Князь Иеремия в непослушании верховным командирам был не одинок. Одни хоругви атаковали казачью и татарскую конницу, другие, исполняя приказ, стояли на месте.

— Корецкий! Помогите пехоте Осинского. Казаки выбивают его из окопов. Мы потеряем пушки! — то ли просил, то ли приказывал Доменик Заславский.

— Ваша милость, вчера вы жалели головы казаков, а мне дороги головы моих людей. Князь не подчинился, пушки достались казакам.

Войска Остророга потеснили Хмельницкого, но польским хоругвям во фланг ударил Тугай-бей, Тимош, «татары» Богуна и Нечая.

Тимош был впереди Польский рыцарь поскакал ему навстречу, выставил окованную сталью пику. Тимош свесился на левую сторону и с левой руки пустил стрелу в не защищенное броней лицо врага. Рыцарь выпал из седла. Тимош перекинулся на правую сторону и с правой руки поразил стрелой еще одного воина. Татары, осыпая стрелами прорвавшуюся конницу Остророга, сблизились, прорубили коридор в живом теле отряда. Хоругви смешались, побежали, да так побежали, что с ходу переправились через реку и вышли из боя, соединившись с теми хоругвями, командиры которых еще не были в бою и не хотели в бой.

Доменик Заславский нашел Конецпольского:

— Никто не слушает приказов!

— Но моих приказов тоже никто не слушает, ваша милость.

— Надо немедленно собрать совет.

Совещались, не сходя с лошадей. Решили держаться до ночи, ночью отвести войска к табору, а утром всем табором отступить к Старо-Константинову.

Залпы салюта подбросили с походного пуховика его милость Доменика Заславского.

Нет, новых татарских частей не подошло. Это была очередная хитрость Богдана. На успех этой хитрости он особенно и не рассчитывал: хотел только потрепать нервы полякам.

В шатер Заславского быстро и неслышно вошел пан Радзеевский. Противник канцлера Оссолинского, он был пока знаменит лишь своей женитьбой на богатейшей вдове Речи Посполитой, на пани Казановской. Его час сыграть роль в истории не пробил, а сыграл он скверно и скверную роль.

— Мы спим, а Хмельницкий не спит, — сказал Радзеевский Заславскому. — Если это пришел хан, то уже утром наш обоз станет добычей его монаршей алчности.

— Вы правы, — согласился Доменик Заславский, — надо немедленно отправить обоз в Старо-Константинов.

Обозы Заславского и Радзеевского тронулись в ночной темноте по рытвинам и колдобинам на шлях.

Но в лагере, разбуженном пушками Хмельницкого, никто уже не спал. Тайное движение обоза первыми учуяли слуги магнатов.

— Нас окружают татары! — будили они своих господ.

— Татары?! Где татары? В тылу? — Господа натягивали сапоги и подчас в исподнем спешили к лошадям.

Конский топот поставил на ноги уставших насмерть жолнеров.

— Татары! Окружают! — истошный вопль повис над табором войска Речи Посполитой.

И началось бегство.

Неудержимое. Не подвластное ни разуму, ни приказам, ни заградительному смертоносному огню.

Бежали на конях и забыв о коне. Бежали, давя друг друга, не отвечая на мольбу упавшего. Бежали, ползли, карабкались.

Александр Конецпольский, ожидая от казаков мести, переоделся в крестьянское платье. Вишневецкий в суматохе не нашел своего коня. Ввалился в чью-то телегу, кого-то сбросил наземь, завладел вожжами, умчался. Заславский потерял гетманскую булаву.

Последним из пустого лагеря, не обронив ни одного документа, уехал сенатор Адам Кисель.

Через несколько дней Радзивилл напишет о Пиляве: «Войско врассыпную бежало днем и ночью. Ни страх, ни милость отчизны, ни честь, ни инфамия не могли остановить его. Одним словом говоря, погибло все войско, собранное с такими великими издержками Речью Посполитой».

Но кто виновники?

Современники знали их: «Вожди бесстыдно скрылись, так как были научены тому, что спасать Родину не что иное означает, как только хорошо удирать».

И горько смеялись: «Тридцать пять пилявецких командующих — это вполне достаточно, чтобы не только одну, а тридцать пять битв проиграть».

Над рекой стоял туман. В Пиляве кричали петухи, и далеко по всей пойме слышался скрип несмазанных колес крестьянской телеги. Телега, раскачиваясь на колдобинах, въехала на плотину.

Казаки выскочили из окопов.

— Стой! Куда?

— На базар! — ответили мужики.

— Какой базар?

— На воскресный, в Пиляву.

— Как вас ляхи пропустили?

— Они ушли…

— Кто сказал, что ушли?

— Подите да поглядите. Все у них брошено, а самих нет.

Прыснули гонцы в ставку полковников и самого Хмельницкого.

— Ловушка? — спросил своих командиров гетман.

Полковники молчали.

— Кривонос, зайди со своим полком в тыл табора.

Минул час. Доложили:

— Поляки бежали.

Выждали еще час.

— С Богом! — сказал гетман.

И войско атаковало сто двадцать тысяч возов добра.