Генри обнаружил, что способен все рассмотреть, хотя и смутно, из-за снега, конечно: желтые вспышки освещали поворот на шоссе. На приборной панели лежала картонка из-под пиццы, превращенная в поднос, на котором валялись несколько кусков сыра, крекеры и швейцарский армейский нож. Нож принадлежал одному из парней по имени Смитти, и все по очереди нарезали им сыр. Чем дольше Генри вглядывался, тем лучше видел, но более того, он проникал в головокружительные глубины, словно физический мир отныне стал не трех-, а четырех- или пятимерным. И легко понять почему: он видел не одной, а четырьмя парами глаз одновременно. Они жались друг к другу в кабине…
— «Хамей»! — восторженно воскликнул Оуэн. — Охуительный «хамей»! Повышенной проходимости! Проберется где угодно и когда угодно! То, что надо!
Молодые люди сидели достаточно близко друг к другу, но все же в четырех разных местах, глядя на мир с четырех разных точек, и были наделены зрением разной остроты — от почти орлиного (Дейна из Мейбрука, штат Нью-Йорк) до совсем обычного, довольно среднего. Однако мозг Генри каким-то образом подвергал их обработке, оценивал всех одновременно, словно переводил застывшие на бобине пленки множественные образы в живые картины. Но не как в кино: не какое-то ненадежное трехмерное изображение, нет, совершенно новый способ видения, того рода, что может стать толчком к совершенно новому способу мышления.
Если это дерьмо распространится еще дальше, подумал Генри, испуганный и безумно возбужденный, если оно распространится…
Локоть Оуэна вонзился ему в бедро.
— Может, оставишь лекцию до более подходящего случая? — посоветовал он. — Лучше посмотри туда, на ту сторону шоссе.
Генри автоматически перевел взгляд в указанном направлении, наслаждаясь своим уникальным счетверенным зрением, и запоздало сообразил, что не просто посмотрел, а одновременно подключил глаза всей четверки, чтобы лучше всмотреться в дальний конец дороги. Там тоже мигали огоньки.
— Контрольно-пропускной пункт, — пробормотал Оуэн. — Петля старого Курца. Одна из его страховочных штучек. Оба въезда на шоссе заблокированы, проезд только по пропускам. Мне нужен «хамви», в такой ураган лучшей машины не найти, но не хочу всполошить парней на той стороне. Можем мы это сделать?
Генри снова поэкспериментировал с глазами молодых людей, подвигал глазными яблоками и обнаружил, что, если они не смотрят на один и тот же предмет, ощущение богоподобного четырех- пятимерного зрения испарялось, оставляя его с тошнотворной, распавшейся перспективой, где ментальные процессоры не действовали. Но он двигал их глазными яблоками. Только ими, но…
Думаю, сумеем, если станем действовать вместе, ответил Генри. Подбирайся ближе. И перестань разговаривать вслух. Держи мысленную связь.
Голова Генри неожиданно наполнилась новым содержимым. Зрение снова прояснилось, но перспектива на этот раз не была такой многоплановой. Только две пары глаз вместо четырех: его и Оуэна.
Оуэн включил вездеход на первую скорость и стал пробираться вперед с погашенными фарами. Низкий рокот двигателя терялся за непрерывным визгом ветра. По мере того как они сокращали расстояние, Генри усиливал контроль над сознанием сидящих в «хамви».
Мать твою, сказал Оуэн, полусмеясь, полузадыхаясь.
Оуэн остановил «сноу кэт» у подножия низкого холма. За ним было шоссе, а еще — Берни, Дейна, Томми и Смитти, сидевшие в «хамви» на самом верху южного пандуса и пожиравшие сыр и крекеры с импровизированного подноса. Они с Оуэном в полной безопасности. Четверка молодых людей, не зараженная байрумом, понятия не имела, что за ними наблюдают.
Готов? — спросил Генри.
Вторая личность в голове Генри, казавшаяся спокойной, как удав, когда Курц со своими приспешниками палили по ним, теперь нервничала.
Все последующее Генри проделывал инстинктивно, связав четверку в «хамви» воедино, не образами смерти и разрушения, но воплотившись в Курца. Для этого он беззастенчиво воспользовался не только энергией Оуэна Андерхилла, в этот момент куда более сильной, чем у него самого, но и его глубоким знанием устава и обязанностей командира. Само это действие доставило ему невыразимое удовлетворение. Впрочем, и облегчение тоже. Одно дело — двигать их глазами, и совсем другое — полностью завладеть разумом. А ведь они не поражены байрумом и, следовательно, должны бы обладать иммунитетом к подобным вещам. Слава Богу, что это не так!
За тем пригорком, что к востоку от вас, парни, стоит «сноу кэт», сообщил Курц. Отгоните его на базу. Немедленно — никаких вопросов, замечаний, двигайте сюда и поскорее. По сравнению с вашим теперешним транспортом вам покажется немного тесновато, но, думаю, все поместитесь, хвала Господу. Шевелите задницами, парни, Господь вас любит.
Генри увидел, как они, один за другим, спрыгивают в снег. Спокойные, потухшие лица, бесстрастные глаза. Он уже хотел вылезти, но заметил, что Оуэн так и не пошевелился. Только губы двигались, складывая слова: «Шевелите задницами. Господь вас любит».
Андерхилл растерянно огляделся, кивнул и выскочил наружу.
Генри споткнулся, упал на колени, поднялся и настороженно всмотрелся в струящуюся тьму. Осталось немного, Бог знает, совсем немного, но он не сумеет одолеть и двадцати футов этих заносов, не говоря уже о полутораста. Все вперед и вперед эггмен идет, подумал он и сделал это. Вымотался до предела и попал в ад. Эггмен в а…
Рука Оуэна подхватила его… нет, не только рука. Он питал Генри своей силой.
Но компании не было. Были только Берни, Дейна, Томми и Смитти, бредущие сквозь снег: цепочка молчаливых лунатиков в комбинезонах и куртках с капюшонами. Они направлялись на восток, к Суонни- понд-роуд, к «сноу кэт». Оуэну и Генри было не по пути с ними. Эти стремились на запад, к брошенному «хамви». Сыр и крекеры тоже остались на приборной доске, и осознав это, Генри плотоядно облизнулся.
«Хамви» стоял прямо по курсу. Они уведут его, не включая фар, на первой скорости, тихо-тихо, обойдя желтые вспышки на противоположной стороне, и если повезет, парни, охраняющие второй съезд, даже ухом не поведут.
Если они нас заметят, сумеешь заставить их забыть? Устроить… ну не знаю… амнезию, что ли? — спросил Оуэн.
Генри почти не сомневался, что сможет.
Пауза. Оуэн обдумывал сказанное. Генри говорил не о знании, обычной разменной монете боссов Курца в иерархии сильных мира сего. Он имел в виду способности человеческого разума, далеко превосходящие какое-то жалкое чтение мыслей.
Знаю, ответил он наконец.