искорежит эту бесчувственную массу металла, чем если убьет двадцать себе подобных.

Машинист того поезда, шум которого привлек наше внимание в начале главы, не смущался такими размышлениями; маловероятно, чтобы его вообще тревожили какие-нибудь мысли. Сидя в равнодушной позе, скрестив руки я положив ногу на ногу, он курил, прислонившись к стенке; и кроме тех случаев, когда он выражал коротким, как его трубка, ворчаньем одобрение кочегару, который от нечего делать швырял дровами в коров, забредавших на рельсы, он сохранял невозмутимое спокойствие, как если бы паровоз интересовал его не больше какого-нибудь поросенка. Несмотря на полную неподвижность этого должностного лица и его душевное равновесие, поезд шел полным ходом, и так как рельсы были уложены очень небрежно, его потряхивало и подталкивало на ходу довольно часто и довольно ощутительно.

Паровоз тащил за собой три длинных крытых вагона: вагон для дам, вагон для мужчин и вагон для негров - последний из уважения к его пассажирам был выкрашен в черную краску. Мартин с Марком Тэпли ехали в первом вагоне, самом удобном; он был далеко не полон, а потому в него пускали также и джентльменов, лишенных, как и они, удовольствия ехать со своими дамами. Оба они сидели рядом и были заняты серьезным разговором.

- Значит, Марк, - говорил Мартин, озабоченно глядя на своего спутника, - вы рады, что мы распростились с Нью-Йорком?

- Да, сэр, - сказал Марк, - я рад. Очень даже рад!

- Разве вам там не было 'весело'? - спросил Мартин.

- Наоборот, сэр, - ответил Марк. - Самой веселой неделей в моей жизни была как раз эта неделя у Паукинсов.

- Что вы думаете о нашем будущем? - спросил Мартин с таким выражением, которое ясно говорило, что он долго не решался задать этот вопрос.

- Чего уж лучше, сэр, - ответил Марк. - Невозможно подобрать для города название удачнее, чем Долина Эдема. Лучше и не придумаешь места, где поселиться, как в Долине Эдема. А еще говорят, - прибавил Марк, помолчав, там уйма змей, - значит, все, как полагается, на своем месте.

Лицо Марка нисколько не омрачилось при этом радостном сообщении, наоборот - так просияло, что посторонний человек мог бы предположить, будто он всю жизнь стремился попасть в общество змей и теперь с восторгом приветствует исполнение своих заветных желаний.

- Кто это вам сказал? - сурово спросил Мартин.

- Один военный, офицер.

- Подите вы к черту, только насмешили! - воскликнул Мартин, невольно расхохотавшись. - Какой офицер? Вы же знаете, что их тут видимо-невидимо.

- Как огородных пугал в Англии, сэр, - подхватил Марк, - те тоже военные, вроде здешнего ополчения: мундир, жилет, а внутри палка. Ха-ха! Не обращайте внимания, сэр, это со мной бывает. Не могу не смеяться. Ну как же! Один из этих захватчиков-победителей у Паукинсов говорит мне: 'Верно ли, я слышал, - говорит, и не то чтобы гнусит, а так, будто у него в носу сидит пробка где-то очень глубоко, - верно ли, что вы едете в Долину Эдема?' - 'Я тоже слыхал что-то в этом роде', - говорю я. 'О! - говорит он. - Так если вам случится там лечь в кровать, а это может случиться, говорит, со временем цивилизация все совершенствуется, так не забудьте захватить с собой топор'. Я гляжу на него во все глаза. 'Блохи?'- спрашиваю. 'Хуже', - говорит он. 'Вампиры?' - спрашиваю. 'Хуже', - говорит он. 'Так что же еще?' - спрашиваю. 'А еще змеи, - говорит он, - гремучие змеи. До некоторой степени вы правы, незнакомец. Всякая мелочь там тоже водится, разные кусачие кровопийцы, которые любят пастись на человеческой шкуре, только на них обращать внимания нечего, с ними даже веселей. А вот змеи, говорит, против них вы будете возражать; как проснетесь и увидите, что она стоит торчком на вашей постели, вроде штопора без ручки, так прямо и рубите ее сплеча, она ядовитая'.

- Почему вы мне раньше этого не сказали? - воскликнул Мартин с таким выражением лица, которое являло полную противоположность жизнерадостной улыбке Марка.

- Как-то не догадался, сэр, - сказал Марк. - В одно ухо влетело, в другое вылетело. А впрочем, господь с ним, он, наверно, из другой земельной компании и выдумал всю эту историю, чтобы мы ехали к нему в Эдем, а не к его конкурентам.

- Это, пожалуй, возможно, - заметил Мартин. - Сказать по чести, я на это сильно надеюсь.

- Я в этом уверен, сэр, - возразил Марк, который гак необычайно воодушевился под влиянием своего анекдота, что на минуту позабыл, как это может подействовать на его хозяина, - ведь нам все-таки надо жить, знаете ли.

- Жить! - воскликнул Мартин. - Да, легко сказать! А если мы не проснемся, когда змеи начнут извиваться штопором у нас на кровати?

- А между тем это факт, - сказал чей-то голос так близко от его уха, что ему стало щекотно. - Это прискорбная истина.

Мартин оглянулся и увидел, что незнакомец, сидевший на задней скамейке, просунул голову между ним и Марком и прислушивается к их разговору, опершись подбородком на спинку скамьи. По внешности он был такой же вялый и безжизненный, как и большинство встречавшихся им здесь джентльменов; щеки у него были такие втянутые, как будто он все время их всасывал, да и цвет лица не стал от загара здоровее, а сделался каким-то грязно-желтым. Его блестящие черные глаза были полузакрыты, и глядел он как-то искоса, словно говоря: 'Вам меня не перехитрить: и хочется, да не выйдет'. Наклонившись вперед, незнакомец небрежно упирался руками в колени; в левой руке он держал плитку табаку, как английские фермеры держат кусок сыра, а в правой перочинный ножик. Он так бесцеремонно вмешался в разговор, как будто его давным-давно пригласили принять в нем участие, выслушать обе стороны и осчастливить их, изложив свое мнение; видно, ему и в голову не приходило, что с ним, быть может, вовсе не желают знакомиться и посвящать его в свои личные дела; это его так же мало тревожило, как какого-нибудь медведя или бизона.

- Да, это прискорбная истина, - повторил он, снисходительно кивая Мартину, как совершенному варвару и чужестранцу. - Там до черта всяких гадов.

Мартин невольно нахмурился в первую минуту, как бы давая понять, что незнакомец тоже входит в их число. Однако, вспомнив, что благоразумие велит с волками выть по-волчьи, он улыбнулся с самым любезным выражением, какое можно было принять за такое короткое время.

Впрочем, незнакомец не сказал ничего больше; он тихонько насвистывал, отрезая себе новую порцию жвачки от плитки табаку. Обкромсав ее по своему вкусу, он вынул изо рта старую жвачку и положил на спинку скамьи между Марком и Мартином, а новую сунул за щеку, где она оттопыривалась, как крупный орех или небольшое яблоко. Найдя ее вполне удовлетворительной, он воткнул кончик ножа в старую жвачку и, показав ее своим спутникам, заметил с видом человека, который недаром провел время, что она здорово изжевана. Потом выбросил жвачку в окно, сунул нож в один карман, а табак в другой, снова оперся подбородком на спинку скамьи и, одобрительно глядя на узорчатый жилет Мартина, протянул руку, чтобы пощупать материю.

- Как это по-вашему называется? - спросил он.

- Честное слово, не знаю, - сказал Мартин,

- Должно быть, платили доллар за ярд, а то и больше?

- Право, не знаю.

- У нас в Америке, - сказал незнакомец, - мы знаем, сколько стоят наши изделия.

Наступило молчание, так как Мартин не стал обсуждать этот вопрос.

- Ну, - продолжал новый знакомый, пристально глядевший на них все время, пока они молчали, - как пожинает зловредная старуха?

Мистер Тэпли, усмотрев в этом вопросе новую версию непочтительного английского вопроса: 'Как поживает наша мамаша?' - собирался уже обидеться, но Мартин быстро вмешался:

- Вы спрашиваете про Англию? - сказал он.

- Да! - был ответ. - Как она? Все пятится назад, я полагаю? Все по-старому? Ну, а как королева Виктория? *

- Кажется, в добром здоровье, - сказал Мартин.

- У королевы Виктории не дрожат ее королевские поджилки при мысли о завтрашнем дне? - заметил незнакомец. - Нет?