пошел на другой конец бревна и стал отрубать головы пленни­кам, одному за другим. У него был хороший топор и работал он с охотой, так что ему ни разу не понадо­билось повторять удар. Но я думаю, что те, кто смот­рел на все это, должны признать, что люди Вагна и Бу знают, как себя вести перед лицом смерти. Двое, сидевшие недалеко от меня, затеяли спор о том, как чувствует себя человек с отрубленной головой, и со­шлись на том, что это — одна из тех вещей, которые трудно знать заранее. Один из них сказал: «У меня в руке брошь. Если после того, как я потеряю голову, мой мозг еще будет работать, я воткну ее в землю». Торкель подошел к нему, но как только удар пришелся по его шее, брошь выпала на землю. После этого между Торкелем и мной оставалось только два чело­века.

Сигурд Буссон спокойно улыбался своим слушате­лям, которые сидели в молчаливом возбуждении. Он поднял кружку и отхлебнул большой глоток.

Король Харальд сказал:

— Я вижу, что твоя голова все еще на плечах, и любой может судить по звуку твоих глотков, что и с шеей у тебя все в порядке. Но то положение было печальным, и довольно трудно догадаться, как тебе удалось спастись и рассказать нам эту историю, каки­ми бы твои волосы ни были длинными. Это — хорошая история, не заставляй нас ждать, чем кончилось.

Все были согласны с этими словами, и Сигурд Буссон продолжал:

— Когда я сидел там на бревне, я был не более напуган, чем другие. Но мне жалко было умирать, не сделав перед смертью ничего такого, о чем бы потом рассказывали. Поэтому, когда Торкель подошел ко мне, я сказал ему: «Я боюсь за свои волосы, не хочу, чтобы они перепачкались кровью». Сказав так, я откинул их вперед через голову, и человек, шедший позади Торкеля — потом я узнал, что это был его шурин — подбежал ко мне, намотал мои волосы на пальцы и сказал Торкелю: «Ну, бей!» Он так и сделал, но в тот же миг я дернул головой назад так быстро, как только мог, так что топор попал между мной и его шурином и отрубил обе руки шурину. Одна из них так и осталась висеть у меня на волосах.

Все в зале взревели от хохота. Сигурд сам смеялся вместе с ними. Потом он продолжил:

— Вы можете смеяться, но каким бы громким ни был ваш смех, он — просто тишина по сравнению с хохотом норвежцев, когда они увидели, как шурин Торкеля корчится на земле, а Торкель стоит над ним и завывает. Некоторые из них так смеялись, что по­падали на землю от смеха. Ярл Эрик подошел побли­же, посмотрел на меня и сказал: «Кто ты?» Я ответил: «Меня зовут Сигурд, мой отец — Бу, еще живы йомсвикинги». Ярл сказал: «Ты действительно досто­ин Бу. Примешь ли от меня жизнь?» «От такого человека, как ты, ярл,— отвечал я,— я, приму жизнь». Меня развязали. Но Торкель, недовольный этим, за­ревел: «Ах вот как! Тогда я не буду терять времени и зарублю Вагна». Подняв топор, он помчался к нему, а тот сидел спокойно на конце бревна. Но один из людей Вагна, по имени Скарде, хороший человек из Кивика, сидел через четырех человек от Вагна. Ему показалось неправильным, что Вагн потеряет голову вне очереди. Он вскочил перед Торкелем, тот на­ткнулся на него и упал, растянувшись перед ногами Вагна. Вагн наклонился и взял топор, и на лице его не было сомнений, когда он опустил топор на голову Торкеля. «Я выполнил половину моей клятвы,— ска­зал он,— а еще ведь остались живые йомсвикинги». Норвежцы засмеялись громче обычного, а ярл Эрик сказал: «Примешь жизнь, Вагн?» «Если ты дашь жизнь нам всем»,— ответил Вагн. «Да будет так»,— сказал ярл. Так они освободили нас. Двенадцать из нас спас­лись живыми.

Сигурда Буссона громко хвалили за его рассказ, и все признали правильным то, как он воспользовался своими волосами. За столами все обсуждали его исто­рию, восхищаясь удачей его и Вагна. Орм сказал Сигурду:

— В этих краях много такого, о чем все знают, а мы с Токе — нет, потому что мы долго были за границей. Где сейчас Вагн и что с ним случилось после того, как он спасся с бревна? Из того, что ты рассказал, следует, что удача его превышает удачу какого-либо другого человека, известного мне.

— Это так,— отвечал Сигурд.— К тому же, она не останавливается на полпути. Мы стали пользоваться большим расположением ярла Эрика, и через некото­рое время он разыскал дочь Торкеля Лейры, которую нашел еще более красивой, чем представлял себе. Да и она не стала возражать против того, чтобы помочь ему выполнить оставшуюся часть его клятвы. Так что сейчас они — муж и жена, и очень довольны. Он подумывает о том, чтобы вернуться в Борнхольм вмес­те с ней, как только у него будет время сделать это, но последнее, что я слышал о нем, это то, что он жаловался, что еще не скоро сможет вернуться домой из Норвегии. Дело в том, что когда он женился на этой девушке, то стал обладателем такого количества пре­красных домов и прилегающих к ним поместий, что очень трудно быстро продать их все за хорошую цену, а в привычки Вагна не входит продавать за дешево, когда нет особой необходимости.

Токе сказал:

— Есть в твоем рассказе одна вещь, которой я не могу не удивляться. Я имею в виду сундук твоего отца, который он прихватил с собой, когда спрыгнул за борт. Ты его выловил перед отъездом из Норвегии или кто-то другой опередил тебя? Если он все еще лежит на дне, тогда я знаю, что буду делать, если поеду в Норвегию. Я обыщу все дно морское в поисках этого сундука, так как серебро Бу стоит целое состояние.

— Его долго искали,— сказал Сигурд,— не только норвежцы, но и те из людей Бу, которые уцелели. Многие искали его, но так и не нашли, а один человек из викингов, нырявший с веревкой, так и пропал. После этого все пришли к мнению, что Бу был таким викингом, который желает сохранить свое богатство даже на дне морском и не пощадит никого, кто попы­тается его отнять, потому что был он сильным чело­веком и очень любил свои богатства. Мудрые люди знают, что живущие в Больших Залах сильнее, чем когда они были живыми. Видимо, это относится и к Бу, хотя он находится не в Больших Залах, а на дне морском, рядом со своим сундуком.

— Жаль, что столько серебра пропадает,— сказал Токе,— но, как ты говоришь, даже храбрейший из людей не пожелает находиться на дне моря в объяти­ях Большого Бу.

Так вечер приблизился к концу.

На следующий вечер король Харальд пожелал пос­лушать о приключениях Стирбьорна среди вендов и куров. Стирбьорн сказал, что он плохой рассказчик, но один исландец, который был с ним, начал рассказ. Имя его было Бьорн Асбрандссон, был он великим воином, а также знаменитым поэтом, как и все бродяги из Исландии. Хотя он был немного пьян, ему удалось сложить несколько весьма хороших стихотворений в честь короля Харальда в стиле, называемом «теглаг». Это была самая последняя и самая трудная форма стихов, придуманных исландцами, а его поэма была столь искусно составлена, что из ее содержания мало что можно было понять. Каждый, однако, слушал с выражением понимания на лице, поскольку любого, не понимающего поэзии, могли счесть и плохим воином. Король Харальд похвалил поэму и подарил поэту зо­лотое кольцо. Токе обхватил голову руками и безутеш­но вздыхал. Это, пробормотал он, настоящая поэзия, и он понимает, что ему никогда не удастся написать такие стихи, за которые дарят золотые кольца.

Исландец, которого некоторые называли Бьорн Вождь-Брейдифьордцев[2] и который следовал за Стирбьорном в течение двух лет, начал, наконец, рас­сказывать им о различных путешествиях Стирбьорна и о тех замечательных случаях, которые происходили во время них. Он был прекрасным рассказчиком и продолжал говорить в течение нескольких часов, и никто не устал слушать его рассказ. При этом все знали, что то, что он рассказывает, правда, поскольку среди слушателей был и сам Стирбьорн. Он привел им множество примеров храбрости и великого везения Стирбьорна, говорил он также и об огромной добыче, которая досталась его товарищам. Закончил он чтени­ем древней поэмы о предках Стирбьорна, начиная с богов и кончая его дядей Эриком, который сейчас правил в Уппсале. К этой поэме он сам добавил пос­леднюю строфу, которая звучала так:

Его приветствовали сильнейшими аплодисментами, и многие из сидевших за столами повскакивали на скамьи, чтобы выпить за удачу Стирбьорна. Стирбьорн приказал принести ему дорогую чашу и подарил ее поэту, сказав:

— Это пока еще не твоя корона барда, о исландец, которая будет возложена на тебя, когда я сяду на престол в Уппсале. Там, будет столько богатства, что хватит всем моим товарищам, потому что мой дядя Эрик — человек жадный и накопил столько всего, что мы сможем использовать это лучше, чем просто дер­жать в сундуках. Когда начнется весна, я отправлюсь на север, чтобы открыть эти сундуки, и приглашаю с собой всех, кто хочет пойти со мной.

Как среди воинов короля Харальда, так и среди воинов короля Свена было немного тех, у кого кровь не заиграла от этого предложения. Они сразу закричали, что составят ему компанию, поскольку богатство короля Эрика было знаменито на всем севере, кроме того Уппсала не подвергалась разграблению еще со времен Ивара с Широкими Объятиями. Ярл Сиббе с Малых Островов был пьян, ему уже трудно было контролиро­вать как свою голову, так и свою чашу, но и он присо­единился к общему реву, заявив, что приведет пять кораблей, чтобы плыть на север вместе со Стирбьорном, потому что, сказал он, сейчас он стал становиться ле­нивым и сонливым, а для мужчины лучше смерть среди воинов, чем на соломе, как корова. Король Харальд сказал, что он, увы, слишком стар для сражений, и вынужден держать своих солдат дома, чтобы сохранять мир в королевстве. Однако он не будет чинить препят­ствий своему сыну Свену, если он пожелает помочь кораблями и людьми предприятию Стирбьорна.

Король Свен в задумчивости сплюнул, отхлебнул из чаши, почесал бороду и сказал, что ему будет трудно выделить людей и корабли, поскольку он не должен забывать и о своих обязательствах перед сво­им собственным народом, который он не может оста­вить в качестве беззащитной добычи саксонцам или оботритам.

— Я считаю, справедливее будет,— добавил он,— чтобы помощь оказал мой отец, потому что теперь, когда он стар, его людям нечего делать, кроме как есть и слушать болтовню священников.

Король Харальд пришел в ярость от этих слов, а в зале зашумели. Он сказал, что совершенно ясно, что Свен был бы рад оставить его беззащитным, в Йелинге.

— Но будет так, как я прикажу! — закричал он, и лицо его побагровело.— Потому что я — король Датчан, я один! Так что, Свен, ты дашь корабли и людей Стирбьорну!

После этих слов король Свен сидел молча, посколь­ку боялся гнева отца. Кроме того, было очевидно, что многие из его людей хотят последовать за Стирбьор­ном в Уппсалу.