умерли, они умрут с радостью. Если цари-жрецы хотят, чтобы они жили, их радость не меньше.

Я заметил, что ни один из рабов не выглядел очень радостно.

– Понимаешь, – продолжал Миск, – эти мулы созданы, чтобы любить царей-жрецов и служить им.

– Они так сделаны, – сказал я.

– Совершенно верно, – согласился Миск.

– Но ты говоришь, что они люди.

– Конечно, – сказал Сарм.

И тут, к моему удивлению, один из рабов, хотя я не мог бы сказать, какой именно, посмотрел на меня и просто сказал:

– Мы люди.

Я подошел к нему и протянул руку.

– Надеюсь, я тебе не очень повредил, – сказал я.

Он взял мою руку и неуклюже подержал ее, не зная, очевидно, ничего о рукопожатиях.

– Я тоже человек, – сказал другой, прямо глядя на меня.

Он протянул руку ладонью вниз. Я взял его руку, повернул и пожал.

– У меня есть чувства, – сказал первый.

– У меня тоже, – подхватил второй.

– У нас у всех они есть, – сказал я.

– Конечно, – заметил первый, – потому что мы люди.

Я внимательно оглядел их.

– Который из вас синтезирован?

– Мы не знаем, – ответил первый.

– Да, – согласился второй, – нам не говорили.

Цари-жрецы с некоторым интересом следили за этим разговором, но тут послышался голос из переводчика Сарма.

– Уже поздно. Отведите мэтока на обработку.

– Следуй за мной, – сказал первый и повернулся. Я пошел за ним, второй человек – рядом со мной.

Я вслед за Мулом-Ал-Ка и Мулом-Ба-Та прошел через несколько помещений и по длинному коридору.

– Вот зал обработки, – сказал один из них.

Мы миновали несколько высоких стальных порталов; в каждом на высоте примерно в двадцать футов – эта высота доступна для антенн царей-жрецов – виднелись пятна. Позже я узнал, что это пятна запаха.

Если бы эти пятна не издавали запаха, можно было бы считать их аналогом графем в земном письме, но они издают запах, и потому лучшим аналогом для них будут фонемы и комбинации фонем – прямое отражение речи царей-жрецов.

Может показаться, что царь-жрец в окружении таких пятен подвергается какофонии стимулов, как мы по соседству с несколькими работающими радиоприемниками и телевизорами, но на самом деле это не так; лучшая аналогия – прогулка по тихой ночной улице города, когда вокруг множество световых реклам; мы можем их заметить, но не обратить особого внимания.

У царей-жрецов нет разницы между произнесенным и записанным словом – разницы в нашем смысле, хотя есть существенное различие между действительно ощущаемыми запахами и запахами, которые можно ощутить потенциально, как например на неразвернутой нити с записью запахов.

– Тебе может не понравиться обработка, – сказал один из моих проводников.

– Но тебе после нее будет хорошо, – заметил другой.

– А почему я должен быть обработан?

– Чтобы защитить рой от заражения, – сказал первый.

Запахи со временем, конечно, выветриваются, но синтетические запахи, производимые царями- жрецами, могут выдержать тысячелетия и в конечном счете переживут выцветающие буквы человеческих книг, разлагающуюся целлюлозу кинопленки и, может быть, даже резные выветрившиеся камни, вечно провозглашающие несравненные достоинства наших многочисленных королей, завоевателей и властителей.

Между прочим, пятна-запахи располагаются квадратом и читаются с верхнего ряда слева направо, потом справа налево, снова слева направо и так далее.

Я должен заметить, что горянское письмо устроено аналогично, и хотя я хорошо владею горянским, мне трудно писать, главным образом потому, что через строчку приходится менять направление письма. Торм, мой друг из касты писцов, до сего дня не может мне простить этого; если он еще жив, то, конечно, по- прежнему считает меня отчасти неграмотным. Как он говорит, из меня никогда не получится писец.

– Это очень просто, – говорил он. – Пиши по-прежнему вперед, но в противоположном направлении.