вокруг было, как в тумане. В конце концов, уставший Алексей уснул за рулем, я заметила, как мотоцикл плавно пересек осевую и подхватила своего водителя, прежде чем мы съехали с дороги. Когда Алексей пришел в себя, мы решили заночевать на первом же попавшемся съезде с дороги. Палатку мы поставили прямо на грунтовке, ведущей куда-то в лес, о чем узнали утром, когда мимо нас протарахтел «Иж».

Дома мы были в шесть часов вечера, всего на шесть часов позже остальных. Радости мы не испытывали — слишком устали, чтобы чувствовать хоть что-то. Мы только помылись, поели, упали на широкую кровать и проспали до следующего дня. Потом кое-как выбрались до магазина, накупили продуктов, приготовили поесть, пообедали и снова уснули. Вечером позвонили из «Седьмого» поселка и пригласили нас к Будаеву — отпраздновать возвращение. Наверное, нужно было идти, но мы были такими уставшими, да и видеть никого не хотелось. Совсем никого. И мы не пошли…

А ночью я испытала то, что позже назвала «синдромом бамовской дороги»: я проснулась среди липкой, вязкой темноты, шел дождь и река должна была прибыть.

Надо было срочно переправляться, а иначе… Иначе… Надо идти! Надо! Я рванулась, села на кровати, и целая минута понадобилась на то, чтобы понять, что я сижу в собственной постели, в квартире на пятом этаже, что за окном идет дождь, и что мне совсем, совсем ничего не угрожает… То же самое происходило с Алексеем, то же самое было и с другими. Мецкевич, у которого в понедельник закончился отпуск, был вынужден выйти на работу, но работать не смог — пришлось взять неделю за свой счет. Алексею повезло больше, его отпуск заканчивался через десять дней. И все эти десять дней мы ели и спали. И больше нам ничего не было нужно. Ни-че-го…

Моя мама приехала с дачи только через два дня после нашего возвращения.

— Да ничего, все нормально, — сказала она спокойно, когда я спросила её, как она тут была без нас, — я уже по радио слышала, что вы вернулись.

Впрочем, были некоторые нужды, которые время от времени заставляли нас нарушать уединение — нам пришлось дать пресс-конференцию, отрабатывая все еще не пришедшие на счет деньги. Я старалась держаться нейтрально, ребята — тоже, но из глаз Анны Будаевой хлестала ненависть, и я её понимала. Нам рассказали, как она, узнав о том, что мы не вышли на связь, в слезах рвалась в офис «Ангарнефти», чтобы добиться поисков мужа и сына, а её не пускали холеные охранники в дорогих костюмах. Она все же пробилась к какому-то менеджеру, который её принял, и даже пообещал оплатить ей проезд, но только до Курумкана.

Ирина Хомякова тоже не могла нас ничем обрадовать.

— Ну вы, ребята, и натворили дел. То есть не вы, а ваши журналисты. Алина, в следующий раз давайте только опосредованную информацию. Поняла? То, что написали в иркутской «Неделе» ни в какие ворота не лезет. Я на твоем месте поехала бы разбираться с редактором. Ну, а что касается вас…

Оказалось, что телекомпания «Ангара-ТВ», обеспокоившись пропажей журналистов и дорогой видеокамеры, стала, по меткому выражению Ирины, «нагибать» нефтяную компанию, чтобы та оплатила вертолет, который должны были снарядить на поиски.

Компания пыталась отвертеться, но журналисты били на то, что имидж копании значительно пострадает, если они объявят, что нефтяные магнаты не желают искать собственных работников, и договор об оплате вертолета пришлось подписать. Так что вовремя мы отменили рейс вертолета, а то неизвестно, чем бы все это закончилось для работающих на компанию ребят.

— Но вы не беспокойтесь насчет двадцати тысяч, со дня на день они придут. Только Алина, вот что: оказалось, нам невыгодно оказывать вам материальную помощь, мы провели этот платеж, как оплату рекламы. Нужно переоформить документы, и, наверное, придется заплатить налоги с этой суммы.

В ожидании денег мы еще по какой-то инерции съездили на мотослет на Байкал. И хотя все снова ехали вместе, мы с Алексеем сразу поняли, что мы не в команде.

Особенно это демонстрировали женщины: Анна и Вероника, жена Андрея Кравчука — они громко смеялись, украдкой, но так, чтобы я это видела, тыкали в мою сторону пальцами, и, видимо, обсуждали меня.

Поездка была неудачной, я ехала на «Соло», Алексей — на Гиперболоиде, у которого на перевале заклинило двигатель, — не выдержал бедный «Урал» нагрузки, которую дали ему в походе, занемог. Нам пришлось изворачиваться, переставлять двигатели с мотоцикла на мотоцикл, цеплять «Соло» на форкоп… Вернулись мы из поездки измотанными.

А вскоре на счет пришли деньги. Никто из ребят не хотел платить налоги. Я была единственным человеком, который понимал, что такой платеж — спасение для клуба.

Как оказалось, мы не израсходовали бензина на двадцать тысяч — чеки, тщательно собранные мною на всех заправках, не покрывали и четырнадцати тысяч рублей.

Кроме этого, знакомые юристы порекомендовали не играть с законом, а честно заплатить подоходный налог. И мы с Алексеем заплатили. Пришлось выворачиваться: задним числом заключили займ с Князевым, а снятые со счета деньги оформили как возврат займа — так порекомендовали сделать бухгалтеры. Правильно ли это было, не знаю. Мне было все равно, никакие деньги не могли компенсировать потерю Щенка.

Алексей повез деньги в «Седьмой», к Будаеву, где его уже ждали. Я ехать отказалась.

Он не возвращался как-то слишком долго, а когда вернулся, то я сразу поняла — что-то случилось. У него был такой вид, как будто его предали. Он даже не заговорил — застонал.

— Спрашивал меня вчера Мецкевич, приедешь ты в «Седьмой» или нет, спрашивал, да не догадался я, не допетрил, что здесь что-то не так… Да… Совсем я, видно, плохой…

Меня словно обожгло.

— Что случилось?

— А ничего! Сели они в кружочек… Да и высказали мне все… о тебе. А особенно о статье, которая вышла в «Автомагазине».

— Что, что там такого? — я растерялась. Я уж, как могла, сгладила в статье все острые углы.

— А кто написал про Будаева: «Манеру его езды можно назвать какой угодно, но только не степенной»?

— Но это правда, он не ездит тихо.

— Ну, а он с тобой не согласен. Ты пойми, они себя героями чувствуют, а тут ты… с такой лажей.

— А что еще им не понравилось?

— Да все!.. Что мало написала про их героизм, что много — про себя и про меня.

— Правильно, я ведь передавала свои ощущения… А другая статья, в «Новостях»?

— А Будаеву не понравилось, что там ты подписалась псевдонимом! А вот так! — он был так зол, что мне пришлось промолчать. — А еще они разозлились, что ты не приехала. Будаев так и сказал, мол, что это, Алина не приехала, сказала бы, если её не устраивает моя квартира, мы бы перенесли встречу в другое место… — он вдруг как-то устало обмяк, сел на кровать. Потом стянул с себя одежду и тут же лег под одеяло.

— Знаешь, я что-то хочу спать… — и через десять минут он спал.

Не спала я. Я гадала, почему они не позвонили мне, и не высказали все это хотя бы по телефону, если придти и посмотреть мне в глаза так уж противно? Потому что удобно высказывать это все Алексею, который совершенно точно ничего не ответит?

Но больше всего меня потрясли слова, которые он сказал, уже засыпая.

— Ты знаешь, мне кажется, они думают, что ты придумала этот фокус с налогом, чтобы оставить деньги себе. Типа компенсация за мотоцикл…

Я психовала, курила на балконе и очень-очень хотела завтра вечером позвонить Будаеву, когда он придет в работы и, если надо, при всех выяснить, кто что написал, по какой причине, и кто кому должен денег. Алексей ушел на работу, а я все еще не спала. У меня все же хватило ума позвонить Насте Крыловой, единственной оставшейся у меня приятельнице. Я не звонила ей… лет пять.

Она молча выслушала мои стенания и спросила:

— Зачем? Зачем тебе нужно с ними встречаться?

— Ну… выражаясь жаргоном, чтобы «базар развести».

— А если ты этот самый базар «не вывезешь»? Ты человек, конечно, агрессивный, но чересчур эмоциональный. Ладно, если «разведешь», а если нет? Как ты себя будешь чувствовать после этого?