Ты бы дорого продала свой несуществующий журнал.

Внесли десерт.

– Я встретил на улице Нину Купину, – продолжал Роберт. – Она теперь под защитой Фессендена, даже отец ничего не может сделать. Эта леди выручила нас всех: устроила русских на муниципальные предприятия – больше девятисот человек. Господь мне свидетель, я не желаю ей зла, но… Она везде мне мерещится.

Роберт даже не слышал того, что говорила ему Лиззи.

– Я хочу уйти от тебя, – твердо сказала она.

В ответ Роберт лишь улыбнулся:

– Ты не сможешь: грузчики бастуют, шоферы бастуют. И к матери тебе не вернуться: капитаны транспортных катеров не берут белых пассажиров, – ты не доберешься до парохода. Муниципальный совет задирает нос, но нам придется проглотить свою гордость и расшаркиваться перед китайцами. Так что будь повежливей с прислугой. Если начнется революция, кто знает, может, Хобу спрячет нас от разъяренной толпы.

В кабинете председателя Муниципального совета длинный стол, карта мира во всю стену. На книжных полках, словно в шкапчиках в хорошей аптеке, можно найти средство от любого политического недуга. Три телефонных аппарата. Портреты американского президента, английского короля, итальянского дуче и японского императора.

Глава Муниципального совета Стерлинг Фессенден был прост и любезен с теми, кого считал людьми своего круга. Несколько дней назад Нина была бесконечно далека от него, хоть и общалась с его приятелями Тони Олманом и Даниэлем Бернаром. Теперь она каждый день бывала у мистера Фессендена в кабинете. Бурные обсуждения «русского вопроса», организация бирж труда, встречи с руководителями предприятий.

Объявился бывший российский консул Гроссе, сказал, что именно он, как председатель Комитета по защите прав и интересов русских эмигрантов в Шанхае, должен вести переговоры насчет трудоустройства беженцев.

Нина не сопротивлялась. Она свое получила: ей нужны были не безработные голодранцы, а Стерлинг Фессенден, человек, который мог решить вопрос с лицензией. Человек, который мог уничтожить досье на Клима в полиции. Человек, который пообещал Нине выяснить в Иммиграционном бюро, может ли она в виде исключения получить американское гражданство вне квот и не въезжая в США.

Тонкая игра на одинаковости: «Я, Стерлинг, верю в то же, что и вы». Раньше Нина придумывала сценарии балов и маскарадов, теперь – деловых свиданий с мистером Фессенденом.

– Он любит американский футбол, – рассказывала она Климу, – и я, кажется, единственная женщина во всем Шанхае, с кем он может обсудить игру «Чикаго Кардиналз». Я прочитала все, что возможно, об этой команде.

Клим недоумевал:

– По-моему, у вас с мистером Фессенденом новое увлечение: ему льстит, что ты за ним ухаживаешь, а тебе льстит, что он позволяет это делать.

– Неблагодарный зануда! – веселилась Нина и целовала его в губы.

Ей принесли двух щенков русской борзой. Она поднимала их к лицу, их длинные лапы болтались, хвосты молотили воздух, глаза смотрели умильно. Хозяин, старый егерь, некогда служивший у князей Голицыных, утверждал, что без собак барский дом – не дом.

Нина думала, кого из щенков взять. Или сразу обоих? Представляла, как будет водить их на коротком двойном поводке.

Пришла Бинбин. Дожидаясь, пока уйдет собачник, сдергивала за пальцы перчатку и вновь натягивала ее.

– Нам надо кое-что обсудить, – произнесла она.

– Говорите. Этот человек не понимает по-английски.

– Вы помогли Фессендену нанять русских штрейкбрехеров? Мне все рассказали…

– Кто?

– Вы, белые, не замечаете китайских слуг. А они замечают все.

Такой гнев, такая серьезность, будто Бинбин сама работала на электростанции и ее лишили места.

– Я помогла своим соотечественникам найти работу. Это что-то меняет? – спросила Нина.

Бинбин бросила перчатку на пол:

– Это меняет все! Убили студентов, и никто за это не наказан. У нас осталась только одна возможность повлиять на империалистов – это забастовка! А вы… У вас нет совести!

Один из щенков зарычал на Бинбин. Нина погладила его по холке:

– Тихо, малыш, тихо…

Собачник натужно улыбался – как человек, не желающий быть свидетелем ссоры.

Нина повернулась к Бинбин. Хотела бросить: «Да кто вы такая, чтобы указывать мне?», но осеклась. Бинбин одна управлялась со студией, когда Нина с головой ушла в дела охранного агентства. Она позировала, переводила, размещала рекламу в китайских газетах. Она познакомила Нину с первыми клиентами, нуждающимися в охране. Она защитила ее, когда в контору вломились бандиты.

Но Бинбин сняла сливки с продажи календарей и оставила Нину без средств. И теперь она вдруг заговорила о совести.

– Так что вы хотите от меня? – сухо произнесла Нина.

– Когда началась забастовка, я уговорила наших художников выйти на работу: все-таки вы не англичанка и не американка. Но раз такое дело…

– То есть вам можно вступаться за своих, а мне – нет?

Бинбин поднялась. Брезгливо поджала губы:

– Значит, наши интересы разошлись. Я увольняюсь. И Го тоже. Думаю, остальные нас поддержат.

– Ради бога.

Щенков Нина не взяла.

– Бинбин использовала меня! – жаловалась она Климу вечером. – Получила деньги, а потом изобрела предлог, чтобы удрать. Она прекрасно знает, что мне нет дела до политики! Мне нужны были лицензия и гражданство.

Нина чувствовала себя преданной. Она простила Бинбин гораздо большую вину, а та не захотела ее понять.

– Я не удивлюсь, если в бухгалтерии обнаружится недостача, – повторяла Нина. – Бинбин наверняка прикарманила деньги, которые выпросила на актрис.

Она целый день разбирала гроссбухи, сличала подписи на расписках – все было в порядке.

Студию пришлось закрыть: заниматься ею у Нины не было ни сил, ни желания.

– Я бы не судила Бинбин строго, – произнесла Тамара. – У китайцев чувство коллективизма гораздо больше развито, чем у нас. А в особенности – у вас. Вы законченная индивидуалистка, поэтому вам непонятны ее патриотические порывы. Слово «нация» для Бинбин всегда будет значить больше, чем слово «дружба».

Нина Васильевна злилась: