и покое.
Может быть, боги все же не безумны… По крайней мере безумны не все?
Он тронул Езекию за плечо.
— Старик, давай-ка оставим их одних.
— О, это правильно, босс Джеффри, — сказал Езекия, обнажая в широкой улыбке все семь золотых зубов.
Джеффри украдкой бросил на нее последний взгляд, и ее васильковые глаза согрели его, наполнили светом. Полонили его.
Люблю тебя, дорогая, подумал он… Ты меня слышишь?
И ответ пришел — возможно, рожденный его собственным опечаленным разумом, хотя вряд ли; слишком он был ясным, слишком узнаваем был ее голос.
Я слышу… Я тоже тебя люблю.
Джеффри закрыл дверь каюты и поднялся на палубу. Вместо того, чтобы броситься в море, как он намеревался сделать совсем недавно, он закурил трубку, глядя, как солнце садится, как оно скрывается на горизонте в далеком облаке, в которое превратился берег Африки.
А потом — он не мог поступить иначе. Он вынул из машинки последний лист и нацарапал ручкой самое любимое и самое ненавистное для писателя слово:
КОНЕЦ
Распухшая правая рука не желала вставлять пропущенные буквы, но он заставил ее работать. Если он не сможет заставить руку хоть как-то двигаться, то не сможет довести свое дело до конца.
Закончив, он отложил ручку и посмотрел на свою работу. Он испытывал те же чувства, что и всегда, когда заканчивал книгу; как будто он в течение долгих месяцев взбирался на гору и продирался сквозь заросли, выбрался на вершину и увидел заасфальтированное шоссе, а на нем — за хорошее поведение — несколько заправочных станций и кегельбанов.
И все же приятно заканчивать — заканчивать всегда приятно. Приятно создавать, вызывать кого-то к жизни. Не отдавая себе отчета, он понимал, что его работа требует смелости, что он обязан творить никогда не существовавших людей, заставлять их совершать поступки и вдыхать в них призрачную жизнь. Он понял — понял наконец, — что это довольно глупый трюк, но единственный подвластный ему, и хотя он проделывал его порой неловко, всегда при этом его переполняла любовь. Он тронул кончиками пальцев рукопись и улыбнулся.
Его левая рука оставила толстую пачку бумаги и подползла к единственной сигарете «Мальборо», оставленной на подоконнике. Рядом с ней — керамическая пепельница, изображающая прогулочный пароход. На пепельнице надпись: СУВЕНИР ИЗ ГАННИБАЛА, ШТАТ МИССУРИ, — ЭТО РОДИНА АМЕРИКАНСКОГО СОЧИНИТЕЛЯ!
В пепельнице лежала упаковка картонных спичек, но спичка там была всего одна — только одну Энни соизволила ему дать. Впрочем, ему достаточно одной.
Он слышал, как она расхаживает наверху. И это хорошо. У него есть время на кое-какие приготовления, а если она вздумает спуститься раньше времени, он услышит и будет предупрежден.
Энни, пришло время для настоящей шутки. Посмотрим, смогу ли я. Давай посмотрим — я могу?
Он наклонился, не обращая внимания на боль в ногах, и отодвинул кусок плинтуса.
Через пять минут он позвал ее; на лестнице зазвучали тяжелые, какие-то неуклюжие шаги. Он считал, что его охватит паника, когда дойдет до ее прихода в комнату, но оказалось, что он совершенно спокоен. Тем лучше. В комнате пахло горючей жидкостью, которая капала на пол с доски, лежащей на ручках инвалидного кресла.
— Пол, ты в самом деле закончил? — крикнула она из коридора.
Пол взглянул на внушительную стопу бумаги, лежащую на доске рядом с мерзким «Ройалом». Бумага уже пропиталась горючей жидкостью.
— Ну, Энни, — крикнул он в ответ, — я сделал все, что мог!
— Ух ты! Грандиозно! Я не могу поверить! Я столько ждала! Подожди минутку! Я принесу шампанское!
— Хорошо!
Она шагнула на линолеум в кухне. Пол знал, когда и как скрипнет дверца холодильника. Вот она скрипнула. Все эти звуки, я слышу в последний раз, подумал он и почувствовал, что сейчас свершится чудо, и все его спокойствие разлетелось вдребезги, как яичная скорлупа. А под скорлупой был страх… и что-то еще. Наверное, исчезающий вдали берег Африки.
Дверца холодильника захлопнулась. Энни прошла через кухню; идет сюда.
Конечно, Пол не выкурил сигарету; она по-прежнему лежала на подоконнике. Ему нужна была спичка. Вот эта единственная спичка.
Что, если ты чиркнешь, а она не загорится?
Поздно размышлять.
Он потянулся к пепельнице и взял картонную упаковку. Оторвал спичку. Она уже в коридоре. Пол чиркнул спичкой, и она, как и следовало ожидать, не зажглась.
Спокойнее! Спокойнее, и все получится!
Он чиркнул еще раз. Безрезультатно.
Спокойнее… спокойнее…
В третий раз провел он головкой спички по темно-коричневой полоске на задней части упаковки и увидел бледно-желтый язычок пламени.
— Надеюсь только…
Она замолчала; следующее слово застряло у нее в горле. Пол сидел в кресле, а перед ним высилась баррикада, состоящая из стопки бумаги и старинной пишущей машинки «Ройал». Он намеренно повернул верхний лист так, чтобы она смогла прочитать:
Пол Шелдон
ВОЗВРАЩЕНИЕ МИЗЕРИ
Распухшая правая рука Пола была занесена над промокшей стопкой бумаги, и между большим и указательным пальцами была зажата горящая спичка.
Энни остановилась в дверях; в руке она держала обернутую в кухонное полотенце бутылку шампанского. Рот ее закрылся так резко, что щелкнули зубы.
Очень осторожно:
— Пол! Что ты делаешь?
— Книга готова. — сказал он. — Энни, это хорошая книга. Лучшая из книг о Мизери и, возможно, лучшая из всех, что я написал. А сейчас я собираюсь произвести над ней одну операцию. Хорошую операцию. Этой операции я научился у тебя.
— Нет, Пол! — завопила она. В голосе ее звучала смертная боль — она все поняла. Она протянула руки вперед, и позабытая бутылка шампанского выскользнула и разорвалась на полу, как бомба. Во все стороны разлетелись пенистые брызги. — Нет! Нет! ПОЖАЛУЙСТА. НЕ НАДО…
— Очень жаль, что ты никогда ее не прочтешь, — сказал Пол, улыбаясь. Впервые за долгие месяцы
