. Много лет назад я принял решение жить в стране, где я родился. Так же, как в свое время мой отец, я должен был найти для себя смысл жизни, мое собственное предназначение — доказать себе, что я мужчина. Видишь ли, каждое поколение должно утверждаться за свой счет, а не жить заслугами предков. Я сделал выбор и стал участником войны, в справедливость которой искренне верю, верю настолько, что могу отдать делу освобождения жизнь, если это будет необходимо. Теперь я смотрю на себя не как на английского лорда, а как на американца, преданного земле, где в цене лишь достоинства самого человека — его мужество, его характер, его дух, где никому нет дела до твоих предков и все надо доказывать самому. Мое сердце подсказывает мне, что я нашел женщину, достойную того, чтобы ради нее жить, и все же, Александра, я до сих пор не знаю, имею ли я право так круто менять твою жизнь, вовлекая тебя в борьбу, о которой ты не имеешь представления?
Алекс не смела поверить в то, что только что услышала красноречивое признание в любви. Она искала ответ на свой вопрос, вглядываясь в золотистые глаза капитана, боясь произнести хоть слово. Решившись, она нежно коснулась щеки сидящего рядом с ней мужчины и ласково улыбнулась.
— Ты прав, Майлз, я ничего не знаю о твоей войне, но, как ты часто говорил мне, наше путешествие обещает быть долгим, и, быть может, ты сможешь найти время просветить меня. Одно только я могу сказать, — добавила Алекс, опуская ладонь ему на грудь, — мое сердце бьется здесь, и, пока ты не вернешь его мне, я буду следовать за тобой повсюду.
Майлз накрыл ее руку своей и обнял, прижав к груди. Губы их встретились в нежном, почти стыдливом поцелуе, но очень быстро объятия их наполнились страстью, ласки стали смелее, с тихим стоном Майлз уложил ее на траву, покрывая ее лицо и шею бесчисленными поцелуями. Алекс погрузила пальцы в его густые волосы, подставляя для поцелуев свое лицо.
Майлз стал расстегивать крохотные пуговицы ее платья, злясь на то, что дело продвигалось медленнее, чем ему бы хотелось. Нежные губы Алекс, ее ласковый шепот, ее пальцы — все это подгоняло его, лишая терпения. В конце концов со стоном он откатился в сторону.
Алекс села на траву, ничего не понимая.
— В этих свертках… В них ты принесла одежду, чтобы переодеться после купания?
— Да, — выдохнула она, завороженная возбужденным блеском его глаз.
— Хорошо, — с дьявольской улыбкой пробормотал Майлз, вставая. — Я уже довольно насмотрелся на этот наряд, дорогая. С этого момента ты будешь носить только шелка и атлас, так что больше нам эта дрянь не понадобится!
Одним движением он рванул ткань, и лиф соскользнул с плеч, более ничем не удерживаемый. С юбкой тоже долго возиться не пришлось, и вскоре Алекс осталась стоять в одной тонкой нижней рубашке, едва доходившей до колен.
Глаза его потеплели, улыбка слетела с губ, он смотрел и смотрел на нее, на ее тело, просвечивающее сквозь тонкую ткань.
Алекс дотронулась до его плеча, затем осторожно просунула руку под рубашку, провела ладонью по груди. Майлз застонал от удовольствия и, отстранившись, быстро скинул мешавшую рубашку. Алекс жадно смотрела, как он начинает расстегивать бриджи.
Смутившись, и от увиденного и от своих нескромных мыслей, она отвернулась. Кожа ее все еще горела там, где ее касался Майлз. Она слышала, как Майлз сбросил свои сапоги и оставшуюся одежду, и, когда он наконец подошел к ней и обнял сзади, ей не надо было поворачиваться, чтобы убедиться в том, что он совершенно наг.
Теплые нежные губы его коснулись ее шеи, горячая дорожка поцелуев пролегла к плечу. Алекс откинула голову к нему на грудь. Майлз потянул за ленту, вплетенную в густую золотистую косу, и синяя полоска атласа упала к ее ногам. Он медленно расплел шелковистую косу и встряхнул золотую массу волос, позволив тонким кудряшкам разлететься по плечам, нежно обнял ее за плечи и повернул лицом к себе. Тела их едва касались. Майлз потянул рубашку вниз, и та соскользнула на землю.
Алекс вдыхала воздух короткими частыми глотками. Грудь ее вздымалась, но она по-прежнему стояла перед ним неподвижно. Между тем глаза его начали неторопливое путешествие по ее телу. Золотистые и горячие, как сам огонь, они обдавали ее жаром. Руки его ласкали то, чего он только что коснулся взглядом.
Его охватило желание, острее которого он еще не испытывал в жизни. Огонь, бушевавший в нем, грозил спалить его дотла, но Майлз не торопился. Алекс откинула голову, отдаваясь мучительно- сладостному наслаждению, рожденному его прикосновениями, и, когда все прекратилось, она недоуменно открыла глаза.
— Самое приятное, любовь моя, это растягивать удовольствие, — ответил Майлз на ее невысказанный вопрос. — У нас с тобой вся жизнь впереди, но сегодняшний день будет особенным, и его ты запомнишь. А теперь пошли.
Алекс вздрогнула, но покорно пошла за ним.
Ей нравилась его легкая походка, походка, в которой чувствовалась сдержанная сила. Ей нравилось, что грудь его покрывали жесткие курчавые волосы, образующие треугольник, острым концом уходящий вниз, к плоскому животу. Ниже талии кожа его была светлее, но Алекс едва ли обратила на это внимание, потому что взгляд ее оказался прикован совсем к другому. Впервые она при дневном свете увидела то, что составляло его мужское естество. Его копье было готово к бою. Алекс порозовела и отвела глаза. Майлз заметил ее смущенный, чуть испуганный взгляд, остановился и привлек ее к себе, ладонями сжав ягодицы. Алекс чувствовала, как пульсирует кровь в той части его тела, чьи размеры заставили ее отвести глаза. Губы его нашли ее губы, и рука скользнула между ног, вглубь. Дрожь наслаждения пронзила обоих. Алекс тихо застонала, обнимая Майлза, прижимая его к себе еще ближе, извиваясь под его ласками.
