— Собаки хотя бы слушаются своих хозяев.

— Ну, он всегда вносил свою долю за квартиру, без всяких отговорок и никогда не проверяя моих счетов.

— А ты хотела от него чего-то еще? — Вопрос прозвучал так, что было неясно, имелся ли в виду бюджет или секс.

— Мы с ним и спорили-то только о музыке, стоящая она или не стоящая, когда слушали. Я знаю, что споры о музыке были для меня поводом уйти от разговоров на другие темы. Хотя я была не против разговоров. Музыка была для меня вроде оружия: если не с кем воевать, то таскать его с собой — ненужная тяжесть.

Я не то чтобы скептик. Но призывать его к ответу было безнадежно, все равно что писать письмо, которое он прочтет неизвестно когда и неизвестно в каком настроении, которого я не могу ни угадать, ни предвидеть. Хотя иногда бывало, что он отвечал.

— А я написала ему на голубом, таком тоненьком листке бумаги, и нарисовала по краям срубленные тополя. Но только свое имя.

Писать о вещах, которых не чувствуешь, трудно. Можно подбирать слова, всякие там обороты и грамотно составлять их. Но это выйдет слишком продуманно. А когда говоришь, то за словами следуют ощущения, принося такое же облегчение, как слезы. Непосредственное присутствие другого человека мешает продумывать. Речь утрачивает структуру, и тогда начинается то нелогичное и путаное общение двух существ, которое и рождает доверие.

Я смущаюсь, чтобы дать другому время найти нужные слова. Нахожу нелепые отговорки, чтобы ему было что опровергать. Прикидываюсь дурочкой, чтобы остановить поток его клятв и заверений. Громко дышу, избегая его взгляда, который при этом немедленно мутнеет и добреет. Его голос тогда звучит мягче, улыбка перестает быть ироничной, он доволен. А я сижу перед ним, вся такая неловкая и беспомощная.

Крис продолжала этот перечень, воодушевляясь все больше, однако именно это заставило Ребекку по-настоящему ощутить, как далеки они с ней друг от друга. Она разыгрывала спектакли для стареющих мужчин. Сколь бы бесцеремонно она ни распоряжалась собой и миром, те были благодарны ей даже за то, что она перешагивала через их трупы.

— Потом многим казалось, что настала пора любви, осталось только письмо написать.

Крис достала из кармана смятый листок бумаги и прочла:

— «Главное — тронуть душу. А как тронешь письмом, если тебя нет рядом и нет результата? Видишь, я вовсе не пытаюсь поймать тебя ни в том, ни в другом смысле. Я вообще еще не знаю тебя, значит, узнаю позже. Мы с тобой обязательно встретимся. Все будет хорошо. А потом ты скажешь: „Давай уйдем отсюда“, и мы уйдем». Правда, к тому времени мы с ним уже встречались.

Постоянная переписка отнимает много времени и не содержит ничего путного; что-то важное узнаешь из нее, только когда она вдруг прерывается или письмо попадает не к тому адресату. Я пишу ему: позвони. Он отвечает: я, мол, звонил целый день и не дозвонился. Я: ты что думаешь, я буду сидеть и ждать твоего звонка? Если ты не трус, так просто взял бы и пришел бы.

Он и пришел. И сразу бросил на меня такой острый, быстрый взгляд, что говорить уже ничего не надо было.

Он еще не притронулся ко мне, но у меня было такое чувство, что он ко мне ластится.

Потом мы лежали рядом. Я улеглась, он последовал за мной. Мы не разговаривали, и я догадалась, что он ищет, как бы поприличнее ко мне подобраться. Он был по-настоящему смущен, а я внутренне ликовала. Как-то он теперь выберется из этой затруднительной ситуации?

На самом деле мне было приятно, что он так сдержан. Вдруг он встал, извинился и начал прощаться. Я пошла за ним, чувствуя себя полной дурой. Поймала себя на том, что повторяю: «Только не делай вид, что между нами ничего не было». Вот так я сама себя выдала.

— Да, он действительно повел себя очень по-умному — если все было так, как ты говоришь. — Ребекка нарочно сместила акценты, оценивая сказанное, не для того, чтобы прервать Крис, а чтобы сбить ее с курса.

— Я догнала его и сказала: «Если ты сейчас уйдешь, так мне ведь не трудно увязаться за тобой куда угодно. Вряд ли это понравится тебе больше, чем если мы просто останемся здесь».

Мой неожиданный протест, казалось, ошеломил его. Или он прикидывался? Думал, что теперь надо сделать вид, будто ему стыдно. И притом изобразить скромность и достоинство. И он-таки сумел выразить и то и другое, я даже поразилась его мастерству.

— Он был просто влюблен.

— На это мне было давно наплевать. Мы еще немного поговорили, но даже мне скоро стало ясно, что у нас ничего не выйдет. Конечно, если мне без него станет скучно, то я не допустила бы слишком долгой разлуки. Но ехать к нему?! Он шел по огромной квадратной площади, и я думала, что он давно вышел за пределы слышимости, но тут он смачно сплюнул, и я услышала это.

Ребекка находилась слишком близко к Крис, чтобы как следует разглядеть выражение ее лица, однако все равно была уже уверена, что говорит Крис не о Юлиусе. Крис сладко потянулась, слегка задев Ребекку, и та почувствовала теплое прикосновение к своему бедру.

Они полулежали, глядя на выключенный телевизор, все еще стоявший в комнате.

— Я люблю только солнечный свет или свечи, если только не смотрю телевизор. Не выношу электрического света: я не могу при нем читать, и уж тем более разговаривать и целоваться.

Крис снова уселась прямо, достала из другого кармана фотографию и протянула ее Ребекке:

— Моя первая любовь.

Сказано с усмешкой? Ребекка не видела лица Крис, да и на фотографии в наступающих сумерках трудно было разглядеть что-то. Непонятно было, где и когда она сделана. Кто этот человек? И сколько ему сейчас лет? А Крис не скажет, только посмеется над ней.

— Фотография может быть подделкой…

— …А человек — не может? Помолчав, Крис сказала:

— Я была невзрачной серой мышкой.

Вряд ли это относилось ко времени, когда был сделан снимок. О чем бы она ни говорила, люди и вещи существовали для нее каждый в своем отдельном времени.

— У меня не было ничего, кроме собственного внутреннего мира, и когда кто-то пытался отнять его у меня или проникнуть туда против моей воли, я страшно возмущалась: Сначала я научилась, когда хотела, глядеть на мир отсутствующим взглядом. Потом постаралась овладеть мимикой. Я горевала, но изображала радость и веселье. Испытывала боль, но выглядела довольной. Труднее всего мне далось умение подавлять вспышки неожиданной радости.

Что я там думаю, это было мое личное дело, и выказывала я только то, что, по моему мнению, могло принести мне пользу.

Помолчав, она продолжила:

— Я добилась того, чтобы мое по-настоящему сильное чувство выглядело притворным. Тогда другой начинал сомневаться в нем, вместо того чтобы обороняться. Моя выдержка дала свои плоды: он очень быстро оказывался у меня в постели. Мне ничто не доставляло большей радости и удовольствия, чем вот такая, на вид ленивая, любовная игра.

— А ты не боялась разочарований?

— Наоборот, мы оба только того и желали, чтобы все это кончилось как можно хуже.

— Желали? Каждый — другому? Крис вдруг преобразилась:

— «Ты меня бросила!» — «Ты сам хотел от меня избавиться!» — «Как ты могла?!»

Успокоившись, выдала еще одну сентенцию:

— Для меня эти кризисы были всего лишь хорошей школой.

— Потому что тебе давно было на все наплевать. Упрек был, конечно, дешевый, но Ребекка сейчас думала больше о бутылке вина, о телевизоре и предстоящем совместном приятном вечере, чем о том, что услышала.

— К великим потрясениям стоит привыкнуть.

— Если речь о любви, то как раз наоборот, — парировала Ребекка.