— Понимаете, обычно я никому не показываю незаконченную работу, — сказал он и улыбнулся ей. — Но, принимая во внимание особую ситуацию, я с радостью буду передавать вам главы одну за другой. — Так началась тысяча и одна ночь Пола Шелдона, подумал он. — Но могу я вас кое о чем попросить?

— О чем?

— Чтобы вы сами вставили все эти чертовы «н», — сказал он.

Она ослепительно улыбнулась:

— Это для меня честь. А сейчас я вас оставлю.

Она подошла к двери, но на пороге остановилась, обернулась и очень робко высказала свое первое и последнее «редакторское» замечание:

— Может быть, это пчела?

Он уже переключил внимание на лист бумаги, заправленный в машинку; ему хотелось привести Мизери в домик миссис Рэмедж прежде, чем он вырубится. Поэтому он взглянул на Энни с тщательно скрытым нетерпением:

— Прошу прощения?..

— Пчела, — повторила она, и по ее шее и щекам разлился румянец. Очень скоро даже уши ее пылали. — Один человек из дюжины страдает аллергией на пчелиный яд. Я много таких видела до того… до того как ушла с работы… Я была медицинской сестрой. Аллергия проявляется совершенно по-разному. Бывает, укус приводит к коматозному состоянию, и это похоже… похоже на то, что называется… гм… каталепсией.

Ее лицо было уже не красным, а почти багровым.

Пол быстро прокрутил идею в мозгу и отбросил. Пчелиный укус мог послужить причиной преждевременных похорон мисс Ивлин-Хайд; это было бы даже неплохим объяснением, так как приступ случился с ней в середине весны, к тому же в саду. Но он уже решил про себя, что правдоподобие сюжета будет зависеть от двух каким-то образом связанных случаев преждевременных похорон. И проблема не в том, что пчелы практически не летают поздней осенью. Проблема в том, что укус пчелы нечасто вызывает каталептический припадок. Скорее всего Постоянный Читатель не проглотит сюжет, основанный на том, что две женщины, проживающие в близлежащих селениях и не состоящие в родстве, одинаково отреагировали на пчелиный укус, причем от первого случая до второго прошло всего шесть месяцев.

Однако он не мог изложить Энни свои соображения, и даже не потому, что она могла рассердиться. Он не мог возразить ей, потому что она расстроилась бы, а он не хотел расстраивать ее таким образом — невзирая на все страдания, которые она ему причинила. Он и сам был расстроен.

Он отделался эвфемизмом, каким писатели обычно отделываются от непрошеных советчиков:

— Это хорошо, есть о чем подумать. Знаете, Энни, этот вариант будет запасным. Он может не подойти. У меня есть кое-какие свои задумки.

— О, я понимаю — писатель вы, а не я. Забудьте все, что я говорила. Извините меня.

— Не стоит…

Но она уже тяжелыми шагами пересекла коридор и прошла в гостиную. Он смотрел в пустоту.

Тогда Пол опустил глаза — и вдруг они расширились от ужаса.

На правом и левом косяках двери, дюймах в восьми от пола, темнели черные пятна, и он сразу же понял, что оставили их ступицы колес инвалидного кресла в тот день, когда он протискивался наружу. До сих пор она их не замечала, что само по себе было маленьким чудом, так как прошла почти неделя. Но очень скоро — завтра, а то и сегодня вечером — она придет сюда с пылесосом и заметит.

Заметит.

До вечера он сумел написать совсем немного.

Дверь в мир вымысла исчезла.

Наступило утро. Пол полулежал в кровати, облокотившись на подушки, пил кофе и виновато смотрел на черные пятна у двери, смотрел взглядом убийцы, вдруг заметившего у себя на одежде пятна крови, на которые он почему-то вовремя не обратил внимания. Внезапно в комнату ворвалась Энни; глаза ее были навыкате. В одной руке она держала полотенце. В другой — как это ни дико — пару наручников.

— Что…

На большее у него не хватило времени. С безумной силой она схватила его за плечи и усадила прямо. Боль — самая сильная за последние дни — пронзила его ноги, и он вскрикнул. Кофейная чашка выскользнула из пальцев, упала на пол и разбилась. Здесь разбиваются вещи, подумал он. Она увидела следы. Ну конечно. Вероятно, уже давно увидела. Есть только одно объяснение ее эксцентричному поведению — она наконец заметила следы и приступила к новому, впечатляющему наказанию.

— Заткнись, дурак, — прошипела она, заводя ему руки за спину, и, когда он услышал щелчок наручников, до него донесся шум двигателя подъезжающей к дому машины.

Он открыл рот, собираясь сказать что-то или вскрикнуть еще раз, но не успел сделать ни того, ни другого: она проворно засунула ему в рот полотенце. Он тут же ощутил его мерзкий вкус. Наверное, подумал он, вкус какого-нибудь моющего средства.

— Ни звука, — сказала она, наклоняясь над ним; пряди ее волос касались его щек и лба. — Предупреждаю вас, Пол. Не знаю, кто приехал, но если он что-нибудь услышит — или хотя бы я что-нибудь услышу и мне покажется, что он тоже мог услышать, — я убью его, или их, потом вас, а потом себя.

Она выпрямилась. Глаза ее все еще были выпучены. На лбу выступил пот. На губах остались следы яичного желтка.

— Не забудьте, Пол.

Она не увидела, как он закивал. Она уже выбежала из комнаты.

«Шевроле бел эйр», старый, но в хорошем состоянии, затормозил около «чероки» Энни. Пол услышал, как где-то распахнулась и захлопнулась дверь. По ее скрипу он понял, что Энни заглядывала в шкаф, где у нее хранилась верхняя одежда.

Из машины вышел столь же старый и столь же хорошо сохранившийся мужчина, насколько мог судить Пол, уроженец Колорадо. На вид этому человеку было лет шестьдесят пять, а возможно, и восемьдесят; он мог бы быть старшим компаньоном юридической фирмы или ушедшим на покой основателем строительной компании, но скорее всего он содержал ранчо или торговал недвижимостью. Он мог быть республиканцем — из тех, кто ни за что не наклеил бы картинку на бампер своего автомобиля, как ни за что не надел бы остроносые итальянские ботинки. Наверняка этот человек занимает какой-то пост в городской администрации и прибыл сюда по официальным делам, так как только официальное дело могло привести такого человека в дом столь необщительной женщины, как Энни Уилкс.

Пол видел в окно, как она спешит навстречу посетителю с явным намерением не вести его в дом, а перехватить во дворе. Пол подумал о том, что его фантазии сбылись. Явился пусть не полицейский, но ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ВЛАСТИ. В дом Энни прибыла ВЛАСТЬ, и ее появление, весьма вероятно, сократит его жизнь.

Пригласила бы ты его в дом, Энни, думал он, задыхаясь из-за торчащей во рту пыльной тряпки. Пригласила бы его и показала бы свою африканскую знакомую, a?

Вот уж нет. Не станет она приглашать Официальное Лицо из Скалистых гор в дом, как ни за что не отвезет Пола на вокзал и не вручит ему билет до Нью-Йорка.

Их разделяло несколько шагов, но она уже говорила, и из ее рта вырывались клубы пара — как в комиксах, только слов на них не было написано. Гость вытянул вперед руку, затянутую в облегающую перчатку из черной кожи. Она глянула на его руку и затрясла пальцем перед его лицом, и новая порция пара вырвалась из ее рта. Она перестала дергаться, лишь когда влезла в рукава парки и стала застегивать «молнию».

Гость сунул руку в карман пальто, извлек оттуда лист бумаги и, как бы извиняясь, протянул его Энни. Пол, конечно, не знал, что это за документ, но предположил, что Энни, должно быть, найдет для него подходящее определение. Скорее всего гребаный.

Она, не умолкая, прошла вместе с ним вдоль двора. Теперь они оказались вне поля его зрения. Их тени на снегу, похожие на вырезанные из плотной бумаги силуэты, были видны, но только тени. Она нарочно провела его так, подумал Пол. Если Пол их не видит, то и у мистера Городской Шишки нет возможности заглянуть в окно гостиной и заметить там человека.