Они сидели на диване для посетителей. Из гаража несло машинным маслом и бензином. У Эдны перед глазами все еще стояли изуродованные ужасом лица, взбесившиеся лошади и перевернутые автомобили.
Хозяйская дочка подала ей кофе. Эдна отхлебнула, обожгла язык и отставила чашку.
– Как вы оказались в этой толпе? – спросила она Клима.
Тот рассказал, что во время его интервью с Глебовым коммунисты подсунули генералу яд. Действовали они по наводке полиции, в частности Хью Уайера.
– Я заглянул в участок… переговорить с одним человеком, – произнес Клим, – надо было расставить точки над «i». Вышел за ворота, и тут началась пальба.
– Хью травит людей? Быть не может! – изумилась Эдна.
– Еще как может, – подтвердила Лиззи. – Я слышала, как он похвалялся убрать генерала и выслать казаков в Россию. Он сказал, что это идея твоего мужа.
Эдна ничего не понимала. А Даниэль как впутался в эту историю?
– Послушайте, Клим, – встрепенулась Лиззи. – Может, сейчас не самый удобный момент для делового разговора, но я все-таки хотела спросить вас: вы бы согласились работать на меня? Мне надо возобновить выпуск «Флэпперс».
Клим опустил глаза.
– Понимаете, миссис
Эдна прижала ладони к щекам:
– О господи…
Лиззи говорила ей, что дамы в клубе «Колумбия» с ума сходили от любопытства: от кого забеременела Нина Купина? Многие бывали у нее на балах, знали ее лично, но она никогда не упоминала своего мужа. Все сходились на мысли, что это был внебрачный ребенок.
Эдна посмотрела на сестру. Лиззи кусала губы.
– Я не виновата в той аварии! – проговорила она.
Клим не ответил. Эдна вспомнила Нину Купину: представить их вместе было невозможно.
– Нина – ваша супруга?
Он кивнул:
– Но мы разошлись.
Хозяин вернулся и сказал, что автомобиль готов.
– Поехали ко мне, – предложила Эдна. – Нам всем троим надо напиться.
3
У лисички кицунэ печальный взгляд. Она смотрела перед собой на дорогу, вздрагивала всякий раз, когда автомобиль подбрасывало на ухабе, хваталась за дверцу.
А по дороге туда она держалась за локоть Даниэля.
Он пригласил ее смотреть регату на Янцзы. Они выехали в шесть утра, добрались до местечка Хен-ли, где служащие Гребного клуба уже установили трибуны для зрителей. Послонялись пятнадцать минут, обсудили тех, кто обсуждал их, а потом сбежали.
Шли вдоль берега. Сняли туфли. Нина большим пальцем ноги начертила что-то на влажном песке и тут же стерла. Даниэль рассказывал ей о птичьих стаях – что они удивительно похожи на людей в толпе: у них нет вожака, но они двигаются, будто подчиняясь единой команде.
Нина смотрела из-под ладони на чаек.
– Главные правила стаи – держаться подальше от чужих и делать то же, что и ближайшие собратья, – сказал Даниэль.
Нина кивнула:
– А мы с вами – одиночки и не выносим стай, в которых больше двух особей.
Она предложила ему долю в своем охранном агентстве. Сказала, что ей требуется компаньон. Даниэль подыскивал слова, чтобы не обидеть ее. Она приняла это за сомнения и начала убеждать: у нее все готово – полковник Лазарев набрал сотрудников, Бинбин помогла найти клиентов, Тамара Олман ссудила деньгами.
«Так зачем вам я?» – хотел спросить Даниэль. Впрочем, все было понятно: Нине хотелось прикрепить его к себе – хоть так, хоть узами партнерства. Чтобы иметь право встречаться с ним, оставаться наедине, иметь приличное объяснение для любого негодяя, посмевшего косо взглянуть на них.
Нежная, сильная, несносная, ослепительная. Как объяснить ей, что ему не надо в ту сторону, в которую она увлекает его? Ей только кажется, что она живет вне стаи: она стремится к тому же, что и ее собратья слева и справа. А Даниэль не принадлежит к ним: он существо другой породы.
Он сказал ей, что скоро опять уедет – надолго.
– Возьмите меня с собой!
– Нет.
– Почему?
Потому что кицунэ – это всегда суккуб, женщина-демон, которая окрыляет, восхищает, но высасывает душу и подчиняет своей воле.
Нина Купина опустила голову:
– Пойдемте назад.
Она сидела на пассажирском сиденье. Злое китайское солнце било ее по рукам, по щекам. Кудри выбились из-под шляпы и рассыпались по спине кручеными змейками.
Даниэль чувствовал: она уходит от него, выскальзывает из пальцев. Вспоминал об Аде – чудесной девочке, о которой так хорошо грезится наяву. Но Нина своей энергией, едва сдерживаемым бешенством сминала ее образ.
Даниэль поступил правильно. Он давно сделал выбор: с Адой возможно счастье, она гибкая, податливая, из нее можно слепить то, что требуется.
А кицунэ сейчас выйдет из машины и исчезнет навсегда.
Нина приносила ему сборники поэзии; она устраивала для него театр теней: сама ловко делала фигурки из того, что под руку попадется, и рассказывала старые легенды: русские, китайские – все вперемешку, но очень смешно. Она подарила ему японскую куклу Даруму для загадывания желаний – без рук, без ног, с белыми глазами. У Нины был точно такой же кукленок на столе; она нарисовала ему правый зрачок – значит, что-то загадала. Если желание сбудется к Новому году, значит, у Дарумы появится второй глаз. Если нет – его сожгут в храме и купят нового.
Даниэль пожелал, чтобы у Нины все было хорошо.
Она пела русские песни, командовала охранниками, носила за ухом сложный гребешок из бисерных цветов; бретельки ее камисоли просвечивали сквозь шелк платья. Ничего этого больше не будет.
– Отвезите меня домой, – потребовала Нина.
Он быстро взглянул на нее, сжал зубы:
– Сейчас едем ко мне.
Она все поняла, испугалась, притихла.
Помешательство, полное безумие – вот оно… Даниэль остановил автомобиль на подъездной аллее, вышел, схватил Нину за руку, почти силком повел к задней калитке. Открыл входную дверь.
– Идемте!
Нина застыла, глядя через его плечо в коридор. Там стояли Эдна, ее сестра Лиззи и этот… русский журналист… Даниэль не помнил его фамилии.
