через мокрую лужайку под крышу беседки.

В отчаянии она упала ничком на деревянную скамейку и разрыдалась. Прошло немало времени, прежде чем на сердце у нее полегчало. Шахин усадил Шарло на пол, и ребенок пополз к матери. Держась за ее мокрые юбки, он нетвердо встал на ножки, ухватился за ее палец и изо всех силенок вцепился в него.

— Бах, — сказал Шарло, когда Мирей посмотрела в его ясные голубые глаза.

Мальчик сосредоточенно хмурил брови, глядя на нее из-под капюшона своей крошечной джеллабы. Мирей рассмеялась.

— Бах, малыш, — ответила она, отбрасывая с лица сынишки капюшон и ероша его шелковистые рыжие волосы. — Твой отец исчез. Говорят, ты пророк, почему же ты не смог предвидеть этого?

Шарло по-прежнему смотрел на нее серьезно и задумчиво.

— Бах, — повторил он,

Шахин сидел рядом с ней на скамейке. Его ястребиный профиль, окрашенный, как у всех его соплеменников, в синий цвет, в дрожащих отблесках молний казался еще более фантасмагорическим, чем обычно.

— В пустыне, — сказал он, — человека можно найти по следу его верблюда. Следы зверей так же не похожи друг на друга, как человеческие лица, у каждого — свой. Здесь, в этом краю, это может оказаться не так просто. Но человек, как и верблюд, всегда оставляет след. Привычки, манера держаться, походка…

Мирей от души рассмеялась, представив, как она идет по следу за Талейраном, хромающим по булыжным мостовым Лондона. Но потом она поняла, что имел в виду Шахин.

— Волк всегда возвращается в свои охотничьи угодья? — спросила она.

— Хотя бы ненадолго, — сказал Шахин. — Лишь на то время, которое нужно, чтобы там остался его запах.

Однако волк, чей запах они искали, покинул не только Лондон, но и корабль, который остался на коварных скалах. Талейран и Куртье вместе с другими пассажирами сидели в шлюпке и гребли к темным берегам Нормандских островов, обещавшим укрытие от бури.

Для Талейрана эта цепь островков сулила спасение не только от буйства стихий, поскольку, хоть она и тянулась у самой границы вод Франции, на самом деле со времен Вильгельма Оранского эти земли принадлежали англичанам.

Аборигены островов до сих пор говорили на древнем норманнском диалекте, непонятном даже для французов. Они платили налоги Британии за то, чтобы она защищала их от разбойных набегов, но хранили верность древним норманнским законам и любви к свободе, что во время войны сослужило им добрую службу. Нормандские острова славились опасными скалами, о которые разбился не один корабль, и огромными верфями, на которых строили все, от военных кораблей до крощечных каперов. На эти верфи и переправили разбитый корабль, билет на который по несчастной случайности купил Талейран. Бывший епископ не сетовал на судьбу: хотя острова не обещали роскошного отдыха, зато на их берегах ему не грозил арест по приказу французского правительства.

Матросы налегали на весла, сражаясь с высокой волной. Шлюпка обогнула темные гранитные скалы и песчаниковые утесы, которые составляли береговую линию, и потерпевшие кораблекрушение наконец высадились на каменистой полоске пляжа и вытащили лодку на берег. Изможденные пассажиры под моросящим дождем побрели к городу по немощеной дороге, что тянулась через поля мокрого льна и нераспустившегося вереска.

Прежде чем отправиться на поиски гостиницы, Талейран и Куртье зашли в придорожный кабачок, чтобы согреться, выпить бренди и посидеть у огня. Сумка с фигурами в кораблекрушении чудом уцелела, но Талейран и его слуга застряли на островах на неопределенный срок. Неизвестно, сколько недель или месяцев пройдет, прежде чем они смогут продолжить путешествие. Талейран стал расспрашивать бармена, как быстро работают их верфи и как много времени потребуется, чтобы залатать их корабль, так сильно пострадавший от шторма.

— Спросите лучше мастера, — ответил мужчина. — Он только что вошел — должно быть, после работы, Пьет свою пинту в дальнем углу.

Талейран подошел к указанному столику, за которым в одиночестве склонился над кружкой эля коренастый мужчина. На вид ему было немногим за пятьдесят. Увидев Талейрана и Куртье, корабел поднял голову и предложил им присесть. Вероятно, он слышал их разговор с барменом, потому что спросил:

— Это вы — потерпевшие кораблекрушение? Говорят, ваш корабль плыл в Америку. Невезучая страна. Я сам оттуда. И что это вы, французы, все так стремитесь туда, будто это земля обетованная?

Речь мужчины выдавала его знатное происхождение и хорошее образование, его жесты и осанка говорили о том, что большую часть жизни он провел в седле, а не на верфи. Он держался так, словно привык командовать. Но в то же время все в его тоне говорило об усталости и разочаровании в жизни. Талейрану захотелось узнать о нем побольше.

— Америка действительно кажется мне землей обетованной, — сказал он. — Однако я человек, у которого нет особого выбора. Если я вернусь на родину, я быстро отведаю гильотины, а благодаря министру Питту мне недавно предложили покинуть и Британию. У меня есть рекомендательные письма к некоторым наиболее известным политикам — секретарю Гамильтону и президенту Вашингтону. Возможно, они сочтут меня полезным.

— Я хорошо знаю их обоих, — ответил его компаньон. — Я долгое время служил под командованием Вашингтона. Именно он дал мне чин генерал-майора и поручил командование Филадельфийской бригадой войск.

— Я потрясен! — воскликнул Талейран.

Если этот парень занимал такие посты, какого черта он делает теперь в глуши, ремонтируя разбитые корабли на Нормандских островах?

— Тогда не можете ли вы облегчить мне жизнь и написать еще одно письмо вашему президенту? Я слышал, с ним тяжело увидеться…

— Боюсь, я не тот человек, который может дать вам рекомендации, — ответил мужчина с кривой усмешкой. — Позвольте представиться: я — Бенедикт Арнольд.