Он пробирался из одной темноты в другую. Стены были шершавые, стоит прислониться — порвешь и одежду, и кожу. Осторожно ощупал помещение. Каждая стена под прямым углом переходила в следующую. Сплошные полки, нигде или лишь где-то далеко переходившие одна в другую. Из чего сделана стена и какой она толщины, узнать никак нельзя было. Он ни на что не натыкался, никуда не проваливался. Тем острее было ожидание шока.

Будь это одно большое помещение, он не стал бы исследовать его. Множество маленьких вызывали недоумение. Одни непроницаемые стены, направлявшие, гасившие и копившие любые потоки воздуха. Что бы ни находилось за ними, оно было бесконечно далеко.

В каком-то невидимом углу он попытался вызвать какое-нибудь видение, чтобы заполнить им окружающее пространство. Закрыл, крепко зажмурил глаза и увидел небольшой пурпурно-красный образ. Расплывшаяся восьмерка, слегка перекрученная лента, не имевшая тени. Она не приближалась, но ее края будто резали глаза. Оба глаза — значит, лент тоже было две.

Отвернуться он не мог. Когда образ погас, он был уверен, что еще и ослеп.

Он не кричал и не двигался, это было бесполезно. Ничего не видел, хотя сейчас, вероятно, уже мог бы что-то увидеть и отреагировать. В комнате был кто-то еще, и сделай он хоть шаг, то наверняка наткнется на него. Где-то рядом темнота раскрывалась. Он заблудился и сам стал тьмой.

С величайшей осторожностью он начал вытягивать руку, чтобы не напугать того, другого. Опустился на колени, чтобы стать меньше ростом, и нащупал какую-то ткань. Найдя под ней руку, подложил свою под нее и замер.

Казалось, он где-то очень далеко от своей руки. Его ожидания воплотились в чье-то тело, не принимавшее его руку, но и не отвергавшее ее. Двигалось оно, только когда двигалась его рука.

Он обхватил тело. Его защищали груди, сами такие беззащитные. Подхватив под мышки, он поставил ее на цыпочки. Она чуть не упала прямо на него.

Снова опустив ее на пол, он растянулся рядом с ней. Попытался приблизить лицо к ее лицу. Взял ее голову в руки, и голова приподнялась.

Хотел передать ей свою силу, но не знал, как она отреагирует. Ему было достаточно быть рядом, вдыхать ее запах и слышать дыхание. Ощутил влагу у себя на лбу и свой ответный пот.

Подумал: «Ну, давай», и она тут же придвинулась. Что-то теплое коснулось его щеки, упругое и плотное.

Он усадил ее, прислонив спиной к стене, согнул ей ноги в коленях, как будто она только что съехала на пол. После первых же поцелуев стало легко. Голову на плечо, одну руку между ног, другая гладит ягодицы. Части тела, твердые, но достаточно эластичные, чтобы никогда не страдать от вывихов.

Он был везде, где угадывал ее тело. Но не держал ее. Не следовал, как тень, то исчезая, то вновь возвращаясь. Прижимался, не прилагая для этого усилий. Не любя, но и не ненавидя, он делал с ней все возможное. Когда гладил, то, вероятно, поранил ее пару раз. Она могла умереть в любой момент.

Он растопырил пальцы — так они были чувствительнее. Как только они коснулись кожи, он сжал другую руку в кулак и ударил где-то рядом. Сразу не понял даже, какая это часть тела. Может, попал, а может, и нет.

Она была в крови. То ли он действительно ранил ее, то ли она сама где-то порезалась. Она не дышала, но это еще не значит, что умерла. Он лишь судорожно сглотнул воздух.

Горло у него пересохло, желудок скрутило. Теперь он больше никогда не сможет ничего есть. Жажду нельзя было утолить. Желудок не примет никакой жидкости.

Пытаясь сглотнуть слюну, он перестал дышать и чуть не подавился.

Процесс умирания не стал для него подготовкой к смерти. С него просто снимали слой за слоем, пока не останется лишь неведомое прежде ядро.

Смерть была так близко, что ему захотелось протянуть руку и поторопить ее. Он почему-то подумал о ботинках, которые наверняка поцарапал. О насекомых, которых можно раздавить так легко. О листьях, опадавших с деревьев. Везде была смерть.

Он не испытывал ни голода, ни иных потребностей, да в этой комнате ничего и не было. Ничего, что могло бы примирить его с жизнью. Он доживал. Еще одна таблетка даст последний толчок, ускорив и без того неизбежный процесс. Последний прием совпал с последним вздохом.

Он уже не мог следить за действием таблетки. Не различал, что именно вызывает боль. Не отождествлял себя с какой-то определенной личностью. Ему было все равно, кто он. Слышал, как все почему-то обращаются к нему на «Вы». В перспективе, то приближаясь, то удаляясь, были люди — они завладевали друг другом, занимались любовью или просто встречались.

Не было больше причин обращать внимание на все это, раз теперь уже можно поменять личность, а простившись с личностью, не было причин держаться за жизнь.

Но он-она-оно еще жило. Заточенное в комнату, где никакая жизнь была больше невозможна. Слишком жарко, слишком холодно, слишком сильное или слишком слабое давление. Ничто больше не появится и ничто уже не повредит трупу. Который к тому же никогда и не был им, Юлиусом.

Думая о себе как о трупе, человек всегда становится на точку зрения другого. Зачем же думать только об одном этом трупе? Вместо этого он стал думать о многих. Как прежде, желая подчеркнуть какое-то слово, он повторял его много раз, как требовал у других много большую сумму или сам платил много больше, чем было оговорено. Это было лишнее, в глубине души он и сам никогда этого не хотел. Разве что когда требовались серьезные усилия. Он решил использовать эти трупы. Не довольствуясь одним их созерцанием, не погребая в пантеонах и не закапывая в землю. Пусть они станут строительным материалом, как камни, чтобы, когда и камни рассыплются, из них, как из бетона, будут создавать дома, а из домов — город. А когда и те распадутся, то саму землю, на которой они стояли.

Кто-то один совершил именно это. Даже если действовал по плану и приказу других, и, не найдись он, это совершил бы кто-то другой. Но совершил это именно он. Теперь свершений осталось на одно меньше. Здесь, именно в этом месте, он подчинил себе мир. И больше ему незачем здесь быть.

«М», судя по всему, метадон, препарат опиатной группы, а «S» ($) — галлюциноген серии «экстази»: другие комбинации не избавляют от страха смерти. — Примеч. пер.

на месте преступления (лат.).