Маэстро всегда любил детей.

«Выписали» Лючано без проблем. Хмурый Лукулл открыл бокс, глянул на показания приборов, с удовлетворением кивнул и пробежался пальцами по сенсорам на пульте. Датчики, инъекторы и прочие гаджеты пришли в движение, отлепляясь от тела, словно сытые пиявки, и спеша убраться восвояси.

— Одежда в ящике у входа. Найдешь вахтенного сервус-контролера и доложишься. Пошел.

Кажется, медикус с трудом удержался от пагубного для Лукулловой психики: «Пошел вон, скотина!»

Лючано послушно оделся, пошел, нашел и доложился. Их смена сейчас отдыхала, но для Тартальи, как свежевыздоровевшего, а значит, бездельника с двухсуточным стажем, мигом нашлась работа. Его отправили на рабский камбуз, готовить обед.

Для помпилианцев стряпал кок из свободных, на отдельном камбузе. А побросать пищевые брикеты в распариватель, через пять минут извлечь и уложить в ячейки транспортера — большого ума не надо. И кулинарного таланта не надо. Ничего не надо, кроме двух рук и приказа хозяев.

Любой робот справится.

Здесь Тарталья и обнаружил близняшек Давида с Джессикой.

Рабы, как обычно, работали без присмотра. Говорить можно было безбоязненно. Двоих варваров, раскладывавших комплекты рационов по ячейкам, давно уже ничего не интересовало в этой жизни.

«Ты мог бы, — ворчливо напомнил Гишер, — говорить и при помпилианцах. Кто из них обратит внимание на болтовню рабов? Мы же не обращаем внимания на фоновый гул работающего двигуна, кондиционера или сервопривода?»

— Привет, ребята! Как дела? Что новенького?

— Здравствуйте, — хором ответили близнецы, не прекращая распаковывать брикеты и укладывать их ровными рядами в приемный лоток распаривателя. Наверное, они были рады видеть Лючано. Во всяком случае, так казалось Тарталье, который понемногу учился читать едва заметные письмена усеченных эмоций на лицах-масках гематров.

Он вспомнил, как профессор Штильнер долго хохотал, разглядывая напечатанную в научном труде зубодробительную формулу. На вопрос графа Мальцова, что здесь смешного, космобестиолог с удивлением заявил: «Как что? Все! Смотрите сами: очень смешная формула!..»

И с полчаса излагал скучающим слушателям, где в формуле кроется юмор.

Должно быть, для родителей-гематров в лицах их малышей тоже найдется и смешное, и умильное, и радостное…

— Ничего новенького, — сказал Давид. В голосе его мелькнуло уныние, но Лючано не был в этом уверен. — Распорядок обычный: «гребля», хозработы, «рекомендованный досуг», сон.

— Завтрак, обед, ужин, — добавила в общую копилку обстоятельная Джессика. — Без еды нельзя, мы умрем. Ага, еще душ и время на выделения организма. Все.

— Мы же висим на орбите! Зачем — «гребля»?

Близнецы переглянулись.

Вроде как решали: кому отвечать этому недотепе, не понимающему элементарных вещей?

— Пока корабль висит на орбите, рабы заряжают накопители. Создают энергорезерв, — снизошла до пояснений Джессика, не прекращая работы. — Если бы мы были большие, мы бы сочиняли для двигунов ходовые гематрицы. Впрок, про запас. Но мы маленькие. Мы полезней на хозяйственных работах.

«С такой женой, — вздохнул маэстро Карл, — если ты не гематр, можно повеситься. Она всегда права!..»

На обед сегодня, кроме белково-витаминного брикета и тюбика «микса», полагалась розовая пилюля неизвестного состава и предназначения. А в кружку с водой добавлялся глоток тонизирующего стимулятора. «Это просто праздник какой-то!» — со злостью ухмылялся Лючано, оказавшись на раздаче воды с тоником. Рычаг на себя — под сдвоенный «сосок» подъезжает пустая кружка. Белая кнопка — порция воды, зеленая — тоник. Рычаг от себя — наполненная кружка уползает прочь.

Повторить операцию.

Все эти действия без проблем мог бы выполнить автомат — но только не на помпилианской галере. Уже через пять минут тупая механическая работа начала раздражать. Если бы не разговор с юными гематрами, он бы на стенку от тоски полез.

— Вы посчитали то, о чем я вас просил? Мой срок до полного превращения в робота?

Дети молчали.

— Хотя бы приблизительно?

Екнуло сердце: похоже, итоги вычислений были неутешительны.

— Очень приблизительно. — В ломающемся голосе Давида пробились нотки смущения. — С большой погрешностью. Нам стыдно за такое исчисление.

— И ничего не стыдно! — Джессика сделалась похожа на обычную девчонку. — Ни капельки не стыдно! Это потому что данные все время менялись. Возник положительный градиент…

Она будто оправдывалась.

— Положительный градиент? Что это значит?

— Это значит, что твой срок полной роботизации увеличился.

— Хорошие новости! — Лючано рассмеялся и довольно потер руки, забыв о работе. Транспортер загудел, требуя внимания. Пришлось вернуться к рычагам, кнопкам и кружкам.

«Ты забыл о работе, малыш? Ты действительно забыл?»

«Да, а что? Нечасто меня в последнее время радуют добрыми вестями!»

«Но ты же раб! Раб не может забыть о работе!»

Пораженный словами маэстро, Лючано остолбенел.

«Не отвлекайся, дружок, — вывел его из ступора окрик Гишера. — Да не от этих дурацких кружек! Ты ведь еще не узнал главного…»

— Сколько?! Сколько у меня времени?

— На данный момент, при сохранении прежней интенсивности эксплуатации — около двух лет и семи месяцев.

— Погрешность — плюс-минус два месяца.

— Точнее у нас не получается.

— Но твой срок имеет тенденцию к дальнейшему росту.

— Если градиент не изменится…

— Но он же меняется, Давид!

— Я сказал: «если». Принял допущение для упрощения задачи.

— Мы не можем позволить себе упрощения. Нам надо развиваться.

— Но иначе возникает слишком большая погрешность…

— Дилемма приоритетов? Более точный ответ при заданном допущении — или более сложная развивающая задача?

— Ответ для него — или развитие для нас?

— Да.

— Но…

— Эй, гении! — прервал Тарталья близнецов, увлекшихся спором. — Вы бы меня спросили, что ли?

— О чем? — повернув к нему головы, поинтересовались Давид с Джессикой.

Даже на малоподвижных лицах гематров ясно читалось, что спрашивать его не о чем и незачем. Разве что для общего развития, за неимением лучшего поставщика задач.

— Нужен ли мне, любимому, сверхточный ответ. Так вот, отвечаю: приблизительный меня вполне устраивает. Вы сказали: два с половиной года?

— Два года, — нет, Джессика иногда была невыносима, — и около семи месяцев.

— Главное, что срок растет. Так?

— Так, — кивнули близнецы.

— Спасибо, ребята! Значит, будем тянуть срок за уши!

— Зачем?