ничего делать, будучи еще юным и не­винным в этих вопросах. Но эти женщины, которые были настолько же полны греховных помыслов, как и я, но зато были намного менее робкими, не боялись. Однажды ночью, когда я спал в своей комнате, я был разбужен женщиной, ложащейся ко мне в постель. Я не мог сказать ни слова, переполненный страхом и радостью. Она прошептала, что начинается гроза, и она очень боится бури. Потом она обвила меня руками и стала страстно целовать. Неожиданно вспышка мол­нии осветила комнату, и я увидел, что эта женщина — Апостолика, и хотя я тоже очень боялся молнии, мне уже некогда было думать о таких вещах. Однако, некоторое время спустя после того как я с нею полу­чил такое удовольствие, которое превосходило все, описанное Овидием, я услышал раскаты грома прямо над нашей крышей и сильно испугался, потому что подумал, что это Бог хочет поразить меня своей мол­ нией. Этого, однако, не произошло. А на следующую ночь, когда ко мне пришла Алхмунда, столь же жаж­дущая, как и ее сестра, вообще никакого грома не было, а моя похоть была сильнее, чем всегда, так что я предался удовольствиям греха с веселым мужеством и твердым сердцем. Эти женщины имели мягкий и добрый характер, никогда не укоряли меня и не ссо­рились друг с дружкой, в них не было зла, кроме только их великой похоти. Никогда они не выказывали страха или угрызений совести от того, что они делали, только немного беспокоились, не узнали бы слуги о том, что происходит. Но Дьявол в них был силен, поскольку, что может быть для него приятнее, чем видеть падение слуги Христова? Когда наступила Пасха, все обитатели дома по очереди пришли ко мне, чтобы исповедоваться в грехах. Самыми последними пришли Алхмунда и Апостолика. Они торжественно рассказа­ли мне обо всем, что имело место между ними и мною, и мне ничего не оставалось делать, как отпустить им грехи. Это был ужасный проступок с моей стороны, поскольку, хотя я к этому времени уже погряз в грехе, все выглядело таким образом, будто я преднамеренно предал Господа.

— Я искренне надеюсь, что твое поведение с тех пор изменилось к лучшему,— сказал отец Виллибальд сурово.

— Я тоже надеялся на это,— отвечал магистр,— но судьба распорядилась иначе, так как и предсказывала ворожея, когда предупреждала меня о трех моих гре­хах. До тех пор, однако, Дьявол еще не вполне завла­дел моей душой, ведь я, как и обещал, каждый день молился за благополучие торговца, чтобы опасность миновала его и он невредимым вернулся домой. Более того, спустя некоторое время я стал молиться за него по два и даже по три раза на дню, дабы успокоить угрызения совести и унять ужас, наполнявший мою душу. Но страх мой с каждым днем становился все сильнее, пока, наконец, в ночь после празднования Христова Воскресения, я больше не мог этого выдер­жать и тайно сбежал из дома и из города, и пошел, попрошайничая, по дороге к дому, где все еще жила моя мать. Она была благочестивой женщиной, и когда я рассказал ей обо всем, она горько разрыдалась. Потом, однако, она стала успокаивать меня, говоря, что неудивительно, что женщины забыли об осторожнос­ти, увидев меня, и что такое происходит гораздо чаще, чем люди думают. Единственное, что мне остается, продолжала она, это пойти к декану и рассказать ему все, что произошло. Она благословила меня и я отпра­вился исполнять ее наказ. Декан Румольд уставился на меня в изумлении, когда я появился в его доме, и спросил, почему я вернулся. Тогда, рыдая, я рассказал ему правдиво обо всем, с самого начала и до конца. Он пришел в ярость, узнав, что я без разрешения читал Овидия, но когда я рассказал ему о том, что было между мной и теми двумя женщинами, он хлопнул себя ладонями по коленям и разразился громогласным смехом. Он сказал, что хочет знать обо всем в подроб­ностях. Потом спросил, нашел ли я тех женщин удов­летворительными. Затем вздохнул и сказал, что ни один период жизни не сравнится с молодостью и что никакое деканство во всей Империи не стоит ее утра­ты. Но по мере того как я продолжал свой рассказ, лицо его мрачнело, и когда я закончил, он с силой ударил кулаком по столу и проревел, что я вел себя в высшей степени неприлично и что это дело должен решать епископ. Итак, мы отправились к епископу и рассказали ему все. Они с деканом были согласны в том, что я поступил очень нехорошо, дважды обманув доверие: во-первых, покинув дом, в который меня направили, и во-вторых, выдав тайну исповеди, когда рассказал матери о том, что произошло между мной и теми двумя женщинами. То, что я совершил блуд, было, конечно, большим грехом, но в общем-то делом обычным, не сравнимым с тем, что я совершил потом. А это может быть искуплено только ценой самого сурового наказания. Однако поскольку действовал я скорее по юношеской глупости, чем по злому намере­нию, они накажут меня, сказали они, по возможности мягко. Итак, они предложили мне на выбор три нака­зания: провести год в должности капеллана в большой больнице для прокаженных в Юлихе, совершить па­ломничество в Святую Землю и принести оттуда цер­ковное масло с Оливковой Горы и воды из реки Иор­дан или отправиться миссионером обращать в христи­анство датчан. Ободренный их сочувствием и объятый желанием искупить свой грех, я выбрал самое тяжкое наказание. Они послали меня к епископу Эккарду в Хедеби. Он тепло принял меня и вскоре сделал одним из своих каноников за мои знания. Я оставался у него два года, устремляя все силы на дело набожности и преподавая в школе, основанной им там, пока моя судьба вновь не подвела меня и я не совершил мой второй грех.

— Странный ты священник,— сказал Орм,— с твоими грехами и сумасшедшими бабами. Но ты так и не сказал нам, почему пришел сюда.

— Почему ты не женился, как разумный чело­век,— спросила Йива,— если так сильно любишь женщин?

— Некоторые считают, что священнослужитель не должен жениться,— сказал магистр,— вот этот ваш священник тоже ведь неженатый, хотя, возможно, он более благочестив, чем я, и поэтому лучше противос­тоит соблазнам.

— У меня есть дела поважнее, чем женщины,— сказал отец Виллибальд,— а теперь, слава Богу, я уже достиг возраста, когда этих соблазнов больше не существует. Но благословенные апостолы придержива­лись различных взглядов на этот счет. Святой Петр сам был женат, мало того, он даже брал жену в свои поездки к язычникам. Святой Павел, напротив, при­держивался противоположного мнения, он всю жизнь оставался холостым, что, возможно, и было причиной того, что и путешествовал он дальше, и написал боль­ше. Уже в течение многих лет благочестивые люди склоняются к тому, чтобы принять точку зрения свя­того Павла, а аббаты ордена святого Бенедикта во Франции считают, что священнослужитель должен избегать брака и, по возможности, всех форм половой жизни. Хотя лично я считаю, что пройдет еще немало времени, прежде чем всех священнослужителей мож­но будет уговорить на то, чтобы они ограничили себя в такой степени.

— Ты правильно говоришь,— сказал магистр,— я помню, что французский аббат Одо и его ученики проповедовали, будто женитьба — это зло для слуги Христова, и я считаю, что их мнение по этому вопросу — верное. Но хитрость Дьявола не имеет границ, и, многочисленны его уловки. Так что теперь я здесь, изгой и потерянный странник в царстве дикости, по­тому что я отказался вступить в брак. Таков мой второй грех, предсказанный мне колдуньей. А каким будет третий, я не осмеливаюсь и помыслить.

Они стали просить его продолжать свой рассказ, и после того как Йива дала ему подкрепиться крепким напитком, он рассказал им о своем втором грехе.

— Продолжая свой рассказ,— сказал магистр ме­ланхоличным тоном,— я должен сказать вам о том, что неподалеку от Хедеби проживает одна женщина по имени Тордис. Она — благородного происхождения и одна из самых богатых женщин в тех краях, у нее много земли и большие стада. Она была рождена и воспитана язычницей. Благодаря своему богатству она выходила замуж три раза, хотя она еще и сейчас молода, и все ее мужья погибли насильственной смертью в войнах или междоусобицах. Когда был убит третий, она впала в глубокую печаль и по собственной воле пришла к епископу Эккарду, чтобы рассказать ему, что желает искать помощи у Бога. Епископ лично обучил ее христианскому вероучению и впоследствии крестил, после чего она регулярно посещала мессу, приезжая в церковь во главе целой процессии слуг с таким шумом и звоном оружия, как будто едет боевой командир. Гордыня ее была велика, а характер — упрямый. Поначалу она отказывалась разрешить сво­им людям оставлять оружие за пределами церкви, когда они входили туда, потому что в таком случае, говорила Тордис, они будут плохо выглядеть, идя по проходу. Однако, в конце концов, епископу удалось уговорить ее согласиться на это. Он приказал нам относиться к ней всегда с величайшим терпением, поскольку ее положение давало возможность сделать много полезного для святой Церкви. Не могу отрицать, что несколько раз она приходила к епископу с богаты­ми дарами. Но с ней было трудно, особенно, мне. Потому что, как только она меня увидела, то сразу же воспылала страстью к моему телу, и однажды после мессы она подождала меня у выхода и попросила благословения. Я благословил ее, а она в это время оглядывала мое тело и сказала, что если я уделю некоторое внимание своим волосам и бороде, как пол­ожено мужчине, то смогу выполнять более ответствен­ные обязанности, чем проведение мессы.

— Можете приходить ко мне домой, когда пожела­ете,— добавила она,— и я позабочусь о том, чтобы вы не пожалели о своем визите. Затем она схватила меня за уши и бесстыдно поцеловала, хотя мой дьякон стоял поблизости, оставив меня в смущении и страхе. С Божьей помощью я к этому времени укрепился в сопро­тивлении женским соблазнам и был полон решимости вести себя безупречно, кроме того, она не была так красива, как те две женщины, которые сбили меня с пути истинного в Маастрихте. Поэтому я не боялся, что она меня совратит, но меня беспокоило, что она может повести себя неразумно, и было очень жаль, что епис­коп Эккард в это время отсутствовал — он был на церковной конференции в Майнце. Я уговорил дьякона никому не рассказывать о том, что он видел, хотя он сильно смеялся по своему невежеству и глупости. В этот вечер я молил Бога о помощи в борьбе против женщин. Когда я закончил молиться, я почувствовал себя на удивление окрепшим и решил, что она, веро­ятно, послана, чтобы показать мне, насколько хорошо я теперь могу противостоять соблазнам плоти. Но когда в следующий раз она пришла в церковь, я боялся ее не меньше, чем раньше, и пока еще пел хор, я помчался в ризницу, чтобы избежать встречи с ней. Но, отбросив всякую скромность, она последовала за мной и поймала меня до того, как я успел покинуть церковь. Она спро­сила, почему я к ней не пришел, несмотря на ее при­глашение. Я ответил, что все мое время занято делами.

— Нет ничего важнее этого,— сказала она,— пос­кольку ты — тот мужчина, на котором я хочу женить­ся, хоть ты и бритый. И я думала, что ты поступишь умнее, нежели заставлять меня ждать, когда ты при­дешь, после того как я дала тебе свидетельство того, что ты мне нравишься.

К этому времени я был сильно смущен и поначалу не мог придумать никакого более смелого ответа, чем тот, что по различным причинам я не могу покинуть церковь, пока отсутствует епископ. Потом, однако, я осмелел и решительно ответил ей, что брак — это такое удовольствие, которое не должны себе позво­лять слуги Христовы, и что блаженные отцы церкви не одобрили бы женщину, выходящую замуж в чет­вертый раз. Она побледнела, когда я это сказал, и с угрожающим видом подошла ко мне.

— Ты что, кастрат? — спросила она.— Или я слишком стара для того, чтобы возбудить тебя?

Она выглядела очень опасной в своем гневе, поэто­му я схватил распятие и держал его перед ней, затем стал молиться, чтобы злой дух покинул ее. Но она выхватила у меня из рук распятие с такой силой, что повалилась на спину и ударилась головой о большой шкаф. Но сразу же вскочила на ноги, громко зовя на помощь. И тут я — я не знаю, что сделал. Тогда моя судьба, от которой нет спасения, снова осуществилась, поскольку в драке, которая завязалась в церкви, на паперти и на площади около церкви между ее людьми, пытающимися помочь ей, и добрыми горожанами, пытавшимися помочь мне, погибли люди с обеих сто­рон, включая помощника дьякона, которому отрубили голову мечом, и каноника Андреаса, выбежавшего из епископского дворца, чтобы прекратить драку, и полу­чившего камнем по черепу, от чего он умер на следу­ющий день. Наконец, женщину прогнали вместе с теми ее людьми, которые еще были способны бежать, но мое отчаяние было очень велико, когда я осмотрел поле боя и подумал, что два священнослужителя уби­ты из-за меня. Когда вернулся епископ Эккард и узнал, что произошло, он счел главным виновником меня, поскольку, сказал он, он ведь строго наказал, чтобы к этой женщине, Тордис, относились с величай­шим вниманием и терпением все мы, а я не послушал­ся его приказа. Я должен, сказал он, исполнять все ее желания. Я стал умолять