переодетые!? Вот поднял своих людей по тревоге. И прибыл в полном составе. А тут мирный, простой разговор. Правда, столы не накрыты. — Начальник милиции примирительно улыбнулся. Он был страшно обижен, что командированные в его район собровцы проводили специальное мероприятие, не поставив в известность начальника райотдела. Это был удар по его милицейскому самолюбию и престижу.

Русские офицеры отмолчались и полковник Д. продолжил:

— В моем районе мы поддерживаем порядок. Здесь нет уголовного беспредела. Во власти только лояльные правительству люди.

Подполковник Родькин знал, что эта речь может затянуться надолго и взмахом руки остановил полковника Д.:

— Разве прокурор Шелковского района не призывал убивать русских?

Разве не в Шелковской недавно вырезали русскую семью: пожилую женщину убили ножом, нанеся ей семнадцать ран, а потом перерезали горло.

В вашем райотделе это дело оформили, как преступление на бытовой почве.

Родькин не стал во всеуслышание озвучивать, что именно его собровцы взяли в ночной засаде пятерых вооруженных духов, сдали их в райотдел, сказав полковнику Д., чтобы подождал приезда оперативников курганского СОБРа. Но начальник Шелковского РОВД своей властью отпустил духов на волю, заявив, что эти люди из его агентурного аппарата.

По лицу полковника чеченской милиции Д. серой полевой мышкой пробежала тень, но он овладел собой и без всякой горячности продолжил:

— Нам надо больше взаимодействовать, обмениваться информацией, доверять друг другу.

Старики-чеченцы с интересом наблюдали за спектаклем, который перед ними разворачивался. У старика в зеленой феске даже мелькнула мысль, что может быть милиционеры доспорятся до того, что забудут зачем в Старых Щедринах собрались.

Полковник Д. вдруг перешел на чеченский язык. По интонации его речь была вызывающей, даже угрожающей. По тому, как посуровели лица стариков, а глаза засияли сталью, начальник райотдела говорил что-то очень обидное. Русские офицеры: два подполковника и трое собровцев, державших под своим наблюдением вход в комнату и окно, изумленные наглостью полковника, осмелившегося на длинный монолог без перевода, пока молчали. И тут Родькин достал из бокового кармана камуфляжных брюк небольшой блокнот и стал записывать то, что воспаленно говорил старейшинам полковник Д. Увлеченный речью, тот заметил, что его фиксируют самым последним. Старики уже с давним интересом разглядывали бородатого, похожего на чеченца, русского подполковника, знавшего чеченский язык, пораженные таким открытием.

Голос начальника райотдела, плотного, большеголового, минуту назад звучащий уверенно, стал потихонечку гаснуть, а потом затих.

— Решение будет такое, — сказал подполковник Миронов, представитель ГУОШ. — Сейчас разойдемся на десять минут. Перекурим. Старейшины, не выходя из комнаты, посоветуются. Повторяю, если вы нам не приведете людей, которые захотят сдать автоматы, мы начинаем подворный обход. Мы будем зачищать село, а вы будете здесь, в этом помещении, под нашей охраной.

Родькин спрятал блокнот и вышел из комнаты первым. Он был недоволен ходом переговоров. План операции, составленный в ГУОШе, подписанный его начальником, был данью моде, навязанной из Москвы, где, похоже, даже гордились тем, что в Чечне не введено чрезвычайное положение. Противостоящим боевикам российским спецназовцам вместо боевых, навязывались миротворческие функции. Ведя себя, как голубые каски, изъять оружие, хранящееся в селе, было практически невозможно. В списке, который привез с собой из Грозного подполковник Миронов, были только фамилии боевиков, уроженцев Старо-Щедринской. Их инициалы и адреса проживания отсутствовали. Найти этих людей не представлялось вероятным.

Выйдя за Родькиным, Миронов с серьезным выражением лица, даже с какой-то надеждой спросил:

— Евгений Викторович, вы знаете чеченский язык?

— Да нет, Николай Венедиктович, я вдруг сильно по семье заскучал.

Решил домой письмо написать…

На улицу Миронов вышел один. Родькину закрыла дорогу молоденькая, хорошо одетая, изящная чеченка — секретарша Усмана и сказала:

— Вы, когда вошли, военные, напугали всех. Аж руки у нас затряслись. Такие симпатичные, а от вас все шарахаются…

— Не бойтесь, — устало улыбнулся Евгений. — Мы с женщинами не воюем.

Пока старики, собравшись в круг, тихо беседовали, начальник Шелковского райотдела милиции, молча сидел за столом Усмана, который вышел на улицу успокоить собравшихся возле здания администрации односельчан. Полковник Д. вслушивался в растревоженные, доносящиеся через открытую дверь голоса и думал, что измучился быть чужим среди своих, своим среди чужих. Он опасался всех. Его арестовывала ДГБ Дудаева и контрразведка внутренних войск. Когда пришел к власти Джохар, полковник спасал Доку Завгаева и руководил службой безопасности Хазбулатова. Все его мысли были о детях, которых некуда было вывезти из опаленной огнем и страхом Чечни. Каждую ночь полковник Д. засыпал с автоматом в руках, держа под подушкой и в других комнатах гранаты РГД и Ф-1. Он в любую минуту был готов принять неравный бой за жизнь своей семьи. Лавируя между правыми и виноватыми, проявляя чудеса дипломатии, полковник Д. чувствовал, что теряет лицо и жалел, что уехал с Дальнего Востока, где служба и жизнь складывались успешно.

Он хотел для своей Чечни крепкой, законной власти, без воровства и коррупции, без унижения слабых. Революции только отравляли жизнь простого народа — в этом он ни грамма не сомневался. Чтобы что-то переустроить, считал он с высоты своих лет, надо, чтобы лидеры уже имели это хорошее в своем сердце — в абсолютном преобладании.

Полковник Д. считал, что сорок пять суток милицейской командировки в Чечню — срок, не дающий результатов. Первые пятнадцать дней российские милиционеры осматривались, налаживали связи, потом пятнадцать суток интенсивно работали, а остальные дни готовились к дембелю. Кому хотелось умирать на этой малопонятной среднерусскому человеку земле. У командиров подразделений была одна сверхзадача — вернуть своих людей в Россию живыми, здоровыми.

Чеченцы возле здания сельской администрации, несмотря на льющийся дождь, накапливались. Женщин и детей среди них не было. И подполковник Родькин, преговорив с Мироновым, вызвал по рации своих людей. Курганцы на бэтээре Акула примчались самой короткой дорогой и с видимой охотой — поднадоело шататься по лесу — рассредоточились возле администрации, а бэтээр стал крутить башней — это наводчик определялся с возможными целями.

У входа в здание скопилось больше сорока мужчин. Внешне они не выражали агрессии, просто молча ждали решения стариков. Миронов пытался поймать на себе хотя бы один взгляд, но чеченцы отводили глаза. Выражение их лиц оставалось спокойно-брезгливым. Служивший до СОБРа в милицейской разведке, Миронов гордыней не страдал, имея многолетнюю привычку всегда оставаться в тени. И в обстановке такого взаимонеудовольствия чувствовал себя уютно. Перед ним стояла конкретная цель — изъять у этих людей оружие. Сегодня в Старых Щедринах он представлял закон, о существовании которого здесь давно забыли и вспоминать не хотели.

Доквах с легальным паспортом в левом нагрудном кармане пиджака, закрывшись от дождя большим куском целлофановой пленки, торопясь в дом, где умирал от воспаленной раны Хамзат, специально прошел возле здания администрации. Он владел всей информацией о силах и средствах, задействованных русскими на зачистку, но надо было поглядеть на противника, чтобы оценить степень его готовности к бою, решительность, выучку. Возле администрации стояло два бэтээра. Восемнадцать собровцев, спокойно перенося непогоду, отлично вооруженных, неподвижными, холодными статуями стыли под дождем, крепко держа весь периметр здания. Под навесом без особого любопытства рассматривая толпу, переговариваясь, стояли два уверенных, снаряженных по-спецназовски, командира. Один, с головой, покрытой светлой паутиной волос, в накинутым на плечи офицерском дождевике, курил. Вот он нервно бросил сигарету и офицеры вернулись в дом.

Доквах, узнанный всеми, кто толпился у здания, ни с кем не здороваясь: все поняли — почему —