без вести - и, 'вероятно, теперь уже давно воспарила в горния'.
Так выразился наш посредник... но я убежден, что я видел Евлампию, что я встретился с нею. Именно вот как.
Года четыре после моего свидаяия с Анной Мартыновной я поселился на лето в Мурине, небольшой деревушке около Петербурга, хорошо известной дачникам средней руки. Охота около Мурина была в то время недурна - и я ходил с ружьем чуть не каждый день. Был у меня товарищ, некто Викулов, из мещан - очень неглупый и добрый малый, но, как он сам про себя выражался, совершенно 'потерянного' поведения. Где только не был этот человек и чем он не был! Ничего-то его удивить не могло, все-то он знал - но любил он только охоту да вино. Вот однажды возвращались мы с ним в Мурино, и пришлось нам миновать одинокий дом, стоящий у перекрестка двух ли дорог и обнесенный высоким и теоным частоколом. Не в первый раз видел я этот дом, и всякий раз он возбуждал мое любопытство: в нем было что-то таинственное, замкнутое, угрюмо-немое, что-то напоминавшее острог или больницу. С дороги только и можно было видеть, что его крутую, темной краской выкрашенную крышу. Во всем заборе находились одни ворота; и те казались наглухо запертыми; никакого звука не слышалось никогда за ними. Со всем тем вы чувствовали, что в этом доме непременно кто-нибудь обитает: он вовсе не являл вид заброшенного жилья. Напротив, все в нем было так прочно, и плотно, и дюже, что хоть осаду выдерживай!
- Что за крепость такая? - опросил я у своего товарища. - Не знаете?
Викулов лукаво прищурился.
- Чудное небось строение? Много с него здешнему исправнику дохода!
- Как так?
- Да так же. О хлыстах-раскольниках - вот что без попов живут - небось слыхали?
- Слыхал.
- Ну вот тут их главная матка обретается.
- Женщина?
- Да, матка; богородица по-ихнему.
- Что вы?!
- Я ж вам говорю. Строгая, говорят, такая... Командирша! Тысячами ворочает! Взял бы я да всех этих богородиц... Да что толковать!
Он позвал своего Пегашку, удивительную собаку, с превосходным чутьем, но без всякого понятия о стойке. Викулов принужден был подвязывать ей заднюю лапу, чтоб она не так неистово бегала.
Слова его запали мне в память. Я, бывало, нарочно сворачивал в сторону, чтобы пройти мимо таинственного дома. Вот однажды поравнялся я с ним, как вдруг - о чудо! засов загремел за воротами, ключ завизжал в замке, потом самые ворота тихонько растворились - показалась могучая лошадиная голова с заплетенной челкой под расписной дугой - и не спеша выкатила на дорогу небольшая тележка вроде тех, в которых ездят барышники и наездники из купцов. На кожаной подушке тележки, ближе ко мне, сидел мужчина лет тридцати, замечательно красивой и благообразной наружности, в опрятном черном армяке и низко на лоб надетом черном картузе; он степенно правил откормленным, как печь широким конем; а рядом с мужчиной, по ту сторону тележки, сидела женщина высокого роста, прямая как стрела. Голову ее покрывала дорогая черная шаль; одета она была в короткий бархатный шушун оливкового цвета и темно- синюю мериносовую юбку; белые руки, чинно сложенные у груди, поддерживали друг дружку. Тележка завернула по дороге налево - и женщина очутилась в двух шагах от меня; она слегка повела головою, и я узнал Евлампию Харлову. Я узнал ее немедленно, я ни единого мгновения не колебался, да и нельзя было колебаться; таких глаз, как у ней - и особенно такого склада губ, надменного и чувственного, - я ни у кого не видывал. Лицо ее стало длиннее и суше, кожа потемнела, кой-где виднелись морщины; но особенно изменилось выражение этого лица! Трудно передать словами, до чего оно стало самоуверенно, строго, горделиво! Не простым спокойствием власти пресыщением власти дышала каждая черта; в небрежном взоре, который она на меня уронила, сказывалась давнишняя, застарелая привычка встречать одну благоговейную, безответную покорность. Эта женщина, очевидно, жила, окруженная не поклонниками - а рабами; она, очевидно, даже забыла то время, когда какое-либо ее повеление или желание не было тотчас исполнено! Я громко назвал ее по имени и по отчеству; она чуть-чуть дрогнула, вторично посмотрела на меня - не с испугом, а с презрительным гневом: кто, мол, смеет меня беспокоить? - и, едва раскрыв губы, произнесла повелительное слово. Сидевший рядом с ней мужчина встрепенулся, с размаха ударил вожжой по лошади, та двинулась вперед шибкой и крупной рысью - и телега скрылась.
С тех пор я не встречал более Евлампии. Каким образом дочь Мартына Петровича лопала в хлыстовские богородицы - я и представить себе не могу; но кто знает, быть может, она основала толк, который назовется или уже теперь называется по ее имени - евлампиевщиной? Все бывает, все случается.
И вот что я имел сказать вам о моем степном короле Лире, о семействе его и поступках его'.
Рассказчик умолк - а мы потолковали немного да и разошлись восвояси.
ВАРИАНТЫ
Список действующих лиц (А)
Действие в деревне - 1840 г.
р. 1772. Мартын Петрович Харлов [Матусов] - 68 лет.
р. 1817. Анна Мартыновна Слеткина - 23 лет |
} его дочери
р. 1820. Евлампия Мартыновна Харлова - 20 лет |
р. 1812. Януарий Васильевич Слеткин - 28 лет.
р. 1794 {1801}. Филипп {а. Малахай б. Гавриил} Кузьмич Житков - 46 лет.
р. 1826 {1825}. Казачок Максимка - 14 лет.
Бывшая жена Харлова Маргарита Тимофеевна (Бычкова), род. 1800
{1806}, умерла в 1825 {а. 1830 б. 1832 в. 1829}. В зам
1816 {1822}.
р. 1790. Наталья Николаевна *** - 50 лет.
р. 1795. Управляющий Квицинский - 45 лет.
р. 1824. Рассказчик - 16 {17} лет.
р. 1790. 'Сувенир' - Бычков, брат Маргариты - 50 лет.
Формулярный список лиц нового рассказа (ФС)
Карлсруэ, февраль 1869.
1. Мартын Петрович Харлов.
Николай Сем Протасов - огромный толстый, голова как пивной котел, шеи нет, желто-седые волосы как копна, лицо красное с белыми чешуйками, нос багровый, шишковатый, небольшой, кривой растресканный рот, одного цвета с лицом, глаза крошечные, серо-голубые, голос сиплый и невнятный, как железные полосы, словно через овраг в сильный ветер кричит, руки темно-сизые, сила геркулесовская. В сером казакине, смазных сапогах, подпоясан ремешком. Ездит он на беговых дрожках - высокая, худая, гнедая кобыла - казачок тщедушный сзади. Хозяин порядочный, не пьяница, не злой, но совершенный дикарь, своевольный, не без тайною чувства своего дворянского рода, никакого образования - нигде не служил {После этого зачеркнуто: Прикончил французских солдат в лесу (он был в ополчении) }, был однако в ополчении - и медальку медную носит, французов не видел, но укокошил {приколотил} каких-то мародеров {каких-то пленных} в лесу. Рассказывает все те же два-три анекдота, вообще говорит почти все одно и то же, и то как-то обрядно - 'благодетельницы нашей' и т. д.
Состояние: 34 души, земля хорошая, усадьба порядочная. Женился уже немолодым на воспитаннице матушки-женщине крохотной, которую он, говорят, в свой дом на ладони внес - употреблением загнал ее в чахотку. Считает матушку Н. Н. своей благодетельницей - она ему точно помогает, а он раз ее спас удержал карету на краю пропасти Анекдоты о нем: как с медведем встретился, телегу с мужиком и лошадью через плетень бросил и т. д. - Сдвинул биллиард с петлей долой. Страшная стихийная сила. Только может фамилию подписывать и для этого {Начато: вынимает из} в доме у него водятся железные очки (раз привез их в деревню к нам, акт подписывать). У самого в конторе все гвоздями прибито. Всегда ему жарко. Галстуха никогда не бывало - да и негде было бы его привязать. Спина - даже страшно что-то смотреть на нее. Швы несколько полопались. Уши, как калачи, оттопыренные щеками. Пахнет от него всегда дегтем и землей. Маленький картуз на вершине головы с заломанным козырьком. Так раз загаркал за зайцем, что у
