К ночи на лагерь налетела гроза, она загнала нас в палатку, и мы решили, что праздник закончился до утра, но не тут-то было, — ни молнии, ни громовые раскаты не могли успокоить взвинченную толпу. К нашему удивлению, на поляне, разогретой парами спиртного и испарениями бензина, холоднее не стало, — на нас обрушился кратковременный теплый ливень. Таких ливней не бывает в Прибайкалье, этот просто смочил траву, прибил пыль и доставил немало удовольствия горячим, потным телам пьяненьких байкеров — не надо было лишний раз споласкиваться в застоявшейся воде речки. Дождь быстро отшуршал по листве деревьев и снова на поляне стал слышен только оглушающий, монотонный рев десятков двигателей. Поднимающийся от земли пар смешивался с дымом, идущим из глушителей. Мы еще немного посидели на пороге палатки, вглядываясь в отсветы костров, мелькание ослепительного света фар, в огни возле торговых ларьков и домиков, где ночевали коммерсанты, допили пиво, потом поставили свой мотоцикл так, чтобы кто-нибудь из пьяных собратьев ненароком не заехал к нам в палатку, и уснули. Нам не мешал рык движков над головой и пьяные песни тоже почему-то не мешали…

На следующий день нас разбудили мощные рулады, доносящиеся из громадных динамиков на сцене. Хорошо еще, что сцена была повернута в другую сторону. Чей-то хрипловатый басок объявил, что, мол, братья и сестры, через полчаса состоится открытие шоу, и поэтому всем лучше собрать свои тела, собраться самим и, сев на мотоциклы, подъехать к сцене. Нам пришлось в срочном порядке вытряхиваться из спальников, умываться и пить остатки холодного чаю. Ровно в двенадцать все выстроились неровными рядами возле сцены. На сцену взошел упитанный высокий мужчина в полном расцвете сил — он был, конечно же, в бандане и кожаных штанах, лицо его заросло черной бородой до самых темных очков. Он представился Полковником из Нижнего Новгорода и «задвинул» торжественную речь. Услышав его кличку, мы хмыкнули и переглянулись, решив, что в каждом городе, видимо, есть свой Полковник.

Потом состоялась перекличка городов, — мы только удивлялись, как много здесь народу, а Алексей нажал на кнопку сигнала, когда Полковник громко объявил: «Ангарск!»

Сигнал Щенка прозвучал как-то слабенько и одиноко, и мы дополнили его воплями.

А потом был парад по улицам города. Мы с Алексеем заранее договорились, что мотоцикл поведу я, а он, чтобы не мешать мне, поедет вместе с Виктором. Я была очень благодарна ему за это. Когда все вдруг рванули куда-то в сторону ворот, я решила, что сперва будет построение, а уж потом, все по сигналу поедут в город, и поэтому пропустила момент, когда колонна без всяких сигналов рванула вперед.

Пока я разворачивалась, пока пропускала кого-то слева и справа, я снова оказалась в самом хвосте. Ни Алексея, ни Виктора я уже не видела. Замешкавшись, я и не заметила, как оказалась самой последней. За мной была только машина сопровождения ГИБДД, которая мигала стробоскопами и периодически взвывала, словно голодная гиена. И тут я разозлилась. Да что они, эти мальчишки, о себе возомнили? Я врубила третью и открутила ручку газа. Я быстро и без проблем обошла одного, второго, третьего, десятого… Колонна неслась по городу, сигналя и рыча, нас было много, и это было замечательно! Меня вдруг охватила волна возбуждения. Такое приходит только тогда, когда ты понимаешь, что ты не один, что есть люди, которые разделяют с тобой это невольное сумасшествие, что рядом есть плечо товарища, который не оставит тебя в трудную минуту, что есть на свете ребята, которые называют тебя просто и коротко: сестра! Я летела вместе со всеми, разворачивалась, сигналила и кричала что-то хорошее этому городу, этой дороге, этим тополям и даже этому дождю, который вдруг хлынул сверху и охладил мне лицо и плечи, и грудь…

Казалось бы, это возбуждение, это волшебное электричество, которым были заряжены в эту секунду мы все, должно было как-то разбудить город, и жители должны были высыпать на улицы, что-то крича и приветствуя нас, своих гостей…

Но на улицах было по-прежнему тихо и безлюдно, гаишники — суровы и неулыбчивы.

Лица одиноких прохожих выражали какое-то застывшее недоумение, нас провожали озадаченными взглядами, словно нас здесь и не ждали, словно нам и не рады. Мы возвращались назад, немного притихшие, немного промокшие, но все равно, обрадованные неизвестно чем. За последним из мотоциклистов с грохотом захлопнулись железные ворота, чтобы до конца шоу уже не выпустить в город ни одного байкера. Я остановила мотоцикл у палатки и посмотрела назад. М-да, мы все же были в зоне. В зоне, где царила полная свобода. На бэйджике крупного немолодого мужчина было написано: «Начальник лагеря». Что ж, зона, так зона.

Любимый город, по всей видимости, мог спать спокойно…

— Люблю я ездить колонной! — восхищенно воскликнул Виктор. — Это просто… Зер гут! — он не нашел в родном языке нужных слов и перешел на немецкий.

— Ага, дастиш фантастиш, — усмехнулся Алексей, что следовало понимать, как «даст ист фантастиш»

— Яволь! Яволь! — Виктор был вполне счастлив.

А потом, собственно говоря, и началось шоу: соревнования, танцы, конкурсы и музыка. Я то и дело теряла из виду Алексея, искала его, бегала смотреть на конкурсантов, покупала пиво, фотографировала все, что попадалось мне на глаза, давала интервью местному телевидению, Алексей в свою очередь, участвовал в соревнованиях, снова бегал от мотоцикла к мотоциклу, с кем-то разговаривал, обменивался адресами. Он с сочувствием смотрел на колясочников, никто из них так и не сумел толком поездить с задранной коляской, местных, которые могли бы утереть всем гостям нос, на соревнования не пускали. Алексей фыркал, глядя на юнцов-неудачников, и думал о том, что он бы точно не посрамил родное Прибайкалье.

Потом он носился как угорелый, покупал себе фирменную футболку завода с надписью «Хватит притворяться травоядным!» и с серым волком на мотоцикле, какие-то хромированные прибамбасины на крылья, и еще кучу всякой блестящей чепухи.

Какой-то юнец все время проходил мимо нас, когда мы сидели у костра, но потом вдруг осмелился и подошел.

— У вас ненароком нет сухариков для клапана? — стесняясь, спросил он. — Я разбирал клапана, уронил в траву, и все — как в воду канули. У кого не спрошу — ни у кого нет.

— Нет, — сказала я, но, когда он понуро отошел, вопросительно посмотрела на Алексея.

Сухарики у нас были. Аккуратно завернутые в газетку, уложенные в коробочку из-под фотокассеты, они съездили с нами до Новосибирска, побывали на Ильчире и приехали теперь сюда. Может быть, настала пора расстаться с ними? В конце концов, до Тюмени не так уж и далеко… Алексей кивнул и позвал парня назад.

— Вот, возьми… Нет, денег не надо.

Тот обрадовано схватил коробочку. Он смотрел на нас, как на спасителей.

— Ты даже не представляешь, как я рад! — ошалело говорил он. — Спасибо! Ну, спасибо! — и он убежал, чтобы вскоре снова появиться. Он принес пиво в знак благодарности.

— Не волнуйтесь, теперь вас точно клапана не подведут, — сказал Виктор. — Так всегда бывает — если отдал запчасть другому, то у тебя ничего не сломается.

А потом были конкурсы «Крутой передел», где жюри оценивало самые красивые мотоциклы, и на который отважная Гайка выставила своего «крокодила», конкурсы кто быстрее выпьет бутылку пива, у кого самый большой живот и самая крутая татуировка, и еще было много, много, много всего. А потом я устала и пошла к костру…

У костра сидел Виктор, он был не один, рядом с ним сидел какой-то светловолосый, не старый, но успевший огрузнеть мужчина с откормленным лицом чиновника.

— Алина, это Юрий Александрович, редактор журнала «Мотор», я тут показывал ему твои публикации, которые ты мне вчера дала, вот, он хотел с тобой поговорить…

Мужчина обернулся ко мне и расплылся в сладкой улыбке.

— Здравствуйте, Алина! Это ваш мотоцикл? Пишите вы неплохо, я тут Виктора послушал, знаю, что вы ездите вдвоем с мужем, быть может, напишите нам про свои поездки? Я очень, очень заинтересован…

Эту заинтересованность выражало все его тело, он потянулся ко мне, галантно взял за руку, зачем-то посмотрел на ладонь, а потом несколько раз погладил тыльную часть руки.

Я обалдела от такой наглости, но нахамить не успела. Положение спас Алексей, он, словно бесплотный дух, возник за спиной главного редактора и безмолвно, но с возмущением воззрился на него пламенеющим взором. Редактор стушевался и отпустил мою руку.