– Мне-надо-в-город… – пробубнил Гарбуш, дожевывая хлеб. – Пропусти…

Лейфа, шагнув навстречу, произнес:

– Нет, подожди. Нам следует поговорить. Выслушай меня.

Гарбуш вздохнул, дожевал, проглотил и сказал:

– Я вправду спешу. Пожалуйста, говори быстрее.

Мастер Лейфа окинул сына суровым взглядом.

– Тебе не следует лететь на ковчеге.

– Но я хочу лететь… – начал Гарбуш.

– Не всегда получается делать то, что хочешь.

– Но почему? Я…

– Это опасно, – продолжал отец. – Останься здесь.

Гарбуш помотал головой.

– Здесь скучно.

– Пойми, ведь Доктус даже не отправляется с вами! Летит Владыка. Вы ничем не обязаны ему. Он…

– Он помог аркмастеру получить этот квартал.

– Ну и что? Это не значит, что юные карлы должны рисковать за него своими жизнями. А экспедиция будет опасной, иначе Доктус не грузил бы на ковчег столько оружия.

– Все равно полечу, – сказал Гарбуш. – Я хочу лететь, и я полечу. Ты сам виноват в этом!

Мать с отцом опешили.

– Что ты говоришь?.. – начала мать.

– Да, ты виноват! – повторил Гарбуш. – Ведь ты когда-то покинул Норавейник, уплыл на корабле. А потом переехал в Фору, задолго до остальных. Во мне твоя кровь, вот почему я не могу сидеть на одном месте!

Мать потупила глаза, отец покраснел.

– Тогда я знал, что делал, – повысил он голос. – Корабли – это совсем другое! А ты даже не имеешь понятия, куда летит ковчег.

– Главное – он летит далеко! – с этими словами Гарбуш выскочил из кухни. Отец закричал вслед:

– Я поговорю с Доктусом, он исключит тебя из команды!

У гноморобов дети сами решали, что им делать в жизни. Все еще возмущенный попыткой отца вмешаться, Гарбуш покинул квартал и зашагал в сторону городской окраины. Последние слова мастера Лейфы совсем вывели его из себя: отец не имеет права так поступать. Тем более он и сам в молодости…

Подходя к дому у руин, юный Гарбуш попытался успокоиться. Ипи всегда чувствовала, если он был зол или расстроен, и сразу же начинала переживать, не случилось ли чего плохого.

Увидев свет в окне, гномороб остановился, медленно и глубоко дыша. Провел ладонью по лицу, потеребил бородку и наконец шагнул к дому. Через приоткрытую дверь не доносилось ни звука. Гарбуш заглянул – пусто. Он вошел, оглядываясь. Почему никого нет? В это время хозяева обычно заканчивали ужинать. Гномороб выглянул на улицу – огород среди руин уже неразличим в темноте. Да и нечего им там делать в это время…

– Эй! Вы где? – позвал Гарбуш.

На столе стояла посуда с недоеденной пищей, в очаге догорал огонь. Гарбуш взгромоздился на табурет Ипи. Значит, они поели, и кто-то позвал их наружу. Может, старший брат, тот, что нашел работу в городе? Ипи говорила, он обещал устроить и отца. Брат часто бывал занят вечерами, Гарбуш почти не видел его во время своих посещений.

Он помотал головой. Глупости. Почему тогда ушла вся семья? Как раз в это время мать обычно укладывала младших спать…

Он поглядел на дверь во второе помещение. Их здесь всего-то два и есть – кухня да спальня.

Эта дверь тоже оказалась приоткрыта.

Гарбуш слез с табурета, обошел стол и заглянул в спальню.

И, отпрянув, повалился спиной на пол. Они все были там – вся семья!

Он вскочил, распахнул дверь, шагнул дальше, глядя на сваленные под стеной тела, на кровь…

– Ипи! – закричал Гарбуш. – Ипи!!!

Его чуть не стошнило. Нет, Ипи там не было, только мать с отцом, сестра и трое младших братьев. Их всех зарезали, но не Ипи, может, она вышла во двор, может, на огород, когда появились те, кто сделал это, – и до сих пор прячется там?

Когда Гарбуш бросился наружу, в дверном проеме возникла фигура. Человек взмахнул рукой, юный гномороб вверх тормашками полетел обратно, ударился о козлы, поддерживающие столешницу, и растянулся на полу. Из носа потекла кровь. Гарбуш вытер ее ладонью, глядя на четверых людей, что вошли в дом.

– Как тебя звать? – спросил один. Пальцы его левой руки перематывала грязная тряпица.