императорский курьер, прискакавший на взмыленной лошади. Он вручил мне указ под роспись, а сразу же после его убытия мою скромную обитель окружили войска, которые вытеснили за кольцо оцепления всех прочих граждан и никого более пропускать не стали.
Я же тем временем погрузился в чтение указа.
«Мы, Божией Милостию Император Лилипутии и прилегающих морей, сим указом повелеваем:
1. Куинбусу Флестрину, именующему себя Лемюэлем Гулливером, мы продолжаем оказывать наше искреннее благоволение.
2. Означенный Куинбус Флестрин продолжает пребывать в предоставленном нашей милостию ему помещении, являясь нашим верным подданным и преданным слугой.
Означенному Куинбусу Флестрину нашей милостию вменяется в обязанность ежедневно и по три раза - утром, днём и вечером - отдавать свои молоки [4] учреждённым нами специальным посланникам, коим предписываем действовать строго по нашему повелению, а именно:
4. Специальным посланникам являться к означенному Куинбусу Флестрину ежедневно поутру, пополудни и перед закатом. В указанное время нашим специальным посланникам осуществлять дойку означенного Куинбуса Флестрина для получения от него молок в удовлетворительных количествах…
5. Полученные молоки использовать во благо подданных Нашего Императорского Величества для чего учредить Надзирательный совет, который пресекал бы возможные злоупотребления.
Подпись: Император Лилипутии.»
Жизнь моя с того момента в корне изменилась. Я из свободного человека, каким был до указа Его Императорского Величества, снова превратился в пленника, причём в пленника особого рода - которого берегли как зеницу ока. Меня кормили и поили как на убой. Мне по моему желанию приносили из императорских архивов старинные рукописи, благодаря которым я коротал время в одиночестве и знакомился с лилипутской историей. Мне было позволено передвигаться в пределах моей башни и прилегающей площади (из-за чего, кстати, вновь пришлось открыть выгребную яму), но не выходить за кольцо оцепления гвардейцев, которые денно и нощно несли свою службу, не допуская ко мне никого, кроме лиц, определённых императором, впрочем, только на протяжении трех первых дней после издания императорского указа.
«Что же это были за лица?» - спросит мой любознательный читатель. Отвечу: поначалу это были лица, при виде которых я чуть было из верноподданного слуги Его Императорского Величества не превратился в злостного мятежника и бунтаря. Но, к счастью, мне удалось сдержаться, а впоследствии и убедить Его Императорское Величество в том, что ежели он и в самом деле желает, чтобы я приносил пользу его государству, то ему придётся внести изменения в тот указ, что скороспело родился после памятного заседания Государственного совета.
Однако объясню все по порядку.
Вскоре после того как вокруг меня сомкнулось кольцо оцепления, прибыла команда из десяти лилипутов во главе с одним из министров без портфеля, коих в правительстве Его Императорского Величества было пруд пруди (портфелей было мало, а желающих занять министерские посты много, поэтому императору приходилось раздавать министерские должности в надежде на то, что со временем у этих должностей могут появиться и портфели, как это случилось и с явившимся ко мне). Сопровождавшие его были все одеты одинаково - в халаты, туго затянутые поясами, и с узкими, облегающими рукавами. Это были довольно плечистые лилипуты, и по их осанке я мог бы предположить, что они служат в гвардии Его Величества. От сопровождавших отделился лилипут с трубой - выйдя вперёд, он протрубил какую-то музыкальную фразу (закрой я глаза, то мог бы подумать, что в окно залетела назойливая оса), долженствующую подчеркнуть важность того, что сейчас последует. Затем министр достал из кармана камзола бумагу с печатями и стал зачитывать мне её. Из этой бумаги выходило, что сия команда и отряжена «отбирать молоки у Куинбуса Флестрина», для чего они будут являться ко мне три раза на дню и производить действия, имеющие целью извержение интересующих их молок, которые тут же будут собираться в специальную ёмкость и отправляться в специальную Его Величества палатку для дальнейшей утилизации по назначению. Я посмотрел на плечистых лилипутов, назначенных «производить действия», и спросил, какого рода действия они намереваются производить? Ответом мне было: «действия, ведущие к извержению молок».
Если бы не моя природная уравновешенность, я бы вышвырнул вон этого наглого лилипута вместе с его командой. Однако следуя давешнему своему правилу, я ответил, что природа так устроила людей моего племени, что какие бы действия не производили министры Его Величества и их подчинённые, желаемого результата они не добьются. Я как можно спокойнее объявил сему исполнителю монаршего повеления, что, даже будучи верным подданным и покорным слугой Его Императорского Величества, я не смогу выполнить то, что мне предписывается его указом. Я готов и далее проливать блага на народ Лилипутии, однако для исполнения сего требуются совсем другие средства. Невозможно изменить природу человеческую, как невозможно солнце заставить всходить не на востоке. Человека можно сделать несчастным, для этого существует много способов. Но вот счастливым человека против его воли не сделаешь никогда. Посему я покорнейше прошу Его Императорское Величество предоставить мне аудиенцию, на которой я бы мог изложить ему свои соображения на сей счёт и предложить ему меры в обеспечение его указа, согласующиеся с моим естеством и потребностями.
Слыша мой решительный тон, министр был немало озадачен. Он смешался, не зная, что сказать. Выручил его все тот же трубач, который снова вышел вперёд, протрубил все ту же мелодию, после чего вся команда ретировалась.
В тот день визитёров ко мне больше не было. Правда, вечером через оцепление пыталась прорваться дюжина лилипуток, но солдаты, сомкнув ряды, не пропустили их. Молча они выдерживали напор говорливой стайки, потом вперёд вышел офицер, который сказал, что Куинбус Флестрин отныне является личным Его Императорского Величества гостем и вход к нему будет только по разрешению канцелярии двора Его Величества. Это несколько снизило накал страстей. Лилипутки собрались в группку, что-то долго обсуждали. Среди наиболее страстно жестикулирующих заметил я и мою Кульбюль, которая, казалось, была настроена особо решительно и готова идти штурмом, прорвать оцепление и получить то, за чем пришла. Однако благоразумие взяло верх, и мои несостоявшиеся посетительницы отступили перед силой оружия.
Афронт, который я дал министру, возымел незамедлительное действие. Не прошло и трех дней, как прискакавший на ронявшем пену коне гонец сообщил, что Его Императорское Величество намерен дать мне аудиенцию в ближайшие дни, о чем я буду извещён дополнительно, дабы иметь возможность подготовиться к сему великому для меня событию.
Ожидание моё затянулось ещё на три дня, по окончании которых я снова увидел гонца, сообщившего мне, что император решил дать мне аудиенцию не в своих покоях, а в моем обиталище, дабы я не смущал спокойствия народа Лилипутии своим появлением в столице (неудобоваримая отговорка - я прекрасно знал, как радуются каждому моему появлению подданные Его Величества).
Старая лилипутская мудрость гласит, что если Блефуску не идёт к Лилипутии, то тогда Лилипутия непременно придёт в Блефуску.
Когда через два дня, проведённых мною, как и предыдущие, в вынужденном затворничестве, перед моей скромной обителью остановилась императорская карета, я хотел было выйти, чтобы поклониться Его Величеству, однако он подал мне знак рукой, чтобы я возвращался внутрь - аудиенция мне будет предоставлена там.
Произнеся церемониальное лилипутское «Крат комис припак», обязательное при приветствии императора, я сказал, что со дня достопамятного пожара во дворце был лишён милости лицезреть Его Императорское Величество, о чем искренне и со скорбью душевной сожалел все это время.
Видимо, не стоило мне напоминать императору о том злосчастном пожаре, приведшем в конечном
