Не показываясь на проселочной дороге, краем леса он миновал села Галашки, Мужичи. Но как только показались плоскокрышие мазанки Алкуна, Калой увидел всадников и подводы. Они двигались с плоскости к началу ущелья, до которого было всего несколько верст. Присмотревшись, он понял, что это народ, прибывший для встречи невесты.

«Зачем я здесь? Где мое мужество? Что я кручусь около людей, которые заняты своим делом?» — думал он. И, решив, что ему следует избежать встречи с родственниками Чаборза, он, вопреки этому решению, тут же направил Быстрого прямо к ним. Вскоре его приветствовали незнакомые юноши плоскостных аулов. Многие из них были на холеных лошадях.

Поздоровавшись с Калоем и узнав, что он горец, юноши окружили его вниманием, таким же, как если б он был родственником их невесты. Здесь были родовые братья Гойтемировых, родственники Наси, родня жен братьев Чаборза и их многочисленные друзья.

Были здесь и почетные гости: помощник пристава, тот, что был сватом у Чаборза, его сослуживцы, знакомые Гойтемира — назрановские купцы, барантоводы, владельцы мельниц. Они сидели на просторной лужайке в тени огромного, наскоро сделанного шалаша. С этого места было видно и начало ущелья, поросшее лесами, откуда могли появиться поезжане с невестой, были видны и зеленые волны реки.

На поляне шли танцы. Вокруг стояло несколько подвод, паслись стреноженные кони. Юнцы на скакунах гостей то и дело уезжали к ущелью и возвращались с вестью, что там пока никого не видно.

Из аула, куда должны были привезти невесту, в шалаш была доставлена еда и выпивка, и там уже начался пир. Молодые люди прислуживали гостям. Неподалеку горел костер. Над костром в котле разогревалось мясо, бульон.

Танцевали сразу в трех местах широкого круга. Часто раздавались выстрелы. Непрерывно играли три гармонистки, во всю длину рук растягивая гармони. Гремел барабан.

Пришлось станцевать и Калою. Иногда пляски останавливались, и начиналась игра в сватовство. Одну из девушек, по выбору парня, начинали «уговаривать» выйти за него замуж, восхваляя его до небес. И когда девушка говорила традиционное «согласна», ее благодарили, и снова начинались танцы.

Одну из девиц «сосватали» и Калою. Но, объявляя о своем согласии, девушка, оказавшаяся острой на язык, попросила, чтобы «жених» не забыл в приданое прислать ей пару ходулей. Шутку народ принял.

— Только не договаривай до конца, чтоб люди не узнали, что ты собираешься со мною делать, поднявшись на ходули! — ответил Калой.

И снова раздался смех.

— Это ясно!

— Целоваться хочет! — кричали из толпы.

— Вот, видишь, — снова обратился Калой к своей «невесте», — лучше бы ты просто, как и все, согласилась выйти — без ходулей!!! А то они все узнали!.. А мы обошлись бы с тобой и так. Ты бы, когда тебе захотелось, пригнула меня клюкой, а я мог бы просто взять тебя на руки… Ты ведь не тяжелее его, хоть и кругленькая? — С этим словами Калой поднял одной рукой тучного соседа, парня пудов на шесть.

Эта новая шутка вызвала еще большее веселье. А девушка закрылась платком, стараясь спрятаться за спины подруг.

В шалаше, видно, тоже узнали о шутках проезжего горца. И подвыпившее начальство решило позабавиться, поглядеть на силача.

Калоя попросили подойти к почетным гостям. Он подошел, поздоровался с ингушами по-ингушски, а русским сказал:

— Драсте!..

Гости Чаборза сидели за привезенным сюда столом. Стол ломился от угощения. И хотя пили они много и русского вина и чихиря, никто из них не был еще пьян.

— Говорят, что ты сильный. А это поломаешь? — спросил его помощник пристава, шевеля усами и пережевывая мясо. Чтобы видели все, он поднял над головой кость. — Мы все уже пытались. Ан не тут-то было! Видно, барашек не тот! С доброго бычка! Голова да курдючище вон какие!

Кость передали Калою. Он попросил тряпку. Обернув ею кость, сделал несколько пробных перехватов, прилаживаясь, и, резко нажав, с треском сломал ее пополам. Гости пришли в восторг. Но помощнику пристава этого показалось недостаточно.

— Э-э! Батенька! — закричал он. — Ее все столько тискали и мяли, что она, наверное, уже давно трещину дала, да мы только не заметили. А ну, подайте ему вон ту!

Из груды костей была извлечена вторая чийност[103].

Калой только улыбнулся. С этой костью повторилось то же, что и с первой. Сила Калоя была признана всеми. И гости, подав ему чарку, выпили за его здоровье. Калой поблагодарил их, сказал, что не пьет, и передал вино младшему из ингушей, сидевших с гостями.

В это время донеслись возбужденные голоса. Русские недоуменно прислушались, а ингуши поняли, что там происходит перебранка между хозяевами свадьбы и какими-то пришлыми, которые хотят увидеть помощника пристава… Узнав об этом, тот велел впустить их.

Вошли три пожилых ингуша — выборные от аула Галашки. Они подали помощнику пристава прошение. Тот бегло прочитал его. Галашкинцы рассказывали в нем о своих древних правах на землю, которая лежит вокруг аула, и просили вернуть ее.

— Да что я вам царь, что ли?! — воскликнул помощник пристава. — Кто же это может казачью собственность раздавать? Эх вы, темень басурманская! Разве эти дела писульками решают? Вот Гойтемиру понадобилась земля — так он купил ее у хозяина. А вы хотите задарма! Кто же свое-то отдаст?

— Это наша земля! Нашей она была! — пытался объяснить старший из выборных..

Но помощник пристава не стал его слушать и вернул прошение.

— Была, да сплыла! И не нашего с вами ума это дело. Мое дело — порядок. Чтоб ни грабежей, ни разбоя не было. За это я отвечаю. А земля — не моя забота. Скажите им: пусть едут во Владикавказ! Капкай[104], Капкай! — добавил он. — Там есть комиссия. Туда пусть и едут.

Горцы вышли из шалаша. Старший из них, большеносый, щербатый, с обвисшими усами, спрятал на груди прошение.

— Когда ему что-нибудь надо, он и царь и Бог! А когда его попросишь — «не мое дело»! А вы еще кормите этих свиней, гостями их сделали, сидите! — не унимался он, размахивая руками.

Гойтемировцы пригласили их остаться на свадьбе. Но они ушли, сказав, что не за этим посланы народом.

Приход стариков испортил настроение гостей. Хозяева старались сгладить впечатление. Они предложили выйти к девушкам, потанцевать, развлечься, а потом снова вернуться к столу.

При их появлении молодежь расступилась. Для русских и пожилых ингушей поставили скамейки.

Снова заиграла музыка, в честь гостей ловко сплясал красивый, бравый парнишка.

Следом кто-то вытолкнул в круг горбоносого оборванца.

Он плясал хорошо, с гордостью. Босой, он отчаянно вскакивал на носки. При этом латки на его одежде трепыхались, как рванье на огородном чучеле.

Но девушка, с которой он не спускал нагловатого взгляда, танцевала строго, серьезно. Парни били в ладоши дружно, не смеялись. Все знали, что он хоть и бедняк, но издевки никому не простит.

Вид этого парня очень развеселил подвыпивших гостей. Они смеялись до слез. А когда он отплясался, один из них холеный, раскрасневшийся ингуш подозвал его к себе.

— Вот тебе рубль! За умение в танце! — сказал он, подавая парню серебряную монету. И, кивнув на его латки, добавил: — Но скажи, пожалуйста, какая из этих тряпочек твои штаны?

Раздался дружный хохот.

— Юсуп! Это гость! Не обижайся! — предупредил кто-то из толпы бедняка, опасаясь скандала.

Но Юсуп только улыбнулся.

— По правде сказать, на это так же трудно ответить, — крикнул он, — как трудно догадаться, «юноша», какого цвета у тебя под персидской басмой усы!

На этот раз смеялись и девушки.

— А то, что на мне драные штаны, так это еще небольшая беда. Вот, поглядите, — бедняк поднял над головой подаренный ему рубль со скульптурным изображением Александра третьего, — кто здесь