- Ты -смелый мальчик с отважным сердцем. Люди увидят это и так и будут тебя называть. А теперь отправляйся с моей благодарностью. Лети домой.
- Л-л-лететь?
- А как ты ходишь? Просто подумай об этом. Подумай о доме. -Старик просиял улыбкой, и от уголков его глаз разбежались тысячи морщин. - Потому что, как сказал кто-то из великих, нет места лучше, чем родной дом. Представь его! Представь его очень ясно.
И Тим подумал о домике, в котором вырос, о комнате, где засыпал всю свою жизнь, прислушиваясь к ветру, который рассказывал ему об иных местах и другой жизни. Он подумал о сарае, где стояли в стойлах Мисти и Битси, и о том,кто их сейчас кормит. Может быть, Виллем-Солома. Он подумал о ручье, из которого перетаскал столько ведер воды. А больше всего он думал о матери: о ее крепкой, широкоплечей фигуре, о каштановых волосах, о ее глазах в те минуты, когда они были полны веселья, а не горя и забот.
Он подумал: 'Как я о тебе скучаю, мама'… и в это мгновение скатерть оторвалась от каменистой земли и зависла над своей собственной тенью.
Тим ахнул. Ткань покачалась немного, потом развернулась. Теперь он оказался выше шляпы Мерлина, и волшебнику приходилось задирать голову.
- А если я упаду? -крикнул Тим.
Мерлин рассмеялся.
- Рано или поздно всем нам это суждено. А пока что крепче держись за перо! Диббин тебя не уронит, так что просто держись за перо и думай о доме!
Сжимая перо, Тим подумал о Листве: главная улица, кузня, похоронное бюро между ней и кладбищем, фермы, лесопилка у реки, коттедж вдовы Смак, а главное - его собственный участок и дом. Диббин поднялся выше, на несколько мгновений завис над Доганом (как будто в нерешительности), а потом направился к югу, по следу, оставленному ледовеем. Сначала он летел медленно, но когда его тень упала на искореженный, покрытый инеем бурелом, еще недавно бывший миллионами акров девственного леса, диббин ускорил ход.
Ужасная мысль осенила Тима: а что если ледовей прокатился над Листвой, заморозив ее и погубив в ней всех, включая Нелл Росс? Он обернулся, чтобы прокричать свой вопрос Мерлину, но того уже не было. Тим увидел его еще однажды, но когда это произошло, он и сам уже был стариком. И это история для другого дня.
Диббин поднимался, пока мир под ним не стал похож на географическую карту. Но магия, защищавшая Тима и его мохнатого товарища от урагана, никуда не делась, и хотя он слышал, как со всех сторон свистят последние порывы ледовея, он нисколько не мерз. Тим сидел на своем диббине, скрестив ноги, как юный мохайнский принц на элефанте, и держа перед собой перо Гаруды. Он и чувствовал себя как Гаруда, паря над гигантским лесом, похожим на зеленое платье великанши - такое темное, что оно казалось почти черным. Но его пересекал серый шрам, как будто платье взрезали ножом, обнажив грязную нижнюю юбку. Ледовей уничтожил все, чего коснулся, хотя лес в целом пострадал очень мало. Полоса разрушений была не больше сорока колес шириной.
Но сорока колес оказалось достаточно, чтобы уничтожить Фагонар. Черная болотная вода превратилась в желтовато-белые бельма льда. Серые. узловатые деревья, торчавшие из этой воды, оказались повалены. Кочки уже не были зелеными; теперь они стали похожи на клубки из молочного стекла.
На одном из них лежала на боку лодка болотников. Тим вспомнил Рулевого, Старосту и всех остальных и залился горькими слезами. Если бы не они, он бы лежал, обледенелый, на одной из этих кочек в пяти сотнях футов под ним. Болотный народ накормил его и дал ему Дарию, его добрую фею. Нечестно, нечестно, нечестно! Так кричало его детское сердце, а потом частица его детского сердца умерла. Потому что так устроен мир.
Прежде чем Тим оставил трясину позади, его глазам предстало еще одно печальное зрелище - гигантский почерневший участок, на котором растаял лед. Покрытые сажей куски льда плавали вокруг гигантского чешуйчатого тела, лежащего на боку, как та выброшенная на сушу лодка. Это была дракониха, которая пощадила его. Тим мог представить, - о да, слишком хорошо, - как она пыталась победить холод своим огненным дыханием, но в конце концов ледовей одолел ее, как одолел все в Фагонаре. Теперь здесь царила ледяная смерть.
Над Железной тропой диббин начал снижаться. Он скользил и скользил вниз, и, добравшись до участка Козингтона-Марчли, опустился на землю. Но прежде чем Тим утратил более широкий угол обзора, он успел увидеть, что след ледовея, раньше направлявшийся строго на юг, начал загибаться к западу. И ущерба он вроде бы нанес меньше, как будто ураган начал подниматься выше. И это давало надежду, что деревня уцелела.
Он задумчиво осмотрел диббин, потом взмахнул над ним руками. 'Сложись!', приказал он, чувствую себя немного глуповато. Диббин не шелохнулся, но когда Тим наклонился, чтобы его сложить, тот перевернулся раз, другой, третий, с каждым разом становясь меньше - но не толще. За несколько мгновений он снова обернулся небольшой салфеткой, лежащей на тропе. Однако вряд ли кто-то захотел бы положить ее себе на колени за обедом, потому что посередине ее красовался след ботинка.
Тим засунул ее в карман и пошел пешком. А когда добрался до цветуничных рощ (где большая часть деревьев осталась стоять, как стояла), он перешел на бег.
Город он обогнул, потому что не хотел задерживаться из-за расспросов - даже на несколько минут. Хотя вряд ли у кого-то нашлось бы для него время. В общем и целом ледовей пощадил Листву, но Тим видел, как люди лечат скотину, чудом спасенную из разрушенных сараев, и осматривают поля на предмет повреждений. Лесопилку сдуло в Листву-реку. Ее обломки уплыли по течению, и от строения остался только каменный фундамент.
Он пошел вдоль ручья Стейп, как в тот день, когда нашел волшебную палочку Сборщика податей. Их источник, замороженный ледовеем, уже начал оттаивать, и хотя ветер посрывал с крыши дома часть цветуничной дранки, сама постройка устояла. Похоже, мать Тима была одна, потому что перед домом не видно было ни повозок, ни мулов. Тим понимал, что после такого урагана людям прежде всего хочется заняться своими участками, и все-таки разозлился. Оставить слепую, избитую женщину на милость буре… Это было неправильно. Не так было принято между соседями в Листве.
'Кто- то отвел ее в безопасное место', подумал он. 'Скорей всего в Зал собраний'.
Потом он услышал из сарая ржание, непохожее на голос одной из их мулиц, и улыбнулся. Лучик, ослик вдовы Смак, привязанный к столбику, жевал сено.
Тим сунул руку в карман и ощутил укол паники, не нащупав драгоценной бутылочки. Потом он обнаружил ее, спрятавшуюся за диббином, и у него гора упала с плеч. Тим поднялся на крыльцо (знакомый скрип третьей ступеньки заставил его почувствовать себя мальчиком из сна) и открыл дверь. В доме было тепло, потому что вдова Смак развела в очаге жаркий огонь, и он только теперь прогорел до толстого слоя серого пепла и розовых угольков. Она спала в кресле его отца, спиной к нему и лицом к очагу. Как Тим ни рвался к матери, он все же остановился, чтобы скинуть башмаки. Вдова пришла сюда, когда здесь никого не было; она развела огонь, чтобы в домике было тепло; даже в минуту, когда деревне, казалось, грозило разрушение, она не забыла свой соседский долг. Тим ни за что на свете не хотел бы ее разбудить.
Он на цыпочках подошел к открытой двери спальни. Его мать лежала в постели - сжатые руки на покрывале, невидящий взгляд направлен на потолок.
- Мама? -прошептал Тим.
В первое мгновение она не пошевелилась, и в сердце Тима вонзилось холодное копье страха. Он подумал: 'Я опоздал. Она лежит там мертвая'.
И тут Нелл приподнялась на локтях, закрывая подушку водопадом волос, и повернулась к нему. На ее лице была написана безумная надежда.
- Тим? Это ты, или мне это снится?
- Ты не спишь, -ответил он.
И рванулся к ней.
Мамины руки заключили его в крепкие объятия, и она покрыла его лицо искренними поцелуями, какими может награждать только мать.
- Я думала, ты погиб! О, Тим! А когда нагрянула буря, я уверилась в этом и мне тоже хотелось умереть. Где же ты был? Как ты мог так разбить мне серце, плохой мальчишка?
