Его звали Угге Молчаливый, сын Оара. Это был старый человек и имел репутацию самого умного во всем Веренде. Он мог говорить только с большим трудом, но зсе были согласны с тем, что это — знак глубины его мыслей. Говорили, что он считался мудрым еще в юности, когда, бывало, сидел по три дня на Тинге, не произнеся ни единого слова, только иногда покачивая головой.

Сейчас же он подошел к Камню, повернулся лицом к собравшимся и сказал:

— Мудрые люди собрались здесь сейчас. Очень мудрые люди из Веренда, Гоинга и Финнведена, со­гласно древнему обычаю наших отцов. Это хорошо. Я приветствую вас всех и призываю, чтобы наши реше­ния были восприняты мирно. Судите мудро, на благо всех, нас. Мы пришли сюда, чтобы говорить о мире. Люди так устроены, что один думает одно, а другой — другое. Я стар и опытен, и знаю, что думаю. Я думаю, что мир — это хорошо. Лучше, чем борьба, лучше, чем огонь, лучше, чем убийство. Мир царит между наши­ми племенами вот уже три года, и в результате этого никому не стало хуже. Не будет никакого вреда, если этот мир будет продолжаться. Те, у кого есть жалобы, будут выслушаны, и их жалобы рассмотрены. Жела­ющие убить друг друга могут сделать это здесь, у Камня. Таков закон и древний обычай Тинга. Но мир — это самое лучшее.

Когда он закончил свою речь, вирды посмотрели по сторонам, гордые своим вождем и его мудростью. Затем поднялся предводитель от гоингов. Его звали Соне Острый Глаз, и он был настолько стар, что двое сидев­ших рядом с ним держали его за руки, помогая встать. Но он сердито оттолкнул их, быстро подошел к Камню и встал рядом с Угге. Это был высокий человек, согбенный от старости, с длинным носом и редкой бородой, и хотя день был теплым и летнее солнце светило ярко, на нем было надето меховое пальто до колен и толстая шапка из лисьего меха. Он выглядел очень мудрым и обладал такой репутацией с тех пор, как кто-либо мог помнить. Его острый глаз был очень знаменит: он мог обнаружить, где зарыты сокровища, мог предвидеть будущее и предсказывать несчастья, которые будут там. Вдобавок ко всему этому, он был женат семь раз, у него было двадцать три сына и одиннадцать дочерей, поговаривали, что он очень ста­рается довести число тех и других до круглых цифр, за что его любили и уважали все гоинги.

Он тоже призвал мир к собравшимся и хорошо говорил о мирных намерениях гоингов, которые, как сказал он, были доказаны тем, что они не предпри­ нимали никаких вылазок против вирдов и финнве­дингов уже в течении четырех лет. Это, продолжал он, может быть воспринято глупыми людьми как признак того, что у них процветают слабость и лень. Но если кто-то так думает, то он ошибается, потому что они сейчас не менее готовы, чем их отцы, научить хорошим манерам любого, кто попытается им навре­дить, о чем могут засвидетельствовать те немногие, которые попытались сделать это. Неверно также думать, что этот мирный подход является результатом нескольких удачных лет, которые у них были в последнее время, когда урожаи были богатыми, пас­ тбища обильными и скот не болел, поскольку сытый гоинг — столь же хороший воин, как и голодный, и с таким же гордым характером. Истинная причина их стремления к миру, объяснил он, это то, что сейчас преобладают мудрые и опытные люди, и их мнение принимается племенем.

— До тех пор пока есть такие люди, и к их советам прислушиваются,— сказал он в заключение,— мы будем процветать. Но по мере того как проходят годы, число мудрых людей сокращается, и я думаю, что из тех, на чье мнение можно положиться, осталось вживых только двое, Угге и я. Поэтому сейчас больше, чем когда-либо необходимо, чтобы вы, молодые люди, выбранные представлять ваши племена, хотя у вас в бородах еще нет седых волос, внимательно слушали, что мы будем говорить и набирались мудрости, кото­рой пока у вас немного. Потому что хорошо, когда слушают стариков, и молодые понимают, что у них самих пока еще мало разума.

В это время к ним у Камня присоединился третий. Это был вождь финнведингов по имени Олоф Синица, он уже завоевал себе известность, хотя и был еще молод. Это был хорошо сложенный человек, с темной кожей, пронзительным взглядом и гордым видом. Он бывал в Восточной Стране, служил при дворе князя Киевского и императора Миклагардского, откуда вер­нулся очень богатым. Прозвище Синица ему дали после возвращения за то, что он пестро и ярко одевал­ся. Ему это прозвище нравилось.

Все финнвединги, как выборные, так и те, кто сидел позади них, закричали с гордостью и восхище­нием, когда он направился к Камню, потому что он, действительно, выглядел, как вождь, и когда он занял место рядом с двумя другими около Камня, различие между ним и теми двумя бросилось в глаза. На нем был зеленый плащ, расшитый золотом, и блестящий шлем полированного серебра.

Призвав мир ко всем собравшимся, подобно двоим другим вождям, он сказал, что его вера в мудрость стариков, вероятно, не совсем совпадает с их верой. Мудрость, он считает, иногда можно найти и в более молодых головах. Есть даже такие, кто думает, что там она встречается почаще. Он согласен со старшими, когда они говорят, что мир — это хорошо. Но все должны помнить о том, что мир в наше время стано­вится все труднее и труднее сохранять. И главная причина этого, сказал он, это та смута, которую пов­сюду несут с собой христиане, очень злые и хитрые люди.

— И поверьте мне,— продолжал он,— когда я говорю о христианах, я знаю, о чем говорю. Вы все знаете, что я пять лет провел в Константинополе и служил там двум императорам, Василию и Константи­ну. Там я мог наблюдать, как ведут себя христиане, когда сердятся, даже когда их только двое, и больше не на кого излить свою злобу. Они отрезают друг другу носы и уши острыми ножами, в отместку за малейшие проступки, а иногда кастрируют друг друга. Своих молодых женщин, даже когда те очень красивые, они заточают в каменных домах и запрещают им общение с мужчинами, а если какая-нибудь женщина ослушается, они замуровывают ее в каменную стену живьем и оставляют умирать там. Иногда бывает так, что им надоедает их император, или его указы им не нравятся, тогда они берут этого императора и его сыновей, связывают и держат перед их лицами раскаленное железо до тех пор, пока их глаза не ослеп­нут. Все это делается во славу христианства, посколь­ку считается, что покалечить человека — это меньший грех, чем убить его, из этого вы можете понять, что это за люди. Если они поступают так по отношению к друг другу, что же они могут сделать с нами, которые не являются христианами, как они, если у них будет Достаточно сил, чтобы напасть на нас? Поэтому все должны остерегаться этой опасности, ее надо распоз­навать и уничтожать до того, как она станет больше. Разве все мы не свидетели того, как на этом самом месте христианский священник этой ночью силой пробился к Камню и совершил там убийство на глазах у вирдских женщин? Его привели сюда гоинги, возможно, специально для того, чтобы он мог совершить свое грязное дело. Это дело касается их и вирдов и некасается нас, финнведингов. Но несомненно, было бы полезным объявить на Тинге, что любой христианский священник, который появится среди гоингов, вирдов ифиннведингов, должен быть немедленно убит и на может оставаться в живых в качестве раба, тем более ему нельзя позволять осуществлять свое колдовство, в противном случае может быть много несчастий ж может начаться война.

Так сказал Олоф Синица, и многие задумчиво кивали, когда он говорил.

Он и два других вождя сели после этого на три камня, которые лежали на заросшем травой берегли перед Кракским Камнем, и Тинг начался. Согласно древнему обычаю, вначале должны были разрешаться те ссоры, которые возникли в самом этом месте, поэтому первым делом, подлежавшем разбору, было дело магистра. Угге требовал компенсации за смерть Стиркара и желал знать, кому принадлежит христианский священник и почему его привели на Тинг. Орм, который был в числе двенадцати выборных, встал и ответил, что священник может считаться принадлежащим ему, хотя фактически он — не раб, а свободный, человек.

— И долго надо искать,— добавил он,— чтобы найти более мирного человека. Он абсолютно не склонен к насилию, и единственное, что он умеет делать, это читать рукописи, петь и завоевывать благосклонность женщин. А сюда он пришел с такой миссией, которую он, как это сейчас выяснилось, уже никогда не сможет осуществить.

Потом Орм рассказал им о магистре и его миссии, о том, как его послали из Хедеби, чтобы предложить себя в обмен на священника, бывшего рабом у финнведингов, но убитого ими.

— Это дело,— сказал он,— несомненно, также позднее будет обсуждаться. А что касается того, какСтиркар погиб, об этом могут сказать те, кто это видел. Что же касается меня, то я считаю этого священника неспособным убить взрослого человека.

Соне Острый Глаз согласился, что надо послушать тех, кто видел, как все произошло.

— Но каковым бы ни был приговор Тинга по этому делу,— сказал он,— он не должен стать причиной вражды между гоингами и вирдами. Ты, Угге, должен судить только об этом конкретном случае. Этот чело­век — чужестранец, мало на что пригодный, к тому же христианин, так что потерей он будет небольшой, каковым бы ни было твое решение. Но ты не можешь требовать компенсации от нас, гоингов, за то, что совершил человек, не принадлежащий к нашему пле­мени.

Заслушали свидетелей. Многие видели, как Стир­кар падал с Камня с громким криком, но мог ли кто-нибудь ударить его с дальней стороны Камня, этого никто не знал. Даже Токе, сын Серой Чайки, сидев­ший среди двенадцати вирдских выборных, который первым прибыл на место преступления, не знал точно. Но он заявил, что крест, который священник держал в руках и который был его единственным оружием, был сделан из таких тонких прутьев, что мог служить разве что для того, чтобы убить вошь, но не произвел бы никакого впечатления на такую хитрую старую лису, как Стиркар. По его мнению, сказал он, старик просто поскользнулся и при падении сломал себе шею. Но лучше всех все видели женщины, добавил он, потому что они находились прямо на месте событий и должны были все видеть. Правда, сказал он, надо найти способ уговорить их рассказать правду.

Угге некоторое время посидел в задумчивости. В конце концов он сказал, что, видимо, ничего не подела­ешь, придется выслушать женщин.

— Согласно нашему древнему обычаю,— сказал он,— женщин можно считать приемлемыми свидете­лями, хотя, как можно было прийти к такому решению — этого никому не понять. Существует также обычай — по возможности обходиться без свидетельских по­казаний женщин, потому что если искать правду в мужчине — это все равно, что искать кукушку в темном лесу, то искать правду в женщине — это все равно, что искать эхо от кукушкиного кукования. Но в данном случае, женщины — единственные, кто точно видел, что произошло, а убийство священнослужителя на святом месте — это такое дело, которое должно быть расследовано тщательно. Следовательно, надо их выслушать.

Женщины ждали, когда их позовут, и сейчас поя­вились все вместе,— те молодые женщины, которые танцевали вокруг Камня, и те старухи, которые помогали проводить церемонию. Все они были одеты в своя лучшие одежды и украшения, браслеты, ожерельям широкие кольца и цветные вуали. Поначалу они казались немного смущенными, когда проходили на площадку между судьями и полукругом выборных представителей. С ними был и магистр, удрученный горем, руки его были связаны, вокруг шеи была повязана веревка, за которую старухи привели его, так же как вечером предыдущего дня они вели козлов. Громкий, взрыв хохота раздался среди собравшихся, когда они увидели это.

Угте склонил голову, почесал за ухом и посмотрелна них с обеспокоенным выражением лица. Он приказал им рассказать, как погиб Стиркар, убивал его их пленник или нет. Они должны были говорить правду; и ничего, кроме правды. Хорошо было бы, сказал он, чтобы одновременно говорили не более двух- трех свидетельниц.

Поначалу женщины боялись звука собственного голоса и перешептывались между собой, и было трудно уговорить их говорить громче, но вскоре они преодолели свою застенчивость и начали охотно даватьпоказания. Их пленник, сказали они, подошел к Камню и громко закричал, а затем ударил Стиркара по голове крестом, из-за чего тот тоже закричал. Затем он ткнул крестом Стиркару в живот и столкнул его с Камня. В этом они все были согласны, хотя некоторые говорили, что священник ударил только один раз, а другие — что два раза, затем они стали спорить по этому поводу.

Когда магистр услышал их показания, он побледнел от ужаса и удивления. Подняв свои связанные руки вверх, он закричал «Нет, нет!» громким голосом. Но никто не стал слушать, что он скажет еще, астарухи дернули за веревку, чтобы заставить его зав молчать.

Угге сказал, что свидетельских показаний более, чем достаточно, потому что даже слова женщин могут считаться достойными доверия, если так много