искривленном носу была статуя дракона, его челюсти покрылись льдом в суровых морях, через которые прошел корабль. Они увидели, как на берег сходили люди, одежда которых была также покрыта льдом, среди них был их предводитель, одетый в синий плащ, и еще один, равного с ним положения, одетый в красный. Король Харальд осмотрел их на­столько внимательно, насколько мог с того места, где находился, и сказал:

— Похоже на судно йомсвикингов, а может это шведское судно, и в команде его смелые люди, раз они приближаются к королю Дании, не имея на мачте щита мира. Я знаю только троих, кто осмелился бы на это: Скоглар-Тосте, Вагн Акессон и Стирбьорн. Более того, они приплыли, не сняв с корабля головы дракона, хотя им известно, что материковые тролли не любят драконов. А я знаю только двоих, кого не беспокоит то, что подумают тролли, это Вагн и Стирбьорн. Но я вижу по состоянию корабля, что его капитан не стал искать укрытия во время ночного шторма, и есть только один человек, который не склонится перед такой бурей. Следовательно, я делаю вывод, что это — мой зять Стирбьорн, которого я не видел четыре года. Один из них одет в синий плащ, а Стирбьорн поклялся носить синее до тех пор, пока не вернет себе свое наследство, отобрав его у короля Эрика. Кто может быть этот второй, столь же высокий, как и он, я не могу сказать с уверенностью, но сыновья Струт-Харальда выше, чем обычные люди, все трое, и все они друзья со Стирбьорном. Этого не может быть! Ярл Сигвальд, самый старший из них, потому что он не любит Святки теперь, когда он покрыл свое имя по­зором, когда увел свои суда во время битвы под Иорундфьордом, а его брат, Йемминг сейчас в Англии. Но третий сын Струт-Харальда, Торкель Высокий, может приехать.

Так король Харальд показал свою мудрость, и когда чужеземцы достигли дворца и стало очевидно, что он прав, его настроение еще более улучшилось. Он приветствовал Стирбьорна и Торкеля, приказал не­медленно приготовить для них ванну и предложил им и их людям подогретого пива.

— Даже величайшим из воинов,— сказал он,— надо согреться после такого путешествия, как ваше. И верно говорится в старой пословице:

Несколько товарищей Стирбьорна были настолько усталыми, что едва держались на ногах, но когда им предложили кружки с подогретым пивом, оказалось, что руки их достаточно тверды для того, чтобы ни одна капля не пролилась.

— Как только вы примете ванну и отдохнете,— сказал король Харальд,— начнется святочное праз­днество, и я пойду на него с лучшим аппетитом, чем если бы мне пришлось смотреть только на физионо­мию моего сына.

— Вилобородый здесь? — спросил Стирбьорн, ог­лядываясь вокруг себя.— Мне бы очень хотелось по­говорить с ним.

— Он все еще лелеет надежду, что когда-нибудь сможет увидеть меня мертвым от перепития,— сказал король Харальд,— поэтому он и приехал. Но если я когда-нибудь и умру во время празднования Святок, то я думаю, что это произойдет от того, что я вынуж­ден смотреть на его перекошенную рожу. В свое время у тебя будет возможность поговорить с ним. Но скажи мне одно: между ним и тобой есть кровь?

— Пока ещё нет,— ответил Стирбьорн.— Что же касается будущего, то ничего не могу сказать. Он обещал мне помощь людьми и кораблями в борьбе против моих родичей из Уппсалы, но пока нет ни того, ни другого.

— Во время праздника в моем доме не должно быть никаких драк,— сказал король Харальд.— Ты должен сразу же уяснить себе это, хотя я и понимаю, что тебе будет трудно сохранить мир. Дело в том, что я сейчас являюсь поклонником Христа, который был мне хорошим союзником, а Христос не потерпит ни­ каких драк в день Рождества, который является его днем рождения, а также и в течение следующих священных дней.

Стирбьорн ответил:

— Я — человек без страны, и как таковой не могу позволить себе удовольствия быть мирным человеком, потому что лучше я буду вороном, чем той падалью, которую он поедает. Но пока и твой гость, я думаю, что смогу сохранять мир, как и все другие, какие бы боги ни присутствовали на празднестве. Ты мне хороший тесть, и у меня никогда не было причин для ссоры с тобой. Но у меня есть для тебя новости: а именно, что твоя дочь Тира умерла. Мне хотелось бы приехать с более радостными новостями.

— Да, это печальное известие,— сказал король Харальд.— Как она умерла?

— Ей не понравилось,— сказал Стирбьорн,— что я нашел себе сожительницу из земли вендов. Она так рассвирепела, что начала харкать кровью, после чего она зачахла и умерла. Во всех остальных отношениях она была отличной женой.

— Я замечаю в последнее время,— сказал король Харальд,— что молодые меньше цепляются за жизнь, чем старики. Но мы не должны допустить, чтобы это горе испортило нам настроение на празднике. И в любом случае у меня осталось еще много дочерей, даже не знаю, что мне с ними делать. Они о себе высокого мнения и не пойдут замуж за человека не­благородного происхождения и не заслуженного. Так что тебе не обязательно долго оставаться вдовцом, если среди них ты найдешь себе девушку, которая тебе понравится. Ты увидишь их всех — хотя я и боюсь, что когда они узнают, что ты снова одинок, им будет трудно сохранить святочный мир.

— Сейчас мои мысли занимает кое-что поважнее женитьбы,— сказал Стирбьорн,— но об этом мы мо­жем поговорить позднее.

Множество глаз смотрело на Стирбьорна из всех дверей и щелей, когда он проходил в баню со своими людьми, потому что он редко пользовался чьим- либо гостеприимством и считался величайшим воином, ког­да-либо жившим на севере со времен сыновей Рагнара Волосатого. У него была короткая светлая борода и светло-голубые глаза, и те, кто его раньше не видел, удивлялись его худобе и тонкой талии. Ведь всем было известно о его силе, которая была такова, что он сгибал щиты, как ковриги хлеба, а мечом рассекал человека от шеи до пупка — это называлось «спеть колыбель­ную». Мудрые люди говорили, что древняя удача уппсальских королей принадлежала ему, и именно она давала ему такую силу и успех во всех его предпри­ятиях. Но было также известно и то, что проклятие его семьи и их древних неудач также частично лежит на нем, и именно поэтому он является вождем без стра­ны. По этой причине он был также часто подвержен плохому настроению и меланхолии. Когда такое слу­чалось с ним, он закрывался от всех и сидел, вздыхая и что-то бормоча в течение нескольких дней, не мог переносить присутствия людей, кроме женщины, при­чесывавшей его и старого арфиста, подававшего ему пива и игравшего для него печальные мелодии. Но как только все проходило, он вновь стремился в море, в бой, и тогда он доводил до изнеможения даже самых сильных своих людей, которые были в отчаянии от его неутомимости и от его невезения с погодой.

Итак, его боялись, как не боялись ни одного вождя на Севере, как если бы часть силы и величия богов была в нем. Были и такие, которые верили, что когда-нибудь в будущем, когда он достигнет пика своего могущества, он отправится в Миклагард, и возложит на себя корону императора, а затем в триумфе объедет всю землю во главе своих свирепых воинов.

Но были и такие, которые заявляли, что могут прочесть в его глазах знамение того, что умрет он молодым и несчастным.

Наконец все было готово для празднования святок в большом обеденном зале короля Харальда, и все мужчины собрались там, рассевшись на скамьях. Женщины не допускались на такую грандиозную по­пойку, поскольку было достаточно трудно, считал ко­роль Харальд, сохранить мир даже когда присутству­ ют одни мужчины, но будет во много раз труднее, если будут еще и женщины, перед которыми они начнут хвастаться. Когда все расселись по своим местам, распорядитель объявил громовым голосом, что мир Христа и короля Харальда воцарился в зале и что никаких острых предметов не должно быть использо­ вано, кроме как для разделки пищи. Любая резаная, колотая или открытая рана, нанесенная оружием, пивной кружкой, мясной костью, деревянной тарелкой или кулаком, будет рассматриваться как умышленное убийство и святотатство против Христа, то есть как тягчайшее преступление, и преступник с камнем на шее будет утоплен. Все оружие, кроме столовых но­жей, было, по приказу, оставлено за пределами зала, и только выдающимся личностям, сидевшим за столом самого короля Харальда, было разрешено оставить мечи, потому что считалось, что они смогут контроли­ровать себя даже будучи пьяными.

Зал был построен с таким расчетом, чтобы вмещать по крайней мере шестьсот человек, и чтобы при этом они не испытывали тесноты, а в середине его стоял личный стол короля Харальда, за которым сидели тридцать самых именитых гостей. Столы остальных гостей стояли по всей длине зала, с одного конца до другого. Стирбьорн сидел по правую руку от короля Харальда, а епископ Поппо — по левую. Напротив них сидел король Свен с Торкелем Высоким по правую руку и с краснолицым, лысым старым ярлом с Малых Островов по имени Сиббе — по левую. Все остальные сидели в соответствии со своим рангом. Место каждо­му из них определил лично король Харальд. Орм, хотя его и нельзя было считать одним из больших вождей, тем не менее получил лучшее место, чем он мог ожи­дать, и Токе тоже, поскольку король Харальд был благодарен им за их подарок, большой колокол, а также потому что ему понравились стихи Токе. Итак, Орм сидел через трех человек от епископа, а Токе — через четырех, потому что Орм сказал королю Харальду, что ему бы очень хотелось, по возможности, сидеть рядом с Токе на случай, если последний станет Неспокойным из-за опьянения. Лицом к ним, через стол, сидели люди из окружения короля Свена.

Епископ прочел благодарственную молитву, при­чем король Харальд приказал ему, чтобы она была короткой, и после этого было произнесено три тоста: в честь Христа, за удачу короля Харальда и за воз­вращение солнца. Даже те из собравшихся, кто не был христианином, присоединились к тосту за Христа, поскольку это был первый тост, а им не терпелось выпить пива. Некоторые из них, однако, обозначили знак молота над своими кружками и прошептали имя Тора прежде, чем выпить. Когда пили за удачу короля Харальда, королю Свену пиво попало в дыхательное горло, и он закашлялся, заставив Стирбьорна спро­сить, не является ли пиво слишком крепким для него.

Затем была принесена свинина, и все, как вожди, так и простые воины, затихли при ее виде, а затем глубоко вздохнули в радостном ожидании. Многие ослабили свои пояса, чтобы не делать этого потом. Хотя находились такие, которые шептали, что король Харальд с возрастом стал менее щедрым в том, что касалось золота и серебра, но такое обвинение не могло быть выдвинуто против него в том, что касалось еды и питья, а в особенности со стороны тех, кто праздновал Святки в его дворце.

Сорок восемь откормленных желудями свиней, хорошо упитанных, забивалось для его удовольствия каждый год, и он обычно говорил, что если этого и не хватит на весь праздничный обед, то уж во всяком случае хватит для закуски всем гостям, которые потом смогут насытиться говядиной и бараниной. Слуги во­шли длинной цепью, по двое, каждая пара несла боль­шую дымящуюся миску, кроме некоторых, несших сосуды с кровяным соусом. Их сопровождали мальчи­ки, вооруженные длинными половниками, которыми, после того как миски были поставлены на столы, они вылавливали в них большие куски мяса и подавали по очереди гостям так, чтобы каждому досталась его доля. В дополнение к этому каждый получил большую порцию колбасы. Также были выставлены хлеб и поджаренная свекла, а на полу возле каждого стола стоял бочонок с пивом, чтобы ни у кого не пустовали рог или кружка.

Когда свинину поднесли к Орму и Токе, они сидели спокойно, повернувшись к миске, внимательно наблю­дая за мальчиком, вылавливавшим мясо. Они вздох­нули плотоядно, когда он достал прекрасные куски свинины и положил им на тарелки, напомнив друг другу о том, как давно они не ели такого обеда и удивившись тому, как они могли выжить в течение стольких лет в стране, в которой запрещено есть свинину. Но когда принесли кровяную колбасу, слезы