– Три недели! Три недели все умрет, – сказал Франц Карлович.

– Все не умрет. Мы же каждый день будем полоть.

– Две недели, – сказал Франц Карлович.

– Согласны, – ответил Юрка, как будто его кто-то тянул за язык.

Я промолчал. Мы поехали в правление. Франц Карлович привязал жеребца у коновязи, а не отправил его в конюшню, – значит, он еще собирался куда-то ехать. В кабинете Франц Карлович предложил, чтобы бригада школьников жила в риге у свекловичного поля. Он предложил это, подписывая какие-то бумаги, которые ему принес бухгалтер. Юрка снова сказал:

– Согласны.

Я подождал, пока Франц Карлович кончил подписывать бумаги.

– Не пойдет, – сказал я.

– Почему? – спросил Юрка. – Очень уж удобно: фронт работ рядом – не надо время на ходьбу терять. Потом на открытом воздухе спать приятно.

Юрке очень хотелось выглядеть солидно. «Фронт работ» – надо же такое придумать! Франц Карлович курил трубку и кивал головой. Никогда не думал, что Юрка такой дурак.

– Понимаешь, Юра, – сказал я. – Рядом с ригой – болото. А в этом болоте почему-то понравилось жить лягушкам. А лягушками, как тебе известно по зоологии, питаются ужи...

Франц Карлович забеспокоился. Он вынул изо рта трубку и сказал:

– Уж мирный животин.

– Правильно. Но девочки почему-то ужей боятся.

– Вот еще, – сказал Юрка. – Нечего идти на поводу настроений. Привыкнут. Зато фронт работ рядом.

– Теоретически все правильно. Но девочки все равно будут визжать, когда уж заползет под одеяло. А утром их не добудишься. Если даже добудишься, они обязательно заснут в поле, и солнечные удары гарантированы. Как хотите, Франц Карлович, а ребят надо разместить в школе или в хлебном амбаре.

– Нет, нет! Час ходьбы до работы.

– На машине десять минут езды, – ответил я. – Потом, Франц Карлович, надо закрепить за нами лошадь: обед и воду мы будем сами возить. В прошлом году достаточно намучились.

– Нет, нет! Это баловство – не работа. Даром хлеб кушаль – хорошей жизни не зналь. Лошадь дай, машину дай – сплошной убыток.

– Франц Карлович, за что колхоз премировал нас в прошлом году?

– Политика.

– Вы же сами говорили, что школьная бригада дала прибыль. Прибыль – это экономика.

– Хорошо. Будет работа, как прошлый год, – будет лошадь и машина, – неожиданно быстро согласился Франц Карлович. Он, кажется, очень спешил.

Мы попрощались на крыльце. Франц Карлович уехал, а Юрка заявил, что должен осмотреть амбар и школу. В риге он соглашался разместиться без осмотра. Тоже мне логика. Я с ним не пошел. Я сидел на скамейке в садике перед правлением. Посредине цветочной клумбы стоял бюст Фридриха Энгельса. Странно было видеть Фридриха Энгельса без Карла Маркса. Я уже три года его видел и не мог привыкнуть. Вернулся Юрка.

– Может, заночуем? – спросил он.

– Зачем?

– Как-то неудобно в тот же день возвращаться.

Я ничего не ответил. Я просто пошел по дороге на станцию. Чтобы успеть к вечернему симферопольскому поезду, нам пришлось последние три километра бежать по берегу моря. В вагоне Юрка приставал ко мне с разговорами. Сначала я притворялся, что сплю, а потом на самом деле заснул.

С вокзала мы поехали на трамвае. На пустыре открытый прицепной вагон продувало насквозь, а длинная подножка почти цеплялась за кусты. Я уже стоял на подножке, когда Юрка спросил:

– Не знаю, сейчас к директору пойти?

– Нет, подожди, пока он ляжет спать, – ответил я и спрыгнул на ходу в конце пустыря, против Морской улицы. Кто бы мог подумать, что Юрка такой дуб. И я же рекомендовал его в секретари.

На улице уже появились нарядно одетые курортники. Они шли своими обычными вечерними маршрутами: Приморский бульвар, курзал, «Поплавок», ресторан «Дюльбер». Я спешил к Инке, потный и пыльный, с разбитыми губами. Надо было бы, конечно, забежать домой переодеться, но не хотелось тратить зря столько времени. Инку я увидел неожиданно: случайно посмотрел на другую сторону улицы и увидел. Инка никогда не ходила по той стороне. Для этого ей пришлось перейти мостовую против своего дома. Инка шла вдоль ограды сквера. От неожиданности я даже не сразу ее окликнул. У меня в голове не укладывалось, что Инка могла куда-то идти, да еще торопиться, когда меня нет в городе.

– Инка!

Инка остановилась, потом побежала ко мне через мостовую.

– Как хорошо, что ты вернулся! Ты не представляешь, как хорошо, что ты вернулся! – сказала она.

Я смотрел на нее и улыбался. У нее было какое-то странное лицо, и я никак не мог понять, что она с ним сделала. И глаза были немного испуганные.

– Куда направилась?

– Я так рада, что ты вернулся. Я так и думала, что ты вернешься. Я только не была уверена.

Я все смотрел на Инкино лицо и никак не мог понять: что она с ним сделала?

– Тебе не нравится? – спросила Инка. – Я только чуточку попудрилась и чуточку покрасила губы. Надо же когда-нибудь попробовать.

Теперь я понял, почему она стала такая красивая: под пудрой не так заметны были веснушки, а краска на Инкиных губах совсем была не видна, губы у нее всегда были очень красные.

– Делать тебе нечего, – сказал я. – Зайдем ко мне, я переоденусь.

– Зайдем, – сказала Инка.

Против входа в сквер я сошел на мостовую и остановился, потому что Инка сказала:

– Пойдем по улице. Пойдем?

Мы всегда ходили через сквер. Я не понимал, почему ей пришло в голову идти кругом, и смотрел на нее.

– Когда ходишь по песку, вечно пылятся туфли. Пойдем по улице, – сказала Инка.

Она говорила и поглядывала в сквер. Я тоже оглянулся. Недалеко от входа, боком к нам, сидел на скамейке Джон Данкер. Я вышел на тротуар, и мы пошли по улице. Я подумал, что Инка просто не хотела проходить мимо короля гавайской гитары. Мне и самому не очень хотелось его видеть. Но потом я подумал другое и остановился.

– Ну, ударь меня. Ударь. При всех ударь, – сказала Инка.

Я пошел по улице, и Инка шла за мной. Она шла чуть отставая и говорила:

– Ну, ударь меня. Ну почему ты не хочешь меня ударить? Ударь – и тебе сразу станет легче.

Я шел как оглушенный. Все во мне остановилось, и я ничего не понимал. Я только думал, что мамы, наверно, еще нет дома, и шел очень быстро, и на Инку совсем не обращал внимания, и при этом все время помнил, что она идет рядом со мной.

Мамы дома не было. Инка и раньше к нам приходила, и чаще, когда мамы не было дома. Но раньше я об этом не думал. А теперь думал. Я умылся, петом переодевался в маминой комнате и все время думал, что мы одни в квартире. В открытую дверь я видел Инку. Она стояла, положив локти на подоконник, и смотрела на улицу. В комнате было темно, и только окна светлели. Я подошел к Инке. Я взял ее за плечи, повернул к себе и поцеловал, и у меня из губы пошла кровь. Инка испугалась. Она достала из выреза платья платочек и приложила его к моим губам. Инка прижимала пальцами платочек и поцеловала меня в угол рта. Тогда я сказал то, что совсем не собирался говорить:

– Скоро придет мама... – Мне показалось, что Инка не поняла или не слышала моих слов. Но потом я понял: слышала.

– Пойдем. Я утром заходила к Сашке и обещала вечером еще прийти. Пойдем? – чуть погодя сказала