он искренне и лучезарно улыбался. — Могу сказать без ложной скромности: она более чем хороша. Энни, это превосходный роман.
Спичка догорала, пламя уже обжигало ему пальцы. Он уронил спичку. Было жуткое мгновение, когда ему показалось, что о она погасла, а потом бледно-голубое пламя охватило верхний лист. Послышался явственный шорох. Огонь лизнул килу бумаги сбоку, нашел горючее и взвился желтым вихрем.
— О БОЖЕ, НЕТ! — кричала Энни. — ТОЛЬКО НЕ МИЗЕРИ! ТОЛЬКО НЕ МИЗЕРИ! НЕ УБИВАЙ ЕЕ! НЕТ! НЕТ!
Лицо ее блестело в ярком свете пламени.
— Хочешь загадать желание, Энни? — крикнул Пол. — Хочешь загадать желание, ты, тварь?
— О БОЖЕ МОЙ ПОЛ ЧТО ТЫ НАДЕЕЕЛАЛ!
Она шагнула вперед, вытянув руки перед собой. Теперь бумага уже не просто горела, она полыхала. Серый бок «Ройала» быстро чернел. Горючее разлилось, под машинкой и между клавишами заплясали язычки огня. Пол чувствовал, что лицо его поджаривается.
— ТОЛЬКО НЕ МИЗЕРИ! — завывала Энни. — ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СЖЕЧЬ МИЗЕРИ, ТЫ, ГРЕБАНЫЙ ЩЕНОК. ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СЖЕЧЬ МИЗЕРИ!
А потом она сделала то, чего он почти с полной уверенностью ожидал. Она подхватила горящую стопу бумаги и повернулась к Полу спиной, вероятно, намереваясь бежать в ванную и там залить рукопись водой.
Как только она повернулась, он схватил «Ройал», совершенно не чувствуя боли оттого, что искалеченная его рука сжала раскаленный бок машинки. Поднял «Ройал» над головой. С каретки падали синие огненные капли. Па них Пол обратил не больше внимания, чем на вспышку боли в спине. От сверхусилия и предельной целеустремленности его лицо исказилось в безумной гримасе. Он швырнул машинку вперед. Она ударила Энни в середину ее широкой спины.
— УУУУУХ! — Это был даже не вопль, а протяжный удивленный стон. Энни рухнула на пол, накрыв телом пачку горящей бумаги.
Маленькие синие огоньки танцевали на доске, служившей Полу письменным столом. Тяжело дыша (каждый вздох ощущался как глоток расплавленного железа). Пол отшвырнул доску, рывком поднялся и встал на правую ногу.
Энни корчилась и выла на полу. Между ее левой рукой и боком взметнулось пламя. Энни завопила. Пол почувствовал запах горящей кожи, горящего сала.
Ей удалось подняться на четвереньки. Почти вся рукопись осталась на полу: одни листы все еще горели, другие, шипя, гасли в луже шампанского, а часть горящей бумаги Энни по-прежнему сжимала в руках. Шерстяной свитер Энни горел. Темно-зеленые бутылочные осколки впились ей в предплечья. Осколок побольше торчал, как лезвие томагавка, из ее правой щеки.
— Я убью тебя, поганый ты лжец, — проговорила она и поползла к нему на коленях. Ей удалось сделать три «шага», потом она наткнулась на пишущую машинку и упала. Она еще успела повернуться на бок, и тут Пол рухнул на нее сверху. Даже сквозь ее тело он почувствовал под собой острые утлы машинки. Она завопила, как кошка, изогнулась, как кошка, и попыталась выскользнуть из-под него, как кошка.
Огонь вокруг почти погас, но Пол чувствовал, что от извивающейся под ним горы мяса исходит нестерпимый жар, и понимал, что ее лифчик и по крайней мере часть свитера намертво вжарились в тело. Никакой жалости он не испытывал.
Она попыталась стряхнуть его, но он удержался и лежал теперь на ней, как насильник. Лицо его почти касалось ее лица. Он протянул правую руку вбок, твердо зная, что ему нужно.
— Слезь с меня!
Его рука захватила полную горсть мокрой горячей бумаги.
— Слезь с меня!
Он скомкал листы бумаги, гася пальцами последние огоньки. Он чувствовал запах Энни — запах горелого мяса, пота, ненависти, безумия.
— СЛЕЗЬ С МЕНЯ! — заорала она, широко разинув рот, и тут Пол заглянул во влажную пасть богини. — СЛЕЗЬ С МЕНЯ. ГРЕБАНЫЙ ТЫ ЩЕ…
Он затолкал в эту вопящую разинутую пасть ком бумаги — белой, черной, коричневой, как кожица луковицы. Ее выпученные таза еще сильнее расширились от неожиданности, страха и новой боли.
— Вот твоя книга, Энни, — выдохнул он, хватая с пола вторую горсть бумаги. С этих листов капало, и они источали кислый запах разлитого вина. Она брыкалась и извивалась под ним. Соляной купол на его левом колене стукнулся об пол, боль взвилась до немыслимого уровня, но он остался сверху. Да-да, Энни, я тебя изнасилую. Я изнасилую тебя, потому что могу применить к тебе только самые худшие меры. Так соси мою книгу. Соси мою книгу. Соси, пока не задохнешься к чертовой матери.
Он сжал мокрую бумагу в кулаке и затем затолкал ее в рот Энни, пропихивая первый полусожженный ком дальше в глотку.
— Вот тебе, Энни. Как тебе это нравится? Первый экземпляр, издательство «Энни Уилкс», как тебе? Жри ее, Энни, соси, соси и жри, будь Послушным Парнем и сожри ее всю до конца.
Он запихнул ей в пасть третью порцию, четвертую. Пятая еще горела, и на нижней части правой ладони Пола уже вздулся пузырь от ожога.
Энни издавала глухие злобные звуки. Она отчаянно дернулась еще раз и выбралась из-под него. С усилием опять встала на четвереньки. Пальцы потянулись к почерневшему и распухшему горлу. От ее свитера мало что осталось, если не считать обгоревшего воротника. На животе и груди вздулись пузыри. С комка бумаги, торчавшего изо рта, капало шампанское.
— Мампф! Мрк! Мрк! — хрипела Энни. Все еще держась за горло, она сумела как-то подняться на ноги. Пол отполз от нее, неуклюже вытянув ноги. — Хрку? Дрг? Малилф!
Она сделала шаг. Второй. Опять споткнулась о пишущую машинку. Голова ее неловко повернулась, а в застывших глазах читался только обращенный к Полу и почему-то жутковатый вопрос: Что случилось? Я же просто несла тебе шампанское.
Падая, она ударилась левой стороной головы о каминную полку и осела на пол, как мешок с камнями, и дом задрожал при ее падении.
Энни упала на горящие бумажные листы и погасила огонь своим телом. В середине комнаты поднялся столб черного дыма. Почти все рассыпавшиеся листы погасли в лужах шампанского. Только две или три страницы, отлетевшие к стене слева от двери, все еще горели, и отблески пламени падали на обои… но горели они словно нехотя.
Пол, опираясь на локти, подполз к своей кровати, стянул с нее покрывало и потащился с ним к стене, расчищая ладонями путь от бутылочных осколков. Он ощущал растяжение позвоночника. На правой ладони остался серьезный ожог. У него разболелась голова. От запаха жженого мяса начались спазмы в желудке. Но он был свободен. Богиня умерла, и он был свободен.
Он подтянул под себя правое колено и неуклюже поднялся, держа в руках покрывало, вымокшее в шампанском и испачканное пеплом. Сбив покрывалом последние языки пламени, он отшвырнул его к стене; в том месте выгорел кусок обоев и загнулась вверх страница календаря.
Он пополз обратно к своему инвалидному креслу: когда он миновал полпути, Энни открыла глаза…
Не веря своим глазам. Пол смотрел, как она медленно встает на четвереньки. Сам он полз, опираясь только на локти, а ноги волочились сзади как безжизненные обрубки.
Нет… Нет, ты же умерла.
Ошибаешься, Пол. Убить богиню невозможно. Богиня бессмертна. Теперь надо прополоскать.
Ее жутко выпученные глаза таращились на него. На левой стороне головы зияла багровая рана, которую не могли скрыть спутанные волосы. Лицо было залито кровью.
— Грызны! — прокричала Энни сквозь комья бумаги. Она, извиваясь, ползла к нему, вытянув вперед руки. — Грызны уугху!
Пол развернулся и пополз к двери. Он слышал, что она пытается двигаться за ним. Когда она добралась до бутылочных осколков, он почувствовал, как ее рука мертвой хваткой вцепилась в его левую
