отличается от соседних провинций. Это самое богатое место на земле: с тысяча восемьсот седьмого по тысяча восемьсот семнадцатый год там ежегодно добывали около восемнадцати тысяч карат алмазов. Вот где можно было запросто разбогатеть, и не только тем, кто обшаривал горы, взбираясь до самых вершин в поисках драгоценных камней, но и сбывавшим их контрабандистам! Теперь добывать алмазы много труднее: две тысячи негров, работающих в государственных копях, отводят воду из рек, чтобы вынимать со дна песок, в котором попадаются алмазы. Прежде все было куда проще!
— Что и говорить,— вставил Фрагозо,— прошли хорошие времена!
— Однако и теперь не составляет труда добыть алмаз незаконным путем, попросту говоря — украсть. В тысяча восемьсот двадцать шестом году — мне было тогда восемь лет — в Тижоке произошла ужасная драма, показавшая, что преступники ни перед чем не останавливаются, когда могут сразу захватить целое состояние. Но вам, должно быть, неинтересно слушать…
— Напротив, Торрес, продолжайте,— возразил Жоам Гарраль до странности спокойным голосом.
— Хорошо. Речь идет о краже красивых камешков стоимостью в миллион, а то и два!
Он на мгновение замолчал, непроизвольно сжав пальцы в кулак.
— Вот как было дело,— продолжал он.— В Тижоке имеют обыкновение один раз в год вывозить все собранные за год алмазы. Их рассортировывают по величине, пропуская сквозь двенадцать сит с разными отверстиями, затем зашивают в мешки и отправляют в Рио-де-Жанейро. Но драгоценный груз, как вы догадываетесь, нуждается в усиленной охране. Чиновник, выделенный управляющим, четверо конных и десяток пеших солдат из расквартированного в провинции полка — таков обычный конвой. Сначала они заезжают в Вилла-Рику, где главный управляющий ставит на мешки свою печать, а потом продолжают путь до Рио-де-Жанейро. Нелишне добавить, что из предосторожности день отъезда держится в глубочайшей тайне.
В тысяча восемьсот двадцать шестом году молодой чиновник лет двадцати трех, по фамилии Дакоста, некоторое время уже служивший в Тижоке в канцелярии управляющего, придумал следующий смелый ход. Он сговорился с шайкой контрабандистов и сообщил им день отправки алмазов. Хорошо вооруженная и довольно многочисленная банда приняла свои меры. В ночь на двадцать второе января, за Вилла-Рикой, грабители неожиданно напали на солдат охраны. Конвой мужественно защищался, но был весь перебит, за исключением одного солдата; несмотря на тяжелые раны, ему удалось бежать и сообщить о происшедшем. Бандиты не пощадили и чиновника, сопровождавшего ценный груз. Он пал под ударами злодеев, и тело его, видать, было сброшено в пропасть, потому что его так и не нашли.
— А что же Дакоста? — спросил Жоам Гарраль.
— Преступление не пошло ему на пользу. Обстоятельства сложились так, что подозрения пали на него. Его обвинили в том, что именно он был инициатором ограбления. Напрасно он отпирался. Дакоста один мог знать, на какой день назначен выход партии, и предупредить шайку бандитов. Его бросили в тюрьму, осудили и приговорили к смерти. А смертный приговор, как известно, приводится в исполнение через двадцать четыре часа.
— Несчастный был казнен? — спросил Фрагозо.
— Ночью, за несколько часов до казни, то ли действуя в одиночку, то ли с помощью сообщников, он бежал из тюрьмы Вилла-Рики.
— И с тех пор никто никогда не слыхал об этом человеке? — спросил Жоам Гарраль.
— Никто и никогда! — ответил Торрес.— Должно быть, он уехал из Бразилии и живет теперь припеваючи где-нибудь в далеких краях на краденые деньги.
— Пусть лучше живет в нищете! — горячо пожелал Жоам Гарраль.
— И пусть Господь покарает его муками нечистой совести за содеянное преступление! — добавил отец Пассанья.
Обед окончился. Собеседники встали из-за стола и вышли подышать свежим вечерним воздухом. Солнце клонилось к закату, но до наступления ночи оставалось еще не меньше часа.
— Никчемная история,— посетовал Фрагозо.— Начало нашего обручального обеда было гораздо интересней конца!
— А все из-за вас! — упрекнула его Лина.
— Как это — из-за меня?
— Зачем было расспрашивать об Алмазном округе и об алмазах? Какое нам до них дело?
— А ведь верно, черт побери! — воскликнул Фрагозо.
— Выходит, вы первый и виноваты.
— И первый наказан, потому что не слышал вашего смеха за десертом.
Вся семья отправилась на нос жангады. Маноэль и Бенито молча шагали рядом. Якита с дочерью так же молча следовали за ними.
Торрес не отходил от Жоама Гарраля, который шел понурясь в глубокой задумчивости. Вдруг Торрес положил ему руку на плечо.
— Жоам Гарраль,— сказал он,— мне надо поговорить с вами. Вы можете уделить мне четверть часа?
Жоам Гарраль поднял голову и взглянул ему в глаза:
— Здесь?
— Нет! Наедине.
— Ну что ж, пойдемте!
Оба повернули назад и вошли в дом, плотно притворив за собою дверь.
Трудно описать, что почувствовали оставшиеся, когда Жоам Гарраль и Торрес ушли вдвоем. Всех охватила какая-то непонятная тоска, предчувствие нависшей опасности, но никто не решался высказать его вслух.
— Маноэль,— сказал Бенито, схватив друга за руку и отводя в сторону,— что бы ни случилось, этот человек высадится завтра в Манаусе!
— Да!… Всему бывает конец! — твердо ответил Маноэль.
— А если из-за него… с моим отцом случится несчастье… тогда я убью мерзавца!
Глава XX
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Оставшись одни в комнате, где их никто не мог ни видеть, ни слышать, Жоам Гарраль и Торрес с минуту смотрели друг на друга, не произнося ни слова.
Может, авантюрист не решался начать разговор? Или он предвидел, что Жоам Гарраль ответит на все его вопросы презрительным взглядом? Скорее последнее.
— Жоам,— начал он,— ваша фамилия не Гарраль, а Дакоста.
Услышав это имя, Жоам Гарраль невольно вздрогнул, но ничего не сказал.
Торрес продолжал:
— Двадцать три года назад вы служили в управлении тижокских алмазных копей, и вас приговорили к смерти по делу об ограблении и убийстве.
Жоам Гарраль молчал. Его спокойствие, по-видимому, удивило шантажиста. Неужто он допустил ошибку? Но нет! Иначе Жоам Гарраль возмутился бы, услышав столь чудовищные обвинения. Должно быть, он просто хочет узнать, к чему клонит Торрес.
— Жоам Дакоста,— продолжал тот,— я повторяю: вы, и никто иной, бежали из тюрьмы в Вилла-Рике за несколько часов до казни! Что ж вы молчите?
