старую – под новым именем «Уирлинг продакшн».

Полуулыбка на ее губах сменилась выражением неуверенности. Джули не знала, что я предполагал, а что знал наверняка.

– Ты что, был в бунгало, когда я говорила со Стэнли?

Я кивнул, и Джули несколько секунд с сомнением смотрела на меня.

Официант принес салаты. Опустив глаза, я принялся водить вилкой по тарелке. Я чувствовал на себе пристальный взгляд.

– Что он сказал? – не выдержав паузу, спросила Джули.

Если Джули пыталась изображать безразличие к Стэнли Роту, то я не мог похвастаться тем же по отношению к ней. Ее облик, манера, походка, уверенность, помогавшая держать на дистанции кого нужно, ошеломляющий пыл в постели – все это заставляло поступать так, чтобы ей казалось, будто вы проведете с ней одну ночь и больше не будете о ней думать до следующей.

По сути, эта жестокость происходила от желания защититься. Проявив неосторожность, вы больше не сможете думать о другом. Вас будет преследовать только одна мучительная, нескончаемая мысль: поддавшись ее обаянию, вы навеки останетесь с разбитым сердцем. Иного не дано. С тех пор как Джули полюбила Стэнли Рота, она обращалась с мужчинами так, как Рот обращался с ней самой.

Отложив вилку, я поднял голову:

– Хочешь знать, что Стэнли Рот сказал о твоем решении уйти к Майклу Уирлингу? Почему ты думаешь, что он что-то сказал?

Я заложил руку за спинку стула. С холодным спокойствием глядя на Джули, я задал вопрос, который, по моему представлению, мог все прояснить:

– Вы много лет работали вместе. Скажи, Рот когда-нибудь думал о ком-то, кроме себя?

– Он сказал хоть что-нибудь? – глухо спросила Джули.

Мне следовало бы соврать для приличия, чтобы она почувствовала хоть какое-то удовлетворение от сделанного шага. Будь на ее месте другая, будь она не той, с кем меня связывала близость… Если бы я не ловил себя на желании быть с ней, тогда я мог бы сказать то, что Джули надеялась услышать: Стэнли Рот понимал, что у нее не оставалось выбора, и всегда желал для нее лучшего.

Вместо этого я сказал правду. К своему стыду, я знал: слова причинят ей боль.

Я заглянул Джули в глаза:

– Только то, что ты вернешься к нему после суда.

Чуть отвернув голову, она внимательно изучала мои глаза – до тех пор, пока не поверила окончательно. Потом засмеялась тихим и злым смехом.

– Я вернусь после суда?! – сверкнув глазами, воскликнула Джули. – Что ж, это в его духе. Передай, что я не вернусь. Скажи, что я никогда не вернусь: ни после суда, ни потом! – Комкая в руке салфетку, Джули боролась с собой. – Знаешь, что он сказал мне той ночью, сразу после того как Мэри Маргарет нашли мертвой? Хочешь знать, что он сказал?

– Что? – спросил я.

Взяв Джули за руку, я вдруг заметил, что она смотрит куда-то поверх моего плеча. Медленно поднимая взгляд, Джули смотрела на того, кто стоял за мной. На ее лице появилось недоуменное выражение. Человек стоял совсем близко от нашего стола. Раздосадованный вторжением, я бросил на пришельца недовольный взгляд, ожидая, что тот уйдет. Наконец я понял, кто это. Надо мной нависал Джек Уолш, оглядывавший ресторан. Он медлил, желая удостовериться, что все взгляды направлены на него.

– Как вы можете? – требовательно спросил Уолш, потрясая в воздухе рукой. – Как вы можете защищать человека, зная, что он виновен? Почему ставите под сомнение действия полиции? Ставите под вопрос честность тех, кто лишь делал свою работу? Вы хотя бы раз видели мою дочь? – прорычал он. – Видели, как она была хороша? Вы приходите в суд в шикарных костюмах и дорогих ботинках, и вам нет никакого дела до тех, кому вы причиняете боль. Что, нет? Намерены убедить присяжных в невиновности убийцы! Вам безразлично, каким способом можно этого добиться, не так ли? Вам безразлична репутация моей дочери. Вам на все наплевать, так? И нет никакого дела до того, что Стэнли Рот убил Мэри Маргарет Флендерс! – Глаза Уолша полыхали от гнева. – Вам нужно выиграть дело! В этой стране вы – единственный, кто будет праздновать, если убийца выйдет на свободу! – прокричал он. Схватив со стола стакан, Уолш плеснул водой мне в лицо.

Пока я, вскочив на ноги, вытирал глаза салфеткой, Уолш развернулся и пошел к выходу.

В ресторане воцарилась напряженная тишина. Стоя с открытым ртом, я услышал среди публики отдельные жидкие хлопки. Зрители аплодировали Джеку Уолшу.

После нескольких недель, когда эксперты, занудно-упертые каждый в свою область криминалистической науки, доказывали то, что все и так знали; после опроса свидетелей, описавших последний день из жизни Мэри Маргарет Флендерс, – обвинение наконец закончило изложение дела.

Служанка – та самая, что обнаружила в бассейне тело, – разбудила Мэри Маргарет в восемь часов утра. После завтрака Мэри Маргарет Флендерс уехала к парикмахеру в Беверли-Хиллз. Стилист, известный среди эксклюзивно-состоятельной клиентуры как Эдуардо и присягнувший говорить только правду под именем Джона Бейкера, сказал, что она появилась в четверть одиннадцатого и уехала через полтора часа. Помогая себе двумя руками, он сообщил, что Мэри Маргарет выглядела «потрясающе», и, вздохнув, добавил: «Как всегда».

По словам пресс-секретаря Мэри Маргарет Флендерс, энергичной журналистки лет сорока на вид, непрерывно моргавшей и нервно перебиравшей пальцами, она встретилась с Мэри Маргарет за ленчем в компании еще двух дам, одна из которых была писательницей, а вторая – независимым продюсером. Обе хотели говорить со звездой о проекте, который, по их мысли, мог раскрыть новую грань ее таланта, доселе неизвестную. Мэри Маргарет согласилась взглянуть на сценарий – вот и все.

– Встречалась ли она с кем-либо незнакомым, не связанным со студией «Блу зефир»? – спросила Анабелла Ван Ротен.

Она ни с кем не встречалась. Как пояснила свидетельница, в последние несколько месяцев Мэри Маргарет казалась нетерпеливой и постоянно стремилась попробовать себя в чем-то новом. Похоже, она слишком устала от образа, от никогда не менявшихся запросов публики, от одной изо дня в день повторявшейся формулы собственной жизни. Формулы, не менявшейся никогда: все считали ее звездой, а на студии боялись растерять публику.

Пресс-секретарь сообщила, что они ушли из ресторана приблизительно в половине третьего. Точного времени она не помнила. Мэри Маргарет поехала домой, журналистка последовала за ней часом позже. С четырех до шести Мэри Маргарет Флендерс давала прием в своем особняке «Пальмы». Прием был посвящен сбору денег на постройку детского отделения местной больницы.

В зале суда приглушили свет, и Анабелла Ван Ротен разрешила технику включить видеопроектор. Отснятая во время приема пленка запечатлела сотни людей. Женщин в огромных шляпах со свисавшими полями, мужчин в синих клубных пиджаках и рубашках с