женщину их рода. — Он указал на байсагуровцев. — Между вами возникла бы вражда. Да и в полку вам нельзя было бы показаться.

Представителей обоих родов охватила настоящая лихорадка.

— Если оставить это до утра, офицеры перекрутят все по-своему. Скажут: солдат напал на офицера. Меня отдадут под суд. Я буду вынужден рассказать все, как было, и вам все равно придется расхлебывать между собой эту грязь. Да еще и за мою гибель ответить… Но если вы хотите избежать этих неприятностей, идемте к Бийсархо! Поднимем командира полка и выложим ему все. Потребуем, чтоб Магомета еще до наступления утра не было в полку! Станет отпираться — поднимем сотню!

Оставив денщика дежурить около дома, Калой с родичами нового и старого командиров направился в штаб.

Командира полка, Магомета и Бийсархо они застали в штабе. Видно, Магомет уже успел изложить им происшествие по-своему.

— Что вы наделали?! — шепотом спросил Калоя часовой, когда всадники подошли к штабу. — Они сговариваются кого-то арестовать, судить!..

— Я говорил вам? — бросил своим Калой и смело вошел в помещение.

— В чем дело? Кто разрешил? — вскочил Бийсархо, кладя руку на саблю.

— По-русски будим или по-своем? — спросил Калой у командира полка, не обращая внимания на Бийсархо.

— Говорите по-русски! — приказал тот.

— Мы, когда служба, садники. Когда дурной дело — ингуши! Ничего не боится! Каждый ден здес сто человек без делом умираю. А такой делом — мы рад умирать! Надо — с кинжалом добавлять будем!

— Говори толком! — прикрикнул на него командир. — За что умирать собираетесь?

— Ево дома, — Калой указал на Бийсархо, — Байсагурова жана спал… Это тоже там, другой комнате, тихонько сидел, — он показал на побледневшего помощника командира полка. — Когда се ушел, он это дженшин держал! Дженшин кричал. Ми пришел. Вижу: его на морда кровь, штана — в руках… открытый. Вот такой дела!.. Типер чаво скажу дургом сотни, дургом полка? Свой мертвый командир жана ему… отдали? Где лицо? Эта дженшин твой гость, наш гость…

— Командир Мерчули! Ты его не гоняешь — твой полк парпал. Ми его стреляю! Все! Большой скандал буду!.. — поддержал Калоя один из однофамильцев Байсагурова.

Калой бросил парабеллум Магомета на стол перед Бийсархо.

— Это ливор ево. Твои дом он хотел бардак делат… Смотри типер сам… — С этими словами он и его товарищи вышли так же решительно, как и вошли.

Но его глаза, полные гнева, так и остались стоять перед задумавшимся Мерчуле. Видно было, что он верил каждому слову этого горца.

— Ваше сиятельство! — попробовал было заговорить помощник командира полка, угодливо производя Мерчуле в князья. Но тот резко оборвал его.

— Мне стыдно было смотреть им в глаза! — с возмущением сказал он. — Позор! В моем полку вы больше не служите! И чтоб из-за вас никакой заварухи здесь не было! Иначе — суд чести! — Бросив на своего помощника гневный взгляд, он круто повернулся и ушел.

Утром верст пять за село Вику провожали всей сотней. Сотня шла в конном строю. А Вика ехала в кабриолете, который всадники специально раздобыли для нее.

Бийсархо, улучив момент, извинился перед ней за вчерашнее и сказал, что Магомет выгнан из полка еще ночью.

На развилке дорог всадники тепло попрощались с Викой и посоветовали ей перевестись в их полк.

Вика обещала.

Ночной эпизод говорил лишь о том, что она должна свыкнуться с нелегкой участью свободной женщины, которую даже самое доброе имя мертвого мужа уже никак не может защитить.

То, что произошло в эту ночь, стало известно всему полку. Только офицеры не говорили об этом с солдатами. Они осуждали поведение Магомета. Но их приводило в ярость то, что солдат осмелился поднять руку на помощника командира полка и что они вынуждены были оставить это безнаказанным.

А среди всадников Калой был признан героем. Они радовались. Сообща им здорово удалось проучить пьяницу и распутника.

Поезд с телами офицеров приближался к дому.

По дороге Орци снова увидел Россию. Только это была уже не та Россия, которую он проезжал два года назад.

Здесь не шли бои. Здесь не было сожженных хат и взорванных строений. Здесь не было бесконечных траншей, свежих братских могил. Но печать войны лежала на всем.

По редкому жнивью, по заброшенным лугам бродили исхудалые коровы. В прогнивших соломенных крышах зияли черные дыры. Разгороженные дворы лежали пустырями.

Очень часто поезд надолго застревал в сутолоке вагонов. Стояли мертвые, без угля, без машинистов, паровозы.

В городах были очереди. Долгими часами толпились старики, дети, женщины за керосином, за хлебом, за спичками, за солью. Измученная войной и голодом страна превращалась в нищую.

И Орци представлял себе, какая же нужда ожидает его дома.

А что он ответит людям, которые, как и здесь, будут смотреть в глаза и с тоской и надеждой спрашивать: «Ну, когда же вы там?.. Когда же ей конец?..» Что ответит он?

«День — вперед… два — назад… Десять — на месте!.. Полгода — вперед, полгода — назад… И так все время!..» Скажет, что и там, на фронте, все это надоело людям до смерти…

Где-то за Ростовом Чаборз узнал, на какой станции следует запастись мукой. Оказывается, во Владикавказе все втридорога.

Купил мешок муки и Орци. На большее не хватило. Все не с пустыми руками.

Дал Чаборз телеграммы родственникам Байсагурова, Бека и своим. У Орци некого было извещать.

— А как же ты повезешь свой гроб? — удивился Чаборз.

— Ты поможешь… — с невозмутимым спокойствием отозвался Орци. — Ведь если ты свой увезешь, а я попадусь, я не стану брать груз на себя!

— Как не станешь? — стараясь понять его, пялил глаза Чаборз.

— Да очень просто, — ответил Орци. — За это же арестуют! А раз бумаги на тебя, тебе и отвечать за груз! Да и по возрасту — ты старший. И телеграммой я никого не вызывал! Не могут же они подумать, что я на своей спине собирался нести этот железом набитый гроб: а, брат! Они сразу сообразят, кто из нас хозяин, и побегут за тобой!.. Если ты об этом не подумал, я не знаю, как столько лет ты мог быть у нас старшиной! Так что я в полной надежде на тебя.

— Удивительные головы у вас с братом! — воскликнул Чаборз. — Сам шайтан, наверное, свил гнездо в ваших мозгах!

— Я ведь раненый, так что и грузить гробы придется тебе. Ты только не забудь пустить слезу. А я, как дальний родственник буду успокаивать тебя, — говорил Орци, не обращая внимания на ругательства Чаборза.

— Не было у меня счастья, чтоб в этих ящиках лежал ты! — перекрикивая стук колес, заорал Чаборз. — Хорошо, я как знал, братьям дал телеграмму, чтоб они встретили меня на двух подводах…

Орци все еще продолжал смеяться, потом оборвал смех, подошел к Чаборзу и, глядя на него в упор уничтожающим взглядом, сказал:

— А разве ты не знал?..

— Что не знал?.. — нагло переспросил Чаборз.

— Не кривляйся! Ничего из ваших планов не выйдет…

— Каких планов? — Чаборз побледнел.

— Тех, что вы с Бийсархо надумали: меня в госпиталь, а оружие себе… Я ведь все слышал.

Чаборз с трудом преодолел растерянность.