Желание прикончить приоса, просто чтобы тот больше не выводил его из себя своими безумными выходками, одолевало Репкова уже несколько дней. Пока Делано оставался трезв – впрочем, эти периоды становились все короче, – он еще напоминал человека. Приос недолюбливал кровь, побаивался трупов, а во время нападений на норы старался не лезть в гущу сражения. В похмелье он становился плаксив и сентиментален, но, напившись, зверел – хотя это проявлялось не во вспышках буйной ярости, а в планомерном расчетливом насилии.

– Это называется допрос? – процедил Репков. – Разрезать карлу на куски – по-твоему, это допрос, урод?

Клер покачался и упал животом на шкуру.

– Гнорр… – рыкнул он, тяжело ворочаясь, – борбр…

Фан плюнул, когда приос повернулся, натягивая шкуру себе на голову.

– Гнобо… – донесся неразборчивый голос. – Гномо… бороб…

Устроившись поудобнее, он тут же захрапел. Вид человека, уснувшего среди расчлененных останков, был мерзок даже для бывалого наемника. Фан вытащил меч и занес над спящим. Постоял, снова плюнул и вышел из шатра.

Половина городского ополчения двигалась к Норавейнику пешим ходом, половина верхом; город не обеспечивал своих защитников лошадьми, позволить их себе могли только ополченцы из семей побогаче. Все лесовики тоже были пешими, кроме вождей, Шри Юшвара и еще двух, чьи племена присоединились к войску. Хотя Фан полагал, что слово «племена» тут не годится – скорее шайки лесных разбойников. После долгих споров скакунов для вождей пришлось купить Репкову.

Войско стало лагерем в полутора лигах от Норавейника, три десятка телег развернули широкой дугой. Позади них горели костры, на которых готовили пищу.

Происходящее не нравилось Фану настолько, что он был уже почти готов, дождавшись ночи, покинуть войско – и пусть Делано Клер с вождями сами занимаются Норавейником. Столичный чар больше не отзывался, сколько Фан ни пробовал поговорить с ним через висящее на шее круглое зеркало. Возникшее еще два дня назад подозрение, что о нем просто забыли, крепло. После того как ворон с посланием гноморобов улетел в Фору, у аркмастера отпала надобность в наемнике – и никакой дом в богатом квартале, обещанный Фану Репкову, на самом деле его не ждет. Больше всего злило даже не то, что он лишился заслуженного вознаграждения. Фан мучился пониманием, что отомстить не удастся: слишком уж крупная фигура Сол Атлеко, слишком хорошо он защищен.

Единственное, что теперь удерживало Репкова, – золото гноморобов. Бросить все, когда осталось сделать последнее… Конечно, неплохо было бы вернуться в столицу с награбленным, зная, что тебя поджидает дорогое жилище на площади Приората. Но и просто возвратиться с золотом было слишком заманчивым, чтобы оставить войско сейчас.

Из-за телег доносился стук топоров, лязг молотков и приглушенная ругань: по приказу Репкова там сколачивали несколько «черепах». У большого шатра стояли помощники Фана, близнецы Жило и Зало.

– Они уже там, – сказал Жило, когда Репков приблизился. – Ждут тебя и лакают вино.

Наемник, откинув шкуру, шагнул внутрь. Шри Юшвар как раз передавал кувшин второму вождю, еще один сидел рядом. Поджав под себя ноги, они устроились вокруг расстеленной на середине шатра шкуры, где лежали хлеб и куски мяса. Старшина городского ополчения, плотный мужчина среднего возраста по имени Рико, хмурился, отвернувшись от них. На коленях его лежал большой сигнальный рог. Насколько Фан понимал, старшине тоже не нравилось происходящее.

А вот вождям все нравилось. Свежий ветер в твоих волосах, чистый степной горизонт впереди, купленная на чужие деньги лошадь под тобой, верный клинок в твоей руке, вид убитых недомерков и плач их женщин… Что еще требуется для счастья гордому варвару, кроме кувшина с вином, за который тоже не надо платить?

– Рожа-со-шрамом пришла! – Юшвар сделал приглашающий жест.

Фан так и не запомнил имена других вождей, наемника они не интересовали. Шри протянул кувшин, Репков взял его и с размаху швырнул о землю. Кувшин разбился, потекло вино. Двое остались сидеть, а Шри вскочил, схватив лежащий рядом… Наемник до сих пор затруднялся с определением – как называть эти корявые штуковины, которыми привыкли орудовать лесовики, не то помесь сабли с коротким мечом, не то длинный кинжал?

Юшвар пригнулся, расставив ноги и вытянув руку с оружием. Губа варвара отвисла, он тихо зарычал. Фан не шелохнулся. Маленькие глазки вождя оглядели крепкую широкоплечую фигуру наемника, ладонь, лежащую на рукояти у пояса, тонкий шрам, протянувшийся от щеки до темных волос, глаза – будто отлитые из серебра, холодные и жесткие…

– Ха! – сказал вождь и плюхнулся обратно. – Рожа-со-шрамом веселит Юшвара.

– Мы начинаем сегодня ночью, – сказал Фан, приглядываясь к Рико и отмечая, что хоть тот не пьян. – Больше никакого вина. Это ясно? Увижу, что кто-то напивается, – убью. Я приказал опустошить все меха, оставшиеся на телегах.

– Опустошить… – произнес Юшвар с тревогой. – Что есть «опустошить»? Кошатники теперь пустые?

– Вино вылили на землю! – рявкнул Фан, раздражаясь. Позади зашелестела шкура, он оглянулся – Жило с мечом на изготовку всунулся в шатер, окинул взглядом происходящее и убрался обратно.

– Никакого вина, пока не захватим Норавейник, – уже спокойнее повторил Репков. – Думаете, это будет легко?

Шри беззаботно махнул рукой:

– Коротконогие плохие воины.

– Не такие уж и плохие. И потом…

Фан Репков замолчал. Он не знал точно, какое послание нес тот ворон. Не знал, для чего все это понадобилось чару из Форы. Но догадывался он о многом.