Витька широко улыбнулся и потер руки. Я и Сашка переглянулись. Конечно, хорошо, что хоть в Ленинград-то мы едем, но мы не спешили радоваться: слишком бодрый голос был у Алеши.

– Что, довольны? – спросил Алеша.

– В какое училище едем? – спросил я.

– Краснознаменное училище имени Склянского. Бывшие Ориенбаумские пулеметные курсы красных командиров.

– Товарищ Переверзев, будем говорить с ребятами напрямую, – сказал военком. Он повернулся к нам, и под его грузным телом заскрипел стул. – Есть разнарядка: три места в Пехотное училище имени Склянского, одно – в Военно-морскую медицинскую академию и персональный вызов Баулину в Военно-морское училище имени Фрунзе.

У меня гулко билось сердце. Удары его отдавались в ушах. Наверное, поэтому я плохо слышал. Я до сих пор плохо слышу, когда волнуюсь. Я напрягал внимание, а в голове была одна мысль: ни во Владивостоке, ни в Севастополе я не буду встречать Инку с цветами. Ни о чем другом я не мог думать. Я видел в окно освещенный солнцем двор, посыпанный песком, и марширующих красноармейцев. Спиной к окну стоял лейтенант и командовал:

– Раз!.. Два!.. Три!.. Раз!.. Два!.. Три!..

Слово «раз» он произносил громко и отчетливо. Красноармейцы – их было восемь человек – ходили по кругу. Под команду «раз!» они опускали ногу, а под счет «два-три» – медленно ее поднимали. Я смотрел в окно и думал: ни в Севастополе, ни во Владивостоке я не буду встречать Инку с цветами.

– Нам осталось решить, кто из вас поедет в медицинскую академию, – сказал военком.

– Кригер, ты же хотел поступить в медицинский институт. Это место как будто специально для тебя придумано, – сказал Алеша.

Сашка молчал.

– Изменить ничего нельзя? – спросил я.

– Мотивировка? – спросил военком.

– Мы же выросли у моря, – сказал Витька.

– Мы уже сейчас умеем определять место в любую погоду днем и ночью. А по заливу ходим, как по собственной квартире, – сказал я.

– Существенно, – сказал военком. – Мы тоже об этом говорили. Но таких морских ребят много, а военно-морских училищ всего два: одно строевое, другое инженерное. Контингента для комплектования у них всегда хватало. Еще какие мотивы? Белоснежные кителя, фуражки с крабами, золотые якоря. Отгадал? – Под тяжелым лбом пытливо поблескивали глаза военкома. – Отгадал, Белов?

Какое-то мгновение я выдерживал взгляд военкома, а потом отвернулся.

– Я тоже хочу в пехотное училище. Мы же все трое с детства... – сказал Сашка.

– Всю жизнь втроем не проживете, – сказал военком. – Перестройка армии – дело серьезное, и относиться к ней надо серьезно. Могу сказать по своему опыту: не пойдет у вас служба, если на первый план ставить собственные желания.

Алеша убрал со лба волосы.

– Разнарядка давно получена, – сказал он. – Я уговорил военкома послать письмо, чтобы ее изменить. Колесников тоже письмо подписал. Ничего не вышло. Вчера облвоенкомат подтвердил телеграммой прежнюю разнарядку. Так что, профессора, дело конченое. Я сам собирался в военно-политическое училище. Не вышло.

– Завтра в одиннадцать ноль-ноль медкомиссия. Потом зайдете ко мне и приносите новые заявления. Приучайтесь не опаздывать.

После мрачноватой прохладной комнаты день показался особенно ярким и теплым. По существу, ничего неожиданного не произошло. Никто не обещал послать нас в военно-морское училище. Мы сами вообразили, что таких морских ребят, как мы, ни в какое другое училище послать не могут. И все равно мы чувствовали себя так, как будто нас в чем-то обманули. Красноармейцы больше не маршировали. Без гимнастерок, но в сапогах, они прыгали вразножку через козла. Они разбегались от крыльца, и от них пахло кисловатым потом и сапожной мазью. Лейтенант стоял сбоку козла и страховал прыжки. Я осмотрел его: сапоги с непомерно широкими голенищами, в которых ноги торчали как палки, мятая гимнастерка и потное немолодое лицо не произвели на меня впечатления. Лучше было на лейтенанта не смотреть. Чтобы тоже стать лейтенантом, мне еще предстояло три года учиться.

На улице Сашка сказал:

– Я же все время чувствовал – Алеша темнит.

– Он старался. Слышал, письмо посылал, – сказал Витька.

– Дело не в письме. Алеша боялся, что мы не согласимся пойти в пехотное училище, и ничего нам не говорил. Это политическое недоверие, – сказал я.

– Я хотел высказать ему все, что о нем думаю, – сказал Сашка.

– Очень хорошо, что не высказал. Незачем выяснять отношения при посторонних. Мы всё ему выскажем наедине, – ответил я.

Мы ушли в порт. Девочки должны были подойти к военкомату, чтобы вместе идти на пляж. Но мы не хотели с ними встречаться: мы боялись сказать им о том, что едем в пехотное училище. Нам надо было сначала как-то самим к этому привыкнуть.

Яхта стояла на козлах. Мы сняли с нее брезент, достали из люка набор инструментов, потом перевернули яхту вверх килем. Мы приготовились работать, чтобы девочки видели, зачем мы сюда пришли.

– Военком, оказывается, умный дядька, – сказал я.

– Тебе от этого легче? – спросил Сашка.

– Конечно, легче. Он тоже пехотный майор.

Мы счищали с бортов циклями старую краску. Сначала мы счищали просто так: надо же было что-то делать, а потом увлеклись.

– Военком правда умный. Все понимает, – сказал Витька.

– Например? – спросил Сашка.

– Женя представляла, как я в белом кителе буду встречать ее после концерта. Это все равно неправильно. Я не только из-за кителя...

Я зачищал левый борт и помалкивал: никогда не думал, что у Жени такое богатое воображение.

– Что скажем девочкам? – спросил я.

– Пока надо сказать, что едем в Ленинград. Алеша действовал правильно, – сказал Сашка.

Витька посмотрел на меня: Сашке он не доверял.

– Так и скажем, – сказал я. – А если спросят, в какое училище? Скажем: в училище имени Склянского. По-моему, они не станут допытываться, что это за училище.

– Сурик крепко держит. Прошпаклюем борта, и можно красить, – сказал Витька.

– И прошпаклюем и покрасим. А вот кто на ней будет ходить? – спросил Сашка. Он хлопнул ладонью, и двойной борт отозвался гулким звоном хорошо выдержанного елового дерева.

– Приготовиться, – сказал я.

По песку, между поваленных набок баркасов, шли Катя и Женя.

– Почему не подождали? – спросила Женя.

– Яхту надо привести в порядок. Она может каждый день понадобиться, – сказал Витька.

– Узнали, куда едете?

Прокурорский тон Жени начинал меня злить.

– Все в порядке, – ответил Витька. – Все трое едем в Ленинград.

– Я так и знала, – сказала Женя. – Надо всегда твердо стоять на своем.

Витька посмотрел на Женю и глупо ухмыльнулся. Я мог поручиться, что наша тайна дольше одного дня не продержится.

– Как здорово! – сказала Катя. – Мы снова будем вместе. Это надо отметить.

– Завтра отметим, – сказал Сашка. – Завтра мы едем в «Поплавок» и спокойненько все отметим.

– Где Инка? – спросил я.

– Она с мамой уехала в Симферополь. Ее отца срочно куда-то вызвали, и они поехали его провожать. Я