со свойственной ему развязностью.

Однако часам к пяти его охватило чувство беспокойства. Сондерс и Хамильтон должны были возвратиться. Что скажут эти вечные брюзги по поводу нового нарушения программы?

Но пробило пять часов, шесть, семь, а экскурсанты не возвращались. За обедом пассажиры говорили об этом необъяснимом запоздании, и семейства Хамильтон и Блокхед уже серьезно беспокоились.

Их тревога еще увеличилась, когда стемнело, а о путешественниках не было еще слышно. Что могло приключиться с ними?

– Все, сударь, все, что угодно! – конфиденциально сообщил Джонсон сиплым голосом священнику Кулею, который откинулся, спасаясь от дыхания осторожного пьяницы.

В половине десятого Томпсон уже собирался отправиться в Фуншал за справками, когда наконец какая-то лодка пристала к левому борту «Симью». Последовательно взошли на палубу запоздалые экскурсанты – увы, в меньшем количестве!

Радостный отъезд, грустное возвращение. Каким долгим казался им путь, приведший их обратно в Фуншал!

Прежде всего должны были заняться Долли, которая вследствие катастрофы, казалось, лишилась рассудка. Долго и тщетно все хлопотали вокруг нее. Только Рожер добрыми словами успел успокоить ее ужасное отчаяние.

Когда наконец усталость смягчила рыдания несчастной молодой девушки, он старался внушить ей надежду. Морган молод, ловок и смел. Он спасет женщину, ради которой рисковал жизнью. Целый час Рожер непрестанно твердил это, и мало-помалу относительное спокойствие вернулось истерзанной душе Долли.

Тогда он помог ей подняться до дороги, где ждали лошади; затем, посадив ее в седло, оставался около нее, упорно повторяя слова надежды.

Джек, мрачный и ушедший в себя, не пытался вмешаться. Он не пользовался своими родственными связями, чтобы взять на себя роль утешителя. Его равнодушие показалось бы даже странным его товарищам, если б они не были слишком поражены внезапной катастрофой, чтобы замечать что-нибудь вокруг себя. Молчаливо продвигались они, думая о плачевном событии, только что завершившемся. Ни один из них не питал надежды, которую Рожер из жалости старался внушить Долли.

Медленно следовали они по дороге вдоль восточного склона Курраль-дас-Фрейаш до места пресечения его с Новой дорогой. Во время этого долгого перехода они не переставали шарить глазами в бурлившей воде, ярость которой, по-видимому, унималась. С наступлением ночи они достигли Новой дороги, которая быстро удалялась от потока, где исчезли их двое друзей.

Через час они были в Фуншале, откуда лодка перевезла их на «Симью», где Томпсон ждал с нетерпением и томлением.

В этом томлении он черпал отчаянную смелость.

Он устремился навстречу запоздавшим. Первым как раз показался баронет. Ворчание, слышавшееся за ним, обличало присутствие Сондерса. Томпсон имел перед собой одного из двух своих врагов. Другой был недалеко.

– Как поздно возвращаетесь вы, господа! – воскликнул он, призывая на выручку свою самую ласковую улыбку, не соображая, что темнота парализует ее эффект. – Мы уже начинали чертовски беспокоиться.

При отношениях, существовавших между ними и главным администратором, выраженное им беспокойство могло лишь удивить Хамильтона и Сондерса. Но, озабоченные другим, они слушали Томпсона, не понимая его, между тем как прочие экскурсанты, в свою очередь поднявшись на палубу, выстроились полукругом, неподвижные и молчаливые.

– Мы ждали вас с тем большим нетерпением, – продолжал Томпсон словоохотливо, – что в ваше отсутствие эти господа и эти дамы просили у меня, требовали от меня, смею сказать, изменения в программе.

Последние слова Томпсон произнес дрожа. Не получив ответа, он стал смелее:

– Нет, собственно, небольшого! Пассажиры, находя пребывание в Фуншале несколько долгим, желали бы сократить его, уехав сегодня же вечером. Полагаю, вы не будете ничего иметь против этой комбинации, дающей нам выиграть два дня на три дня запоздания?

По-прежнему – никакого ответа. Томпсон, удивленный легкостью своего успеха, более пристально посмотрел на своих немых слушателей. Странность их поведения вдруг поразила его. Долли плакала, склонившись на плечо Рожера. Четыре спутника их хмуро ждали, чтобы болтливый Томпсон позволил им вставить словечко, которое должно было быть серьезным, судя по выражению их лиц.

Одним взглядом Томпсон пробежал группу и увидел в ней пробел.

– Что-нибудь случилось с вами? – спросил он задрожавшим вдруг голосом.

Точно вызванное таинственным предупреждением молчание водворилось между пассажирами, лихорадочно теснившимися вокруг Томпсона.

– Миссис Линдсей?.. – допытывался тот. – Господин Морган?

Сондерс сокрушенным жестом комментировал глухое рыдание Долли. Затем Джек Линдсей, выступив вперед, хотел было заговорить, как вдруг отпрянул, побледнев, с протянутой рукой.

Интерес этой сцены захватил общее внимание. Никто не думал заниматься происходившим в другом конце парохода. В ответ на движение Джека все взоры обратились в сторону, куда он указывал.

При свете фонарей появилась трагическая группа. С окровавленным лбом, в мокрой одежде, выпачканной илом, предстал Робер Морган, поддерживавший обессилевшую Алису Линдсей, но энергично поднявшую мертвенно-бледное лицо.

Она ответила на вопрос Томпсона.

– Мы здесь, – сказала она просто, устремив лихорадочно пылавшие глаза на своего деверя, который попятился, еще более бледный.

– Мы здесь, – повторил Робер голосом, в котором гремели обвинение, угроза, вызов.

Итак, события оправдывали ожидания Сондерса. Горизонт Томпсона заволакивался, и уже начинались апрельские утренники, просвет которых едкий пророк заметил еще на небосклоне Орты. Повторится ли впредь спор вроде того, что Томпсон поддерживал с большинством своих пассажиров? Будущее покажет это, но уже ясно, что между главным администратором и управляемыми что-то оборвалось.

Сон, говорят, может заменить для голодного желудка обед, но он не в состоянии был вернуть хорошее настроение раздраженным туристам. И утром 2 июня спардек полон был недовольными лицами.

Счастье Томпсона, что гнев их отвлекли вчерашние события. Единственный предмет разговора,