подогреть пишу, не будешь же заново растапливать печь), ее ставили на под уже слегка остывшей печи, задвигая заслонкой. На шестке хозяйка и готовила, как на кухонном столе. На шестке можно было и что- нибудь сготовить на скорую руку, но в небольшом объеме, например, кашку для ребенка, «исправницкую» яичницу на лучинках для проезжего начальства, быстро подогреть щи для запоздавшего с работ и промерзшего на морозе мужа. Для этого служил таган – железное кольцо на трех приклепанных к нему невысоких железных ножках. Горшок ставился в таганок, садясь на кольцо заплечиками тулова, а под ним разводили огонь из лучинок, запалив их от углей на загнетке. На таганок можно было и поставить латку с яичницей – большую глиняную сковороду с высокими бортиками.
Дым от горящих на поду дров выходил из устья над шестком прямо в избу, вытягиваясь в волоковое оконце. Держался он примерно на уровне головы взрослого человека, не опускаясь из-за притока холодного воздуха из открытой двери слишком низко. Так что при горящей печи в избе лучше всего было ходить, пригнувшись, либо вообще сидеть или лежать на лавке. Нижний слой дыма, хотя и редкий, все же ел глаза. Стены и потолок в курных избах были покрыты густым слоем сажи, время от времени обметавшейся хозяйками, а на уровне плеч и головы стены лоснились оттого, что люди ненароком терлись о них. Впрочем, и в этом можно было найти свои достоинства: сажа и дым не нравились не только людям, но и тараканам, которые предпочитали держаться пониже, а при топке из-за холода прятались по щелям. Когда появились печи с дымоходами, дым стал выходить в трубу над шестком и в избе стало чище. После окончания топки закрывали не только устье печи заслонкой, но и трубу особым блинком с бортиками в своеобразном шкафчике в трубе.
Лучина и сухие дрова для растопки лежали в подпечье – неширокой, но глубокой нише в опечье под шестком. Здесь же могли храниться кочерга и голик для сметания углей и золы с пода. Но главное – здесь жил «хозяин», «соседушко», «дедко», «братаниш» – домовой. Изба без домового не стоит, и при переезде в новую избу туда с почетом перевозили из старой и домового – в стоптанном лапте, насыпав в него земли из-под старой печи. Теплое подпечье – самый подходящий угол для него: и тепло, и не на глазах у людей. Разве что кот залезет, так домовой с котом живет мирно, да и сам, говорят, похож на большого черного лохматого кота с зелеными глазами, только карнаухого, без одного уха. В подпечье для домового ставили блюдце с кашей, клали кусочек черного, круто посоленного хлеба, а в праздники и чашку водки. На Ефрема Сирина «закармливали» домового даже на шестке, ставя туда угощение для него на ночь. С домовым обращались бережно и уважительно, это была не менее важная фигура, чем «большак», хозяин избы, с которым только и вступал в контакт домовой. Если требовалось, он давал совет, как бы произнося реплику «в сторону», предупреждал о возможном несчастье. Можно было и самому вызвать домового на разговор, но это было опасно и к добру могло не привести. Но в общем-то это была самая добродушная и доброжелательная к людям нежить. Если домовой иногда и начинал подвывать или свистеть со скуки или шалить, например, ночью наваливаясь на грудь спящего на печи человека, то делал это слегка, в шутку, без намеренья причинить зло. Людей хозяйственных домовой любил, помогал им и старался, чтобы в семье был лад. Если муж или жена вдруг находили себе зазнобу на стороне, домовой непременно наказывал разрушителя семейства: душил спящего ночью, щипал во сне и даже мог сбросить с печи. Домовой страшно привыкал к избе. Случалось, при постройке семьей новой избы и переезде в нее он отказывался перейти в нее и оставался под старой печью, жалуясь и плача по ночам. Мужик должен был по ночам без шапки и в одной неподпоясанной рубахе ходить в старую избу и упрашивать домового перейти в новую. Случалось, что мужику надоедало кланяться ночь за ночью и он применял к упрямому строптивцу силу: запихивал его в мешок, завязывал и так переносил под новую печь. И поделом ему. В хорошем хозяйстве время от времени просто необходимо проявлять твердую власть.
Домовые жили семьями, но спали отдельно от жен: «сам» под печкой, а доманя с детьми – в голбце или в подызбице. Впрочем, в крестьянской избе и мужик с бабой вместе не спали: не до того было до упаду работавшим людям. Голбец – небольшая дощатая пристройка к русской печи, сбоку ее, доходившая почти до уровня лежанки. В голбце устраивалась лесенка для подъема на лежанку, полки и дверцы для сушки промокшей одежды и обуви, спереди, возле печного чела, устраивался лаз под пол, в подызбицу. Впрочем, вместо голбца мог быть невысокий, чтобы можно было сесть на него, но широкий припечек, на котором иногда и спали, прижавшись к теплой печи. Тогда западня или творило – лаз под пол – устраивалась в полу, недалеко от печного чела.
Над печным сводом устраивалась широкая лежанка. Здесь в тепле спали старики или больные, здесь, в сухом печном тепле, на нагретых кирпичах, хорошо было полежать, если ныли от работы суставы, не разгибалась натруженная поясница. Русская печь – прекрасное лекарство от простуд и ломоты в костях и мышцах. Чтобы люди могли располагаться на лежанке свободно, не стесняясь посторонних, лежанка задергивалась занавеской.
Остается сказать еще, что в передней стенке печи, ее челе, устраивалась сбоку от устья маленькая печура, имевшая выход в трубу, для сушки промокших рукавиц, хранения хозяйственных мелочей и установки каганца для ночного освещения избы, когда спали все, за исключением прявшей или ткавшей хозяйки. Могли быть и две печуры, по обе стороны устья.
ПЛАНИРОВКА И ИНТЕРЬЕРЫ
Итак, один из четырех углов в избе занят печью. По диагонали от печи, насупротив входа, находится красный или святой угол. Красный – потому что почетный, торжественный; святой же – оттого, что здесь расположена божница с образами и перед ними горит лампадка и висит голубок, искусно собранный из тончайших резных лучинок и символизирующий Духа Святого. Под образами стоит обеденный стол, а по двум стенам в угол сходятся лавки. В красный угол сажали почетнейших гостей, на свадьбе здесь сидели князь с княгиней – молодые, по будням здесь восседал большак, и на этот стол, головой в угол, под святых, клали покойников.
На обеденном столе, никогда не убираясь, стояла объемистая солонка на полтора-два фунта соли, резная, в виде уточки или креслица. Она непременно закрывалась крышкой, чтобы в соль не попал мусор. Соли в крестьянском быту придавалось особое значение, на ней клялись, ею вместе с хлебом встречали гостей и благословляли новобрачных, с ней было связано много примет, многие из которых сохранились до сих пор. Ведь без соли жить невозможно, и в то же время она была одним из немногих покупных продуктов. А стоила соль довольно дорого, поскольку испокон веку существовали высокие налоги на соль: торговля ею была государственной монополией, составляя важную доходную статью бюджета и так называемую государственную регалию. Даже небольшое возвышение соляного налога больно било крестьян по карману и вызывало недовольство, доходившее иногда до открытых и серьезных бунтов; вспомним хотя бы известный Соляной бунт в России в середине XVII в.
Войдя в избу, гость оказывался лицом к лицу с образами и на них крестился и кланялся, а уже затем здоровался с хозяевами.
Другой угол, напротив красного, расположенный напротив печного чела – печной или бабий угол или кут (в России угол назывался – кут). Здесь проходили женские работы: здесь женщины готовили пишу и пойло скоту, здесь пряли, ткали, шили, вышивали, вязали, здесь нянчили младенцев: в середину матицы, как уже упоминалось, было ввернуто кольцо и в него продевался оцеп или очеп – длинный упругий шест, упиравшийся одним концом в потолок и на другом конце которого подвязывалась зыбка для младенца, как раз оказывавшаяся в бабьем кугу. Вдоль стены, напротив печи, шла широкая стряпущая лавка, а под ней был залавок – невысокий напольный ящик-шкаф, с откидной крышкой или с дверцами, для кухонной посуды и продовольствия. В печном углу стояла также корчага с расходной питьевой водой, лохань для помоев, а на лавке, в самом углу, отчего он иногда назывался жерновым, стояли ручные жернова для размола небольших партий муки для непосредственного употребления. Впрочем, нередко жернова стояли на лавке в сенях, а не в избе. По смежной стене мог стоять судник – ряд полок, иногда с дверцами, также для посуды, в том числе и чистой, гостевой. Если изба была с прирубом, то в ней прорубалась дверь в горницу, и тогда судник мог быть двухсторонний: со стороны горницы стояла только чайная посуда для гостей. В углу подле печи стояли ухваты, кочерга, лопата для хлебов и пирогов, чистый голик для заметания шестка и пода печи. Бабий кут отгораживался от остального пространства избы занавеской. Мужчины воздерживались от того, чтобы заходить в бабий кут, а появление здесь постороннего мужчины рассматривалось как оскорбление всей семье. Во время мужских пиров женщины сидели за занавеской, а при обряде сватовства здесь пряталась невеста во всем уборе, выходя к жениху в определенный момент.
Третий угол, обычно возле входной двери – мужской угол, называвшийся еще коником. В старину здесь ставился большой рундук, наглухо вделанный в пол и стены сундук с плоской крышкой. В нем хранилось ценное имущество, над ним
