Племянник императора наполнил чашу вином:
– Благодарю за службу, Спурий! В мое отсутствие ты блестяще справляешься со своими обязанностями! Выпей и ступай!
Адриан случайно посмотрел на накрытую почтовую сумку. Ровные строчки письма Сабины встали перед глазами. Неудержимый огонь плотского желания побежал по жилам.
– Децим, если найдешь женщин, приведи одну сюда... Я хочу расспросить ее...
Из угла комнаты донеслось:
– Двух! Одна может скрыть интересующие нас сведения. При другой же не посмеет солгать.
Префект понимающе посмотрел на Светония. Он был старый солдат и потому, выйдя на площадку претория, прошептал себе под нос: «Эх, молодость!» Часовой, стоявший поодаль, ничего не понял и на всякий случай отсалютовал командиру копьем.
7
Ворота с натужным скрипом распахнулись. Воины не смотрели на царя. На душе стало совсем тяжело. Смолисто-черный конь Децебала кокетливо перебирал ногами, занося в сторону пышный, тонкий у репицы хвост. Не было рядом в эту горькую минуту верного Сусага. Полководец собирал истрепанные в боях отряды где-то за Пороллисом. Мамутцис, Сиесиперис, Котизон и Диег угрюмо рысили рядом. Регебал скрывался позади. Дакийский царь, переключил думы на шурина Он, как никто другой, повинен в бесславном поражении под стенами Сармизагетузы. Не побеги его тысячи, и римляне не добились бы решающего успеха Нептомар прямо заявил на совете вождей и старейшин: «Мужи дакийские, мне показалось, Регебал вывел свою конницу не для того, чтобы сражаться, но скорее чтобы бежать при первом же удобном случае». Шурин брызгал слюной и кричал, оправдываясь: «Сейчас легко наводить наветы и искать виновника. А как повел бы себя сам Нептомар, когда на него навалились силы, в десять раз сильнейшие? Я сделал все, что мог, и Замолксис тому свидетель. Спросите моих воинов. Тех, которые остались лежать на роковом склоне горы». Он, Децебал, не сказал тогда своего решающего слова... Осуди совет Регебала, и среди вождей не миновать раскола. А дакам сейчас необходимо единство. Римляне победили. Но он дал всем понять, что не собирается складывать оружие. Они воспряли, когда услышали его слова:
«Мы проиграли войну на первом этапе. Но кто посмеет заявить, что мы успокоимся? Что мы забудем о Дакии и запросто отдадим родину на поругание спесивым римлянам? Если война кончилась для Траяна, то для Децебала она только начинается! Наше золото осталось с нами. Какую бы сумму ни назначили по договору «петухи», они возьмут лишь малую часть. Князья карпов и вожди бастарнов, роксоланов и сарматов не изменили союзу с дакийским царем. «Стерпеть все, готовиться и ждать!» Вот наш девиз на ближайшее время! Но я никого не удерживаю силой. Кто из нас решил отойти от борьбы, пусть уходит. Но сам я – Децебал из рода Дадеса – буду драться с захватчиками до последнего вздоха. Только праведных ждет бессмертие!»
Никто из сидящих в зале ничего не добавил к его речи. Суровые, не раз смотревшие смерти в лицо вожди костобоков, теврисков, анартов, патакензиев, сензиев и потулатензиев заявили в один голос: «Волею Замолксиса ты наш царь, Децебал, и мы пойдем за тобой, куда ни прикажешь. Наши судьбы и твоя нераздельны».
И вот теперь он едет испить чашу унижения. Подписать мир с Траяном. Мир Траяна – это слезы для Дакии. Если бы ненависть могла обращаться в дротики и стрелы, то все римские собаки давно полегли б под смертоносным дождем. О, Замолксис!
Пурпурный шатер римского императора, поставленный за частоколом лагерного палисада, ярко выделялся среди окружающего ландшафта. Ослепительно вспыхивали на солнце позолоченные доспехи преторианской гвардии. Едва делегация даков приблизилась на полет стрелы, затрубили букцины. Манипулы почетного эскорта выстроились в полукаре, отвесно вздыбив перевитые красной материей копья. Кавалерийские турмы чернокожих всадников разом блеснули клинками, салютуя выходящему из палатки цезарю. Над полем прокатилось:
– Ave, imperator!!!
Траян, одетый в тирскую багряную тунику, поверх которой змеился кольчатый золотой панцирь с изображениями богов – покровителей Рима, и высокие шнурованные сапоги, приветственно поднял правую руку.
Костобоки и патакензии личной охраны Децебала не ударили лицом в грязь. Повинуясь хриплому реву медных гетских рогов, они двумя крыльями распростерлись за спиною своего царя. Целое озеро волкоголовых драконов, украшенных зелеными, синими и желтыми лентами, заволновалось на древках пик. Не поверженный враг, но неустрашимая дакийская конница позвякивала сбруей напротив римских когорт, и многих стоящих в шеренгах легионеров заставлял призадуматься угрожающий звон.
Даки-старейшины во главе с царем спешились и, сделав несколько десятков шагов навстречу противной стороне, остановились. Так же поступили и римляне. Стоя напротив, Траян и Децебал внимательно разглядывали друг друга. Император был выше ростом и светел волосом. Правитель Дакии – на ладонь ниже и худощавее. Все отличало этих людей. Глаза римлянина – голубые, открытые. Всем своим видом Траян чем-то напоминал кавалерийский меч-спафу. Прямой и широкий. Глаза же вождя патакензиев темно-карие, с мрачными искорками в зрачках. Он походил на изогнутую гетскую фалькату. Неуловимый, острый, безжалостный.
– Император Марк Ульпий Нерва Траян Август Германский, принцепс римского народа, приветствует Децебала, царя даков!
– Децебал из рода Дадеса, царь гетов и даков, живущих за Данувием, приветствует повелителя римлян!
– Итак, согласно нашей договоренности, мы встретились, Децебал, обговорить условия, на которых римляне и даки могли бы заключить мир и подписать таковой, призвав в свидетели бессмертных богов.
– Да.
Траян сделал жест пальцами. Из свиты легатов выдвинулся военачальник в белоснежной тоге поверх фигурного серебряного панциря. Авл Корнелий Пальма. Разгладил приколотый на сандаловой подставке лист папируса.
Децебал не слушал, что читал надменный выбритый римлянин с энергичным лицом. Он прекрасно знал, о чем будет идти речь. Лишь изредка ухо его вырывало из потока слов переводчика отдельные положения.
