ты нарушил ее условия.

– Маленькая игра, – сказал Брир.

– Нет маленьких игр, Энтони. Ты, бывший со мной все это время, неужели ты не понял? Каждое действие значимо. Особенно игра.

– Меня не трогает то, что ты говоришь. Все слова, только слова.

– Я тебя презираю, – сказал Европеец. Грязное лицо Брира, обращенное к нему, выразило то ли тревогу, то ли раскаяние. Хотя Европеец знал, что сейчас у него есть превосходство, что-то в лице Брира заставило его насторожиться. В свое время Мамуляну служили и более отвратительные типы. Бедный Константин, например, чьи посмертные аппетиты простирались куда дальше поцелуев. Почему тогда Брир его беспокоит?

Святой Чэд разобрал одежду: вот эти ремень и галстук подойдут Мамуляну.

– Привяжи его к кровати.

Чэд едва смог коснуться Брира, хотя тот не сопротивлялся. Тот согласился на эту игру в наказание с идиотической ухмылкой, все еще кривившей его лицо. Его кожа – под рукой Чэда – была нетвердой, как будто под этой тугой, лоснящейся поверхностью мышцы обратились в желе и гной. Святой работал, исполняя долг как можно старательней, в то время как пленник развлекался разглядыванием мух, кружащих по орбите у его головы.

Через три – пять минут руки и ноги Брира были надежно закреплены. Мамулян кивнул в знак удовлетворения.

– Отлично. Ты можешь идти к Тому в машину. Я спущусь через несколько секунд.

Чэд почтительно удалился, вытирая руки о носовой платок на ходу. Брир все еще созерцал мух.

– Сейчас я должен тебя покинуть, – сказал Европеец.

– Когда же ты вернешься? – спросил Пожиратель Лезвий.

– Никогда.

Брир улыбнулся.

– Значит, я свободен, – сказал он.

– Ты мертв, Энтони, – ответил Мамулян.

– Что? – улыбка Брира начала растворяться.

– Ты мертв с тех пор, как я нашел тебя висящим под потолком. Я думаю, ты, может быть, знал, что я приду, и убил себя, чтобы спастись. Но ты был мне нужен. Поэтому я дал тебе немного своей жизни, чтобы использовать для себя.

Улыбка Брира исчезла навсегда.

– Вот почему ты так нечувствителен к боли – ты ходячий труп. Твое тело изнашивается, от этого ты и страдал эти жаркие месяцы, а теперь все кончено. Совершенно предотвратить такое было невозможно, но я сделал разложение медленным.

Брир потряс головой. Это было чудо искупления?

– Теперь ты мне больше не нужен. Поэтому я отнимаю свой дар...

– Нет!

Он попытался сделать какой-нибудь умоляющий жест, но запястья были связаны тесно вместе и веревки врезались в мышцы, отчего те продавливались и покрывались бороздами, как мягкая глина.

– Скажи мне, как я могу возместить, – предложил Брир, – что-нибудь.

– Нет ничего.

– Все, что ты попросишь. Пожалуйста.

– Я попрошу тебя страдать, – ответил Европеец.

– Зачем?

– За предательство. За то, в конце концов, что ты такой же, как и остальные.

– Нет... просто маленькая игра...

– Тогда пусть и это будет игрой, если она развлечет тебя. Шесть месяцев изнашивания спрессовались во много часов.

Мамулян подошел к кровати, положил руку на рыдающий рот Брира и сделал рукой движение, как будто хватая что-то.

– Все кончено, Энтони, – сказал он.

Брир почувствовал шевеление в животе, словно некий затрепетавший предмет неожиданно дернулся и вышел. Он следил за уходом Европейца откинув голову. Что-то, но не слезы, собралось в уголках глаз.

– Прости меня, – умолял он своего спасителя. – Пожалуйста, прости меня.

Но Европеец ушел, спокойно прикрыв за собой дверь.

Какой-то шум донесся с подоконника. Брир оторвал взгляд от двери и поглядел туда. Два голубя повздорили из-за одного куска и теперь разлетелись. Маленькие белые перья падали на подоконник, как снег в разгаре зимы.

– Вы мистер Галифакс, не так ли?

Человек, озиравший ящики фруктов в безветренном, полном ос дворе позади магазина, обернулся к Марти.

– Да. Чем могу служить?

Мистер Галифакс был плохо загоревшим и неблагоразумным человеком. Его лицо кое-где шелушилось и выглядело болезненно. Он был раздражителен и неуютен для окружающих, и как подумал Марти, лишен самообладания. Тактичность должна стать девизом сегодняшнего дня, если он хочет завоевать доверие этого человека.

– Как дела, все в порядке? – спросил Марти.

Галифакс пожал плечами.

– Выправятся, – сказал он неохотно, оторванный от своего занятия. – Много регулярных клиентов в это время в отпуске.

Он уставился на Марти.

– Я вас знаю?

– Да. Я был здесь несколько раз, – солгал Марти. – Из-за клубники для мистера Уайтхеда. Вот почему я и пришел. Обычный заказ.

Галифакс ничем не выдал своего удивления; он поставил поднос персиков, который держал в руках, на землю.

– Извините. Я не обслуживаю мистера Уайтхеда.

– Клубника, – подсказал Марти.

– Я слышал, что вы сказали, – ответил Галифакс вспыльчиво, – но я не знаю никого с таким именем. Вы, должно быть, ошиблись.

– Вы меня помните?

– Нет, не помню. Теперь, если вы желаете что-то купить, вас обслужит Тереза, – он кивнул в сторону своего магазина. – Я хочу закончить здесь прежде, чем испекусь на этом солнце.

– Но я полагал взять клубники.

– Вы можете взять ее сколько угодно, – сказал Галифакс, простирая руки. – У нас ее навалом. Спросите Терезу.

Марти чувствовал, как растет разрыв между ними. Человек не собирался отступить ни на дюйм. Он попробовал последний намек.

– Вы не собрали комплект для мистера Уайтхеда? Обычно вы их пакуете для него.

Эта значительная деталь, казалось, убрала праздность с лица Галифакса. Но расцвело сомнение.

– Слушайте... – сказал он, – я не думаю, что вы совсем не понимаете... – его голос упал, хотя никого в саду, кто бы мог подслушать, не было, – Джо Уайтхед мертв. Вы не читали в