– Мэри? Это Картью. Прости, мы сильно кашляем, но с детьми все в порядке, мы попытаемся выбраться отсюда.

– Картью? Почему ты говоришь шепотом? И что, собственно, ты имеешь в виду?

– Случилась катастрофа, но я внушаю мальчикам, что это аттракцион. Включи телевизор, сразу поймешь.

Молчание, звук шагов, я слышу, как она включает телевизор, потом резкий вскрик: «Oh Lord, tell me this is not happening».

– Картью, только не говори мне, что вы там, наверху!

– Черт, ты же сама велела мне будить их пораньше, чтобы они не отвыкли от школьного режима! Честное слово, я бы предпочел быть в другом месте. Я его видел, Мэри, я ВИДЕЛ, как этот сукин сын самолет врезается под нами! Становится жарко, всюду дым, но с мальчиками все ОК, не отключайся, Джерри хочет с тобой поговорить.

– Ма?

– О, мой дорогой, все в порядке? У тебя ничего не болит? Последи за братиком, хорошо?

– Мам, этот аттракцион, он совсем не прикольный, и вообще тут воняет, даю тебе Дэйва.

– Дэвид?

– Кха-кха! – кашляет. – Мама, а Джерри не дает мне свой фотоаппарат!

– Ладно, Мэри, это опять Картью. Попробуй выяснить, выслали ли уже спасателей, отсюда невозможно дозвониться до администрации. Тут вообще на хрен нет плана эвакуации! Перезвони, до скорого.

Мы по-прежнему на лестничной клетке, освещенной неоновыми лампами, в толпе, спускающейся по ступеням примерно так же организованно, как стадо баранов, которых гонят на бойню. Солженицын сравнивал заключенных ГУЛАГа с ягнятами. Бе-е-е-е. Какой маразм – привести сюда мальчишек, тут же с самого начала была скучища, и для них, и для меня… Вечно надо что-то делать через силу якобы из лучших побуждений… Вот нам наказание за то, что не повалялись в постели. Вы поглядите на них, на этих ранних пташек, свежевыбритых, при галстуках, на этих чересчур надушенных working girls, на усердных читателей «Уоллстрит джорнал»… Лучше бы вы все не вылезали из койки.

– Как дела, ребятки? Главное, закрывайте салфеткой нос и рот. И не касайтесь перил, они раскаленные.

Наше молчаливое стадо все растет, на каждом этаже к нам присоединяется новая когорта обезумевших серых троек и розовых дамских костюмов. Мы перешагиваем через обломки натяжного потолка, загораживающие проход. Жара убийственная. Иногда кто-нибудь поддерживает соседа или плачет, но большинство молчат, кашляют, надеются.

Мои родители встретились на баскском побережье, но почти сразу уехали учиться в Америку. Сегодня никто уже не помнит, насколько американские университеты, в частности бизнес-школы, привлекали блестящих дипломированных французов. Так что мой отец улетел в Гарвард получать диплом МВА (как позднее Джордж У. Буш), мама полетела с ним и не теряла времени зря, получив степень магистра истории в Маунт-Холуок колледже. Америка 50-х – как черно-белое документальное кино. Американская мечта охватила весь остальной западный мир.

Длинные «кадиллаки» с крылышками, широченное мороженое, пакетики попкорна в кинозалах, переизбрание Эйзенхауэра: магические символы совершенного счастья. То была Америка сбывшихся надежд, райская страна, описанная загорелым красавцем Филиппом Лабро. В то время отторжение еще толком не возникло. Никто не считал гамбургеры из «Макдоналдса» фашистскими. Отец хохотал над шутками Боба Хоупа по телевизору. Они ходили в боулинг. Буржуазная молодежь придумывала глобализм. Она верила в Америку – воплощение новизны, эффективности, свободы. Десять лет спустя это поколение проголосовало за Жискара, потому что он был молод, как Джон Кеннеди и Серван-Шрайбер. Блестящие, целеустремленные, простые в обращении люди. Наконец-то мы избавимся от бремени европейского воспитания. Стремиться к цели. Идти напрямик. Никуда не сворачивая. Первый вопрос, который вам задают в Соединенных Штатах – «Where are you from?», потому что все откуда-то приезжают. А потом говорят: «Nice to meet you», потому что любят встречать незнакомцев. Если вас в США приглашают в гости, вы можете сами брать что угодно из холодильника, не спрашивая разрешения у хозяйки дома. От этого времени остались некоторые выражения, которые я часто слышал дома: «put your money where your mouth is», «big is beautiful», «back-seat driver» (мое любимое, мама выдавала его в машине, когда мы действовали ей на нервы на заднем сиденье), «take it easy», «relax», «give me a break», «you’re overreacting», «for God’s sake». Капиталистическая утопия была такой же идиотской, как и коммунистическая, но насилие в ней было неявным. Благодаря своему образу она и победила в холодной войне: конечно, люди подыхали с голоду и в Америке, и в России, но у тех, кто подыхал в Америке, была свобода выбора.

Это происходило задолго до 68 года: Битлы еще носили короткие волосы. Помнится, родители часто говорили, что Америка обгоняет Францию на десять лет. Даже Французская революция и та случилась через десять лет после их революции! Если хочешь узнать свое будущее, не своди глаз с этой идиллической страны. Отец читал «Геральд трибюн», «Тайм», «Ньюсуик» и прятал в ящике письменного стола «Плейбой». CNN еще не существовало, но «Тайм мэгэзин» с его красной каймой на обложке был вроде CNN, отпечатанной в четыре краски. Мать получила стипендию на автобусное путешествие по Америке. Она рассказывала мне о морских ветрах, о приключениях на хайвее, о мотелях, «бьюиках», киношках на открытом воздухе, драгсторах, вагонах-ресторанах, радиостанциях, все названия которых начинались на W. Весь мир смотрел на Америку с завистью, потому что на будущее всегда смотрят с завистью. Май 68 года пришел не с Востока: все много спорили о Троцком и Энгельсе, но самое сильное влияние шло с Запада. Я убежден, что май 68-го – дело не столько СССР, сколько США. Самым сильным желанием было взорвать к черту старые буржуазные условности. Май 68-го был не бунтом против капитализма, а, наоборот, окончательным утверждением общества потребления; огромная разница между нами и нашими родителями состояла в том, что родители устраивали демонстрации за глобализм! Я вырос в следующее десятилетие, под благожелательной сенью звездно-полосатого флага, реющего на Луне, и афиш «Снупи» Шульца. Фильмы там выходили раньше, чем у нас, отец привозил новинки из деловых поездок: игрушки из «Маппет-шоу», из «Звездных войн», куклу Ити… Именно в эти годы, годы моего беспамятного детства, Американское Зрелище стало соблазном для остального мира.

Надеюсь, Америка так и будет обгонять нас на десять лет: значит, у башни «Монпарнас» есть еще десять лет жизни.

Со 104-го этажа, сквозь черный дым, мне видна толпа людей, бегущих к морю. Человеческая лавина устремляется прочь от башен. Чего они ждут, почему не организуют