Она болтала часами, изливая признания. Атласка лежала на кровати в одной сорочке, задрав ноги, слушала и курила. Иногда у обеих что-то не ладилось, они угощались абсентом, «чтобы забыться». Атласка, не спускаясь вниз и даже не надевая юбку, перегибалась через перила и кричала десятилетней дочке привратницы: «Принеси стакан абсента!», что та и делала, искоса посматривая на ее голые ноги. Все разговоры клонились к тому, какие мужчины свиньи.
Это уединенное, неприглядное, жалкое пьянство выразительно противопоставлено той публичной жизни, где Нана пьет с мужчинами шампанское.
Двусмысленная, но спокойная картина, которую рисует Золя, отличается от истерической борьбы с абсентом, значительно усилившейся к концу века. Ее можно сравнить с двумя полотнами Мане и Дега. В них есть какая-то таинственность, а в остальном они похожи разве что намеренно прозаической, неприглядной атмосферой.
Известная картина Эдуарда Мане «Любитель абсента» (1859) была его первым крупным полотном, с которого немного неловко началась его карьера. Натурщиком был алкоголик, старьевщик Коллардэ, часто бывавший в районе Лувра. Мане находил в нем странное достоинство и даже какой-то аристократизм. Алкоголизмом художник интересовался еще тогда, когда учился живописи у Тома Кутюра. Завершив работу, он пригласил учителя, но тот реагировал на картину неожиданно. «Любитель абсента! — сказал Кутюр. — Зачем рисовать такие мерзости? Мой бедный друг, это вы — любитель абсента. Это вы утратили нравственность».
Картина, действительно, кажется странной, особенно цилиндр и неестественно вывернутая ступня, и не только Кутюр осудил ее; она производила неприятное впечатление почти на всех, кто ее видел. Когда Мане представил ее на Салон 1859 года, ее почти сразу отклонили, что привело к перевороту в восприятии, благодаря которому через четыре года образовался «Салон отвергнутых» (Salon des Refuses). В картине чувствуется влияние друга Мане, Бодлера, писавшего о том, что нужно искать новые виды красоты и героизма в «современной» грязи больших городов; это отразилось, например, в стихотворении «Вино тряпичников». В самом цилиндре у Мане есть что-то бодлеровское, он ведь уже написал портрет Бодлера в том самом цилиндре. Поначалу на картине не было абсента, Мане пририсовал его позднее, чтобы добавить выразительности. «Любитель абсента», — одна из четырех связанных между собой картин, которым Мане дал общее название «Философы». Позднее он поместил того же любителя абсента на заднем плане другой своей картины, «Старый музыкант». Что же до натурщика, Коллардэ очень обрадовался, что его изобразили, и постоянно мешал Мане в его мастерской.
Рисунок Уильяма Орпена «Любитель абсента» (1910) — младший брат картины Мане, с тем же цилиндром и, в особенности, со странным поворотом ступни, который кажется ссылкой на более раннюю работу. Он мрачнее, чем картина Мане, штриховка напоминает паутину, но все же ощущается какое-то упадочное наслаждение. Орпен очень любил Мане и за год до этого написал картину в его честь (она так и называется «Homage to Manet» [46]).
На другой значительной картине Орпена, «Cafe Royale» (1912), изображено или, точнее, намечено не меньше пяти стаканов абсента. Если «Любитель абсента» был даром уважения к Мане, то «Cafe Royale» — дар Эдгару Дега, тоже оказавшему на Орпена большое влияние. Композиция — в стиле фотографий, люди входят и выходят по краям, что напоминает работы Дега. Мужчина на заднем плане — это Оливер Сент- Джон Гогарти, который упоминается в «Улиссе» Джеймса Джойса. Он пьет абсент вместе с мрачной Ниной Хэмнет, известной натурщицей. Нина Хэмнет дожила до 50-х годов XX века и, слоняясь по Сохо, все еще говорила: «Модильяни считал, что у меня лучшая грудь в Европе». Что до колонн-кариатид и зеркал на картине Орпена, они точно такие, какими их мог видеть Енох Сомс.
Известную картину Дега «Абсент», сначала называвшуюся «В кафе» (1876), с жалкой и унылой парой, приняли еще хуже, чем полотно Мане. Кто-то предположил, что мужчина, изображенный на ней, — Верлен. Это не так, но сходство, действительно, есть, и картина повлияла на композицию более поздних фотографий Верлена (фотограф Жюль Дорнак), где он сидит в кафе за белым мраморным столиком спиной к зеркалу. На самом деле изображен друг Дега Марселен Дебутен, который сам был художником и тоже учился у Кутюра. Дебутен даже не пьет абсент: в стоящем перед ним коричневом напитке можно узнать черный кофе в стеклянном стакане, так называемый «Мазагран». Абсент пьет женщина, актриса и натурщица Элен Андре, и именно ее пустое, непроницаемое, какое-то выжженное лицо придает картине особую силу. Две фигуры разъединены, уныло изолированы друг от друга в духе Эдварда Хоппера. Можно простить зрителя, который, глядя на эту картину, подумает: «Если это богема, ну ее совсем!» Герои картины сидят в кафе «La Nouvelle Athenes», которое стояло на площади Пигаль, в доме номер 9. Джордж Мур ярко описывает это кафе как свой университет. «Я не учился ни в Оксфорде, ни в Кембридже, — говорит он, — но посещал „Nouvelle Athenes“»:
С какой странной, почти неестественной ясностью я вижу и слышу! Я вижу белое лицо кафе, белый нос черного квартала, тянущийся к площади между двух улиц. Я вижу две улицы, идущие под уклон, и знаю, какие на них магазины; я слышу, как стеклянная дверь, когда я открываю ее, скрипит по песку. Я помню запах каждого часа. Утром — запах яиц, шипящих в сливочном масле, едкий запах сигарет, кофе и плохого коньяка, в пять часов — аромат абсента…
Стояли там, как обычно, мраморные столики, за которыми мы до двух часов ночи говорили о красоте.
Кафе «Nouvelle Athenes» обязано своей популярностью у богемы самому Дебутену, который привел туда своих близких друзей из «Cafe Guerbois». Барнаби Конрад пишет, что, несмотря на свой жалкий вид, Дебутен, некогда очень богатый человек, был пламенным монархистом и обладал самыми изысканными манерами. Его биограф Клеман-Жанен был очень недоволен дурной славой, которой Дебутен обязан картине, и отрицал, что тот был любителем абсента. По его мнению, картина должна была называться «La Buveuse d’Absinthe et Marcellin Desboutin» [47].
Картина Дега породила множество споров, когда попала в Англию. Ее английскую судьбу проследил Рональд Пикванс. Приобрел полотно коллекционер Генри Хилл, который выставил его на Брайтонской выставке 1876 года. Трезвый и нейтральный текст в каталоге был озаглавлен «Набросок во французском кафе», а критик местной газеты назвал полотно «совершенством уродства». «Цвета столь же отвратительны, сколь и фигуры, — писал он, — грубый, чувственный французский рабочий и тошнотворная гризетка, необычайно отталкивающая пара». По словам Пикванса, отвращение вызвали именно герои, «а не абсент, который тогда еще не был скомпрометирован».
После выставки картина снова вернулась в коллекцию Хилла и не вызывала общественных волнений вплоть до ее продажи на аукционе Кристи в 1892 году. Там она появилась как лот 209, «Фигуры в кафе», и когда ее выставили на мольберте, публика ее освистала. Тем не менее картину продали, и в 1893-м новый владелец выставил ее в «У Граф-тон», новой галерее, которая соперничала с галереей «Гросвенор» («зеленовато-желтой» галереей). Теперь картину назвали просто «Абсент», и критики ухватились за эту ниточку. Поначалу, следуя моде, они были очень благосклонны: «Мужчина с большой головой, — писали в „Пэлл Мэлл Баджет“, — романтичный, беззаботный мечтатель, написан крупными мазками, с непосредственностью, достойной величайшего мастера». А вот его спутница -
…женщина, апатичная и чувственная, с тяжелыми веками, совершенно безразличная ко всему внешнему, охотно приемлет теплую томность яда. Ее плоские, как бы шаркающие ступни говорят сами за себя. Каждый тон и черта так и дышат абсентом.
Один из крупнейших критиков того времени, Д. С. Макколл, называет «Абсент» «неисчерпаемой картиной, притягивающей к себе снова и снова». Именно в ответ Макколлу и полетели камни. Критик из «Вестминстер Газет», подписывавший свои статьи псевдонимом «Обыватель», написал, что человек, которому дороги достоинство и красота, никогда не назовет «Абсент» произведением искусства. Сэр Уильям Блэйк Ричмонд напал на «литературность»: «'Абсент' — литературное представление, а не картина. Это повесть, изобличающая пьянство. Все ценное, что можно тут сделать, сделал Золя».
Уолтер Сикерт, напротив, считал, что «слишком раздули „пьянство“ и „отупелость“ и всякие „уроки“» и что картину надо было назвать просто «Мужчина и женщина в кафе». Возможно, он имел в виду урок Джорджа Мура, который, должно быть, узнал кафе и сказал что-нибудь вроде: «Ну и шлюха! Неприятный урок, но все же урок». Иметь в виду он мог все что угодно; в одной из многочисленных пародий урок выражен так: «В жизни не обращусь в это бюро знакомств!»
Макколл обобщил критику как борьбу мнения «французский яд» против мнения «трактат о
