Абсент: Чрезвычайно сильный яд. Один стакан и вы мертвы. Журналисты пьют его, когда пишут свои статьи. Он убил больше солдат, чем бедуины. От него погибнет французская армия.
Несомненно, некоторые журналисты действительно пили его, когда писали статьи.
Абсент называли «Зеленой (или Зеленоглазой) музой». Считалось, что он гений для бездарностей, но гибель для истинного гения. Множество французских карикатур той поры обыгрывают клише «абсент как источник вдохновения» (как часто случается с карикатурами XIX века, смешных — очень мало). «Поразительно! — гласит подпись под одной из них. — Я выпил уже четыре абсента, но еще не написал ни катрена… Гарсон! Абсент!» Другая карикатура изображает славного монмартрского поэта «Вер-де-Гри» [43], который приходит в кафе с маленькой картонной рамкой в поиске прекрасных наитий. Он ставит рамку перед стаканом абсента и наливает в абсент воду, веря, что перед ним бурлит Ниагарский водопад. Другой сатирический рисунок рассказывает грустную историю «Декадента», который ходит в кафе лишь для того, чтобы изучать нравы для книги, которую пишет уже десять лет. К сожалению, ему не удается выпить пятнадцать стаканов абсента и остаться трезвым, а потому на следующий день он абсолютно ничего не помнит, и приходится ходить в кафе каждый вечер. Самый грустный карикатурный образ — растрепанный художник, у которого на седьмом стакане абсента кончились деньги, а он знает, что вдохновение приходит после восьмого.
Глава 7. Перед запретом
Среди других, обычно мрачных, описаний богемной жизни в журналах братьев Гонкур есть особенно неприятные рассказы о злоупотреблении абсентом. Леон Доде рассказал Гонкурам о своей любовнице Мари Риэ, по прозвищу «Chien Vert» («Зеленая собака»), которая стала прототипом Сафо в одноименном романе Доде. Доде, пишет Гонкур,
…говорил о Зеленой собаке и о своем романе с этой сумасшедшей, безумной, слабоумной женщиной… безумном романе, пропитанном абсентом, которому несколько сцен с ножом, чьи следы он показал на своей руке, придавали время от времени драматические штрихи.
В журналах Гонкуров часто упоминались разные напитки — вино, пиво, шампанское, но упоминания абсента были сугубо мрачными, как в описании отеля «Абсент», когда-то респектабельной гостиницы, прежде называвшейся «Chateau Rouge»:
…которая стала грязной ночлежкой, где даже комнату любовницы Генриха IV превратили в «Морг» — туда приносят пьяниц и складывают друг на друга в несколько слоев, чтобы позже выбросить в канаву. Владелец, великан в кроваво-красной фуфайке, всегда держит под рукой пару дубинок и арсенал револьверов. В этой гостинице можно встретить странных, обнищавших мужчин и женщин, скажем — старую светскую даму, которая «употребляет» в день двадцать один стакан абсента — ужасного абсента, окрашенного сульфатом цинка…
История этой дамы становится еще страшнее: мы узнаем, что ее сын, почтенный адвокат, не сумел излечить ее от пристрастия к абсенту и покончил с собой от отчаяния и позора [44]. Не менее жуток и зловещий, леденящий кровь отрывок из журнала братьев Гонкур 1859 года:
Моя любовница лежала рядом со мной, мертвецки пьяная от абсента. Я накачал ее, и она спала. Спала и говорила во сне. Я слушал, затаив дыхание… Ее странный голос будил во мне необычное чувство, близкое к страху, этот голос, непроизвольно пробивавшийся в неуправляемой речи, этот медленный голос сна — с интонациями, акцентом, желчностью голосов бульварной драмы. Вначале, понемногу, от слова к слову и от воспоминания к воспоминанию, она вглядывалась, будто глазами памяти, в свою ушедшую юность, видя, как под ее неподвижным взглядом из темноты, в которой дремало ее прошлое, появляются предметы и лица: «О да, он меня любил!.. Да… говорили, что у его матери такой самый взгляд… У него были светлые волосы… Но из этого ничего бы не вышло… Мы были бы теперь богаты, правда?.. Если бы только мой отец не сделал этого… Что ж, ничего не попишешь… хотя мне не хочется так говорить…»
Я испытывал смутный ужас, склоняясь над этим телом, в котором угасло все, кроме животной жизни, и слушая, как возвращается ее прошлое, словно призрак, вновь приходящий в заброшенный дом. А потом ее тайны, которые вот-вот появятся, неожиданно прервались, и эта загадка неосознанной мысли, этот голос в темной спальне пугали меня, как тело, одержимое наваждением…
Париж конца XIX века был наводнен разными дурманящими веществами. Клубника в эфире была модным десертом, а среди светских дам был в моде морфин, лучшие ювелиры продавали серебряные и позолоченные шприцы. Александр Дюма сокрушался, что морфин быстро становится «женским абсентом». Это яркое, но не совсем точное сравнение; настоящим женским абсентом был абсент.
Анри Балеста пишет о женщинах, пьющих абсент, уже в 1860 году. По его словам, они подхватили эту привычку, как болезнь: «Абсентомания, в сущности, заразна, от мужчин она передается женщинам. Из-за нас теперь появились и absintheuses [45]». Кроме того, женщины пьют абсент с вызовом. Посмотрите на бульвары, говорит Балеста, и вы увидите, что любительницы абсента так же надменны, как и любители.
Обычаи менялись, и женщины теперь могли пить в кафе, абсент же был современным напитком, в своем роде таким же современным для женщин, как сигареты или велосипед. Дорис Ланье описывает плакат того времени, на котором изображена молодая дама полусвета со стаканом абсента, сообщающая, что абсент — один из ее мелких пороков.
Появляется все больше плакатов, на которых эмансипированные женщины пьют абсент и даже курят при этом сигарету. Картины же того периода рассказывают совсем другую историю — об изможденных женщинах, тупо смотрящих в пустоту поверх стакана. Доктор Ж. А. Лаборд писал в 1903 году:
Женщины имеют особый вкус к абсенту. Даже если они редко пьют вино и вообще крепкие напитки, приходится признать, что, по крайней мере в Париже, их часто привлекают аперитивы. Не рискуя преувеличить, замечу, что эта привычка распространена среди женщин не меньше, чем среди мужчин. Можно сказать, что явный хронический абсентизм развивается уже после восьми, десяти или двенадцати месяцев употребления абсента у молодых женщин и даже у девушек восемнадцати-двадцати лет.
Парижский корреспондент газеты «Нью-Йорк Тайме» сообщал, что французские женщины все чаще болеют циррозом печени, и объяснял их любовь к абсенту «тем, что женщины склонны подражать мужчинам, — возьмем, к примеру „…“ стрижку „под мальчика“, мужской крой одежды и то, как охотно они начинают курить».
Тот же корреспондент, Стерлинг Хейлиг, замечает, что женщины часто пьют абсент неразбавленным, и объясняет это тем, что они не хотят пить слишком много, потому что носят корсет. Может быть, это правда. Мгновенное, «прямое» воздействие абсента на мозг сравнимо с действием сигарет, привлекательным для многих женщин, а чистый вкус неразбавленного абсента, столь непохожий на привычный вкус перебродивших напитков, мог нравиться тем, кто не любил пива, вина или, скажем, коньяка. Даже белое вино может показаться после абсента каким-то нечистым на вкус. Абсент выделяется особым привкусом, как сигареты с ментолом.
В своих воспоминаниях о жизни Монмартра Франсис Карко пишет, что «абсент всегда подчеркивал определенные черты капризного нрава, достоинства, упрямства, буффонады, особенно в женщинах». Многие думали, что на карту поставлено далеко не только это, а здравая тревога, вызванная пьянством, усугубляла страх «вырождения», который можно найти у таких разных авторов, как Макс Нордау, Мария Корелли и Золя. Стерлинг Хейлиг говорит об этом очень выразительно:
В женском алкоголизме врачей больше всего пугает склонность к абсентизму, особенно потому, что, по их словам, она приводит к возникновению особого человеческого типа, отличающегося и умственно, и физически. Тип этот, по мнению врачей, может вполне успешно существовать какое-то время со всеми своими физическими дефектами и порочными наклонностями, иногда он выдерживает несколько поколений, но, не защищенный от болезней и несчастных случайностей, а чаще всего — и бесплодный, вскоре гаснет. Семья вымирает.
Не так страшно описывает женскую приверженность абсенту Эмиль Золя. В романе «Нана» (1880) он рассказывает о женщине времен Второй империи, которая становится дамой полусвета. В одной из сцен, вдалеке от блестящего мирка, где она «работает», Нана беседует у себя дома с подругой-лесбиянкой по прозвищу Атласка.
