известно, требует жертв. Пришлось терпеть поучения и даже улыбаться. Хотя тоже мне Джеральд Даррелл выискался. Можно подумать, без него с таксой не справилась бы. И автопоилкой его пользоваться не стану. Обойдется Ириска. Из миски попьет.

Наобщавшись со мной и с Чумкой, поцеловавшись с собакой и не забыв взять деньги, Федор наконец удалился. Чумка, опять вытянувшись на диване, полюбопытствовала:

— Операцию «Знакомство» прямо сегодня вечером начинаешь?

— Ну уж нет! Сил нет!

— Но с собакой-то все равно придется гулять.

— Необязательно. Федя лоток привез. В крайнем случае туда сходит. А на бульвар мы лучше пойдем с утречка, когда я как следует отдохну и высплюсь. Надо предстать ему во всеоружии.

— Кстати, а где собака? — сидя на диване, с беспокойством огляделась Чумка. — Может, она мои туфли грызет? Они хоть и не «Маноло Бланик», но тоже хорошей фирмы.

— Остынь. Твои туфли я давным-давно на шкаф поставила.

— Так бы сразу и сказала.

— А то что? Нервные клетки не восстанавливаются?

— Любимые туфли не восстанавливаются.

Ириска с меланхоличным видом сидела в прихожей у самой двери. В глазах ее без труда читались растерянность и недоумение. Явно не понимала, почему хозяин ушел, а она осталась.

Мы начали звать ее. Она на нас посмотрела, но с места не двинулась.

— Душераздирающее зрелище, — сказала Чумка. — Прямо хоть туфли ей отдавай.

— Правильно. Собаку надо развлечь, — дошло до меня. — Сахар ведь ее игрушки привез. Не помнишь, куда я их закинула.

— Вроде в стенной шкаф.

Там они и обнаружились. Пакет со специальной кожаной косточкой, мячиком и резиновыми пищащими игрушками. Мы их одну за другой перепробовали. Такса не реагировала. Чумка даже делала вид, будто грызет игрушечную косточку. Ноль внимания. Ириска взирала на наши ухищрения исполненным тоски взглядом.

— Сразу чувствуется, что баба, как страдает, а! — воскликнула Чумка.

— Да нет, любого пола собаки страдают, когда без хозяев остаются, — возразила я.

— Не-ет, — стояла на своем она. — Только у брошенной бабы может быть такое лицо.

Я взяла Ириску на руки и отнесла в корзинку. Там, наверное, все-таки домом пахнет, вдруг ей от этого станет легче? На душе у меня было скверно. Ведь в Ирискиной тоске была виновата я. Одно успокаивало: тосковать ей только неделю. Больше ни она, ни Федя наверняка не выдержат.

Вяло потоптавшись в корзине, собачка тяжело вздохнула и улеглась. К нам спиной. Чумка тоже вдруг заскучала и зазевала.

— Ой, подруга, уже с ног валюсь. Засиделась я у тебя. Поеду. Хоть пару часиков сосну. Иначе сегодняшнее мероприятие не выдержу.

— В моем костюмчике поедешь?

— Переодеваться сил нет. И костюмчик, как выяснилось, на некоторых впечатление производит. Да ты не волнуйся, верну.

Она ушла. Мы с Ириской остались. Каждая наедине со своими мыслями.

Мысли, впрочем, меня одолевали недолго, потому что я заснула. Пленительно- сладостный сон! В нем я была не одна. Мы вместе с Мужчиной Моей Мечты, взявшись за руки, шли по зеленому полю, усеянному белыми ромашками. С неба струился мягкий солнечный свет. Наши счастливые лица обдувал свежий ласковый ветерок. Сердце мое замирало в сладостном предчувствии: сейчас он обнимет меня, и мы опустимся на ковер из полевых цветов. Он склонился ко мне, наши губы готовы были слиться в долгом и страстном поцелуе, но тут из леса раздался низкий глухой вой, от которого кровь застыла в жилах. Мужчина Мечты отпрянул. Я вновь потянулась к нему, но его не увидела. Все пространство вокруг затянула непроницаемая серая мгла, а жуткий вой продолжался.

— Милый мой, где ты? Вернись! — закричала я.

Все тот же вой был мне ответом.

Я проснулась. Протяжный вой продолжал слышаться наяву. Издавала его Ириска, сидевшая рядом со мной на кровати. Воздев голову к потолку, псинка старательно выводила тоскливые рулады.

Как по покойнику воет! Но я, между прочим, еще жива, о чем не замедлила ей сообщить.

Вой оборвался. Ириска, внимательно на меня поглядев, видимо, убедилась, что моими устами глаголет истина, спрыгнула с кровати и уныло поплелась в сторону кухни. Есть, наверное, захотела. Пришлось подниматься и тоже идти на кухню. Там выяснилось, что моя гостья хочет не есть, а пить. Автопоилку-то мы с Чумкой так и не удосужились заправить. Да я и сейчас с ней возиться не стала, а просто налила воду в миску.

Ириска сначала оторопела от моего бескультурья, однако жажда — не тетка, и даже не дядька, и она мгновение спустя принялась шумно лакать из миски. Что и требовалось доказать. Обойдемся без изысков. Пусть Сахар с ними возится, если хочет.

Попив, Ириска с удовольствием поела. Я составила ей компанию. Сегодня ведь не обедала и даже толком не завтракала. Похрустели мы каждая своим кормом, гляжу — Ириска идет из прихожей и поводок в зубах тащит. Этакий тонкий намек на толстые обстоятельства. Я ее поводки на пуфике под вешалкой оставила.

Сперва я попыталась ей намекнуть: можно и на лоток сегодня сходить. Ответом мне стал укоряющий взгляд. Ну я же не зверь! Пришлось одеваться и приводить себя в порядок. Вдруг с красавцем столкнемся. Сны-то порой вещими бывают.

Вещей оказалась вторая часть. И зачем только причесывалась! Никого мы не встретили, зато серой мглы было в избытке. Небо тучами затянуто. Не успели выйти, стало накрапывать. Мне не понравилось, Ириске — тоже. Мы даже и на бульвар не пошли. Какой смысл. Все равно там никого не было. С краешку справились, и назад. Кстати, вовремя. Дождь припустил в полную силу.

Я смотрела в окно и расстраивалась. Если и утром ненастье продолжится, день, считай, для знакомства пропащий. Под дождем знакомиться неромантично. В одной руке зонтик, другой держишь поводок от собаки, которая, того и гляди, в луже потонет из-за своей низкой посадки. Нет уж, увольте. Мне виделось знакомство с красавцем исключительно погожим солнечным деньком. Значит, так тому и быть.

Надо прогноз погоды не прозевать. Что там, интересно, друзья-синоптики на завтра предсказывают?

Сомнений моих метеорологи не разрешили. Прогноз был туманен: переменная облачность, возможны кратковременные дожди. И температура воздуха на разных каналах указывалась своя. Вот и строй после этого планы на личную жизнь. Даже что из одежды приготовить, и то неясно.

— Эх, Ириска, Ириска, тяжело-то как!