приходит к нам. Ворона прилетает и на хвосте приносит, если вы понимаете, о чем я.

- Понимаю прекрасно, - ответил я.

- Приводите его завтра, когда головы ваши уменьшатся до нормального размера, - сказала она. - Мы тут все женщины, но всегда будем рады приютить сироту… по крайней мере, до тех пор, пока у него не вырастет достаточно волос на верхней губе. Ведь после женщины начинают бередить разум и тело мальчика, и лучше для него здесь не оставаться. А пока что мы научим его цифрам и буквам… если, конечно, он достаточно смекалистый для этого. Что скажешь, Роланд, сын Габриэль?

Я как- то не привык, чтобы в моем имени упоминали мать, а не отца, но звучало это довольно приятно.

- Весьма смекалистый.

- Вот и хорошо. А когда придет время ему нас покинуть, мы найдем для него другое место.

- Надел и дом, - сказал я.

Эверлинн рассмеялась.

- Ага, именно так! Как в истории про Тима Отважное Сердце. А теперь давайте же преломим хлеб и выпьем вина за молодых героев.

- Мы ели, мы пили и вообще очень весело проводили время. Когда сестры начали убирать со столов, настоятельница Эверлинн отвела меня в свое жилище, которое состояло из спальни и большого кабинета. В кабинете стоял огромный дубовый письменный стол. В лучах солнца на столе спала кошка, удобно устроившись среди залежей бумаг.

- Мужчины здесь почти не бывают, Роланд, - сказала она, - но одного ты, возможно, знаешь. Бледное лицо, черные одежды. Понимаешь, о ком я?

- Мартен Широкоплащный, - ответил я. В моем желудке хорошая еда прокисла от ненависти. И от ревности, я думаю, тоже, но не только из солидарности с отцом, которого Габриэль Артенская наградила ветвистыми рогами.

- Он виделся с ней?

- Требовал этого, да, но я ему отказала и послала прочь. Поначалу уходить он не хотел, но я показала ему свой нож и сказала, что в Благодати найдется еще оружие и женщины, которые умеют им пользоваться. Есть и револьвер, сказала я ему. Напомнила, что он глубоко в недрах гасьи и что лучше бы ему поостеречься, если только он не умеет летать. Он понял меня, но перед тем, как уйти, проклял меня и это место, - некоторое время она молчала, поглаживая кошку, потом снова посмотрела на меня, - одно время я думала, что оболочник - это его работа.

- Не думаю, - сказал я.

- Я тоже нет, но вряд ли мы когда-нибудь будем знать наверняка, так ведь?

Кошка попыталась было взобраться на обширные колени настоятельницы, но та прогнала ее.

- В одном я уверена: он все-таки умудрился с ней поговорить, может, через окно кельи, а может, и в ее снах. Нам уже не узнать, ибо секрет этот она забрала с собой в пустошь. Бедная женщина.

На это я не ответил. Когда ты в смятении и на душе тяжело, лучше вообще ничего не говорить, потому что в таком состоянии правильных слов не подобрать.

- Твоя мать прервала свое прибывание здесь вскоре после того, как мы прогнали этого типа в плаще. Сказала, что ей надо исполнить свой долг и многое искупить. Сказала, что сюда придет ее сын. Я спросила ее, откуда ей это знать. 'Потому что ка - это колесо, и оно не перестает вращаться', ответила твоя мать. Она для тебя кое-что оставила.

Эверлинн выдвинула один из ящиков стола и достала конверт. На конверте было мое имя, и рука, написавшая его, была мне очень хорошо знакома. Только мой отец знал ее лучше. Когда-то эта рука переворачивала страницы книги с историей 'Ветер сквозь замочную скважину'. И со многими другими тоже, да. Истории я любил, но больше всего я любил эту переворачивающую страницы руку. И голос, который их мне рассказывал под дующий ветер за окном. В те дни она еще не запуталась в паутине измен и интриг, которые и подвели ее под револьвер в чужой руке. Под мой револьвер, в моей руке.

Эверлинн поднялась, разглаживая фартук.

- А теперь мне надо пойти и посмотреть, как идут дела в моем маленьком королевстве. До свидания, Роланд, сын Габриэль. Когда будешь выходить, закрой за собой дверь. Запрется она сама.

- Не боитесь вот так меня оставлять среди своих вещей?

- Стрелок, я готова доверить тебе свою жизнь, - сказала она и ушла. Она была такой высокой, что ей пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой о косяк.

Я долго сидел и смотрел на последнее послание Габриэль Дешейн. В сердце моем бурлили ненависть, любовь и сожаление - они преследуют меня до сих пор. Я уже подумывал, а не сжечь ли мне его, не читая, но в конце-концов открыл конверт. Внутри лежал бумажный листок.

Строчки были неровными, а во многих местах стояли чернильные кляксы. Думаю, писавшая эти стоки женщина всеми силами старалась держаться за последние обрывки рассудка. Немногие поймут ее слова, но я понял. Я уверен, что отец тоже понял бы, но я ему не показал это письмо и даже ни словом о нем не обмолвился.

Яства на пиру оказались гнилью

дворец обернулся тюрьмой

я словно горю в огне, Роланд

Я подумал о Вегге, умирающем от укуса змеи.

Если я вернусь и расскажу все, что знаю

все, что подслушала,

Галаад, быть может, погибнет на несколько лет позже

как и ты,

и твой отец, хоть ему я почти безразлична

Слова 'хоть я ему почти безразлична' были заштрихованы, но я все равно смог их разобрать

он говорит, я не осмелюсь

он говорит 'Оставайся в Благодати, пока смерть не найдет тебя.'

он говорит 'Если вернешься, смерть найдет тебя быстро.'

он говорит 'Смерть твоя уничтожит того единственного,

которым ты дорожишь в этом мире'

он говорит 'Хочешь ли ты умереть от руки своего отпрыска и

увидеть,

как все хорошее,

все доброе,

все мысли о любви

выльются из него, словно вода из черпака?

ради Галаада, которому на тебя плевать

и которому все равно суждено погибнуть?'

Но я должна вернуться. Возвращение видится

мне во всех моих медитациях и молитвах

и я слышу голос, говорящий мне одни и те же слова:

Дальше было еще несколько слов, которые я перечитывал снова и снова во время моих странствий после провальной битвы на Иерихонском холме и падения Галаада. Я перечитывал их, пока бумага не развалилась, и я не отдал ее на милость ветру, ветру, дующему через замочную скважину времени, смекаете? В конце-концов, ветер уносит все, ведь так? И почему нет? Почему должно быть иначе? Если бы сладость наших жизней не покидала нас, сладости бы не было вообще.

Я оставался в кабинете Эверлинн до тех пор, пока не взял себя в руки. Потом положил письмо матери - моей ушедшей матери - в кошель и ушел, удостоверившись, что дверь заперлась. Я нашел Джейми и мы