чтобы «Трест» сносился с министерством иностранных дел, а не со штабом. Бирк доказывал, что агентура эстонского штаба очень слаба и нельзя доверяться ей после нескольких провалов.

Артузов, просматривая письма, составленные Потаповым, убедился в ловкости, с которой он вёл игру, ограничиваясь одними обещаниями. Запугивая возможностью провала, Потапов сеял панику в эстонском и польском штабах.

Роль Кутепова в эмигрантских кругах все больше возрастала. Поддержание с ним связи приобретало первостепенное значение. По этой причине приходилось мириться с пребыванием «племянников» в Москве.

Из разговоров с Марией Захарченко нетрудно было составить мнение о характере Кутепова: жестокий, упрямый, подозрительный и грубый солдафон.

— Александр Александрович! — говорила Якушеву Мария Захарченко. — Я не скрою от вас, мы не верили в вашу организацию, сомневались, заранее считая себя погибшими. Мы рвались в Россию, рвались на подвиг, решили пожертвовать собой. И тут подвернулся Николай Евгеньевич Марков. Он сказал: «У Монархического совета есть верный филиал в Москве». И «Трест» оказался очень серьёзной организацией! Вы должны непременно встретиться с Александром Павловичем, с Кутеповым! Вы увидите, что это за человек!

— Не тот ли это Кутепов, тогда ещё полковник, который с десятью ротами преображенцев и кексгольмцев да с двумя эскадронами драгун взялся подавить Февральскую революцию, загнать толпу в угол, к Неве, и дошёл с этим отрядом только до Кирочной? — вспомнил Якушев. — Он или не он?

— По тому, что вы рассказываете, похоже на Александра Павловича. Какая сила! Какая энергия! Какой ум!

«Ну, насчёт ума ты хватила, милая», — подумал Якушев и вспомнил, что ему говорил Климович. А говорил так: «Вы увидите, этот болван ещё обделается на весь мир. Храбрости хватает, а ума ни на грош!»

Захарченко посылала через «Трест» письмо за письмом Кутепову. Письма были полны восторга: «Все великолепно!», «Все солидно!». Кутепов дал супругам указание: поступить в полное распоряжение «новых друзей». Но поддерживать в «племянниках» веру в реальность «контрреволюционной» организации Якушеву становилось все труднее. Они настойчиво требовали «настоящего» дела. Радкевич был не слишком умен, к тому же, что называется, под башмаком у своей супруги. Захарченко не только умела подглядывать и подслушивать: у неё были и свои взгляды на «Трест». Однажды в припадке откровенности она сказала Стауницу, что «Трест» должен существовать до переворота, а там вернётся Кутепов и не станет считаться с «идеологией» Якушева.

Из писем Климовича «Тресту» стало ясно, что у Врангеля с Кутеповым конфликт обострился, они обвиняют друг друга в интригах.

Кутепов, в надежде, что его поддержит Николай Николаевич, окончательно переехал в Париж.

— Кутепов в Париже! — с восторгом сообщила Мария Захарченко. — Только бы ему удалось справиться с этой тупицей и службистом Климовичем, с «двором» великого князя, с этими старыми идиотами — Оболенским, Трубецким и балтийскими баронами! Александр Павлович считает «Трест» единственной реальной силой. Представьте, он показал мои письма из Москвы Николаю Николаевичу, и тот был восхищён. Другие только болтают, а тут факты, о них говорят наши письма. Великий князь поручил все сношения с «Трестом» Кутепову.

Потом пришло известие, что Врангель отказался от всякого политиканства, остался только во главе армии и лишил Кутепова звания помощника главнокомандующего, даже вычеркнул его из списков армии. Однако Николай Николаевич поддержал Кутепова, и руководство РОВС, объединившего 25 тысяч белогвардейцев, полностью перешло в его руки. Роль Марии Захарченко как главного агента Кутепова в Москве теперь имела особо важное значение.

Кутепов собирался усилить посылку своих людей в Россию, иначе говоря, заполонить «Трест» своими агентами — диверсантами и террористами. Этого нельзя было допустить.

Мария Захарченко стремилась проникнуть как можно глубже в дела «Треста». Ей с Радкевичем была обещана поездка в Петроград как бы для связи с петроградской группой «Честь и престол».

Захарченко несколько притихла.

Так проходили будни Монархической организации центральной России. Разработка операции «Трест» отнимала много времени у Артузова и его товарищей, за ней внимательно следили Дзержинский и его заместитель Вячеслав Рудольфович Менжинский.

1924 год для нашей страны начался с горестной утраты: умер Владимир Ильич Ленин.

Ещё 19 января, открывая XI Всероссийский съезд Советов, Михаил Иванович Калинин говорил, что врачи надеются на возвращение Владимира Ильича к государственной деятельности.

И вдруг горестная весть…

Тот, кто был в Москве в эти студёные траурные дни и ночи, помнит прощание народа с Лениным. Помнит Москву в серебряном инее — стены домов, провода, деревья скверов — и неисчислимые колонны людей. Эти колонны медленно вливались в открытые настежь двери Дома Союзов и не имели конца, теряясь где-то далеко в разных районах Москвы.

Смерть Ленина была тяжелейшим ударом для партии, народа, для всех, кто хотел счастья людям.

«Я никогда не видела Феликса таким убитым горем, как в эти дни», — пишет друг и спутница жизни Феликса Эдмундовича — Софья Сигизмундовна Дзержинская.

Дзержинский был председателем комиссии по организации похорон Ленина. Сотни тысяч людей в глубокой скорби прошли через Колонный зал — это было невиданное в истории человечества траурное шествие…

Дыхание суровой зимы входило вместе с народом в траурный зал. Все, что было честного, светлого, благородного, соединилось в те дни у гроба Ленина, а кто был вдали от Москвы — находился там мысленно. Глухо доносились взрывы на Красной площади. Мёрзлая земля не поддавалась кирке и лопате, её приходилось взрывать, в лютую стужу строили временный Мавзолей. Москва не спала в эти ночи, люди шли к Дому Союзов, отцы, матери несли на руках закутанных в платки детей. Пройдут десятилетия… Дети запомнят ночь, когда отец или мать поднимали их высоко, чтобы они увидели Ленина в его простой одежде, с красным эмалевым флажком на груди.

Не стало Ленина.

Не стало того, к кому часто обращался за советом Дзержинский, того, чей разум был путеводной звездой в трудном деле, когда интересы революции требовали немедленных и смелых решений. Ленин знал, кому доверить охрану советского строя и революционной законности.

Не стало Ленина, но в сердцах людей ещё твёрже укрепилось стремление отстоять созданное Лениным социалистическое государство.

А по ту сторону границы смерть Ленина пробудила новые надежды на реставрацию капитализма.

На XI съезде партии, последнем, которым руководил Ленин, он сказал:

— Никакая сила в мире, сколько бы зла, бедствий и мучений она ни могла принести ещё миллионам и сотням миллионов людей, основных завоеваний нашей революции не возьмёт назад, ибо это уже теперь не «наши», а всемирно-исторические завоевания.

Враги не оставляли попыток сокрушить социалистическое государство. Борьба с контрреволюцией продолжалась. И в этой борьбе проявились искусство и решимость верных сынов партии Ленина, воспитанников Дзержинского, сотрудников ВЧК-ОГПУ.

Ещё в первую свою поездку за границу Якушев обратил внимание на эмигрантскую молодёжь. Он заметил её скептическое отношение к «старикам» из Высшего монархического совета, заметил, что эта молодёжь претендовала на самостоятельную политику в «белом движении». Операции «Треста» развивались успешно, но возникала проблема привлечения новых людей, преданных советской власти, которых следовало ввести в белоэмигрантские круги. Артузову потребовался человек для связи с эмигрантской молодёжью за границей. Такой человек должен был разбираться не только в политике, но и в различных течениях реакционной философии, обладать соответствующей эрудицией. В случае необходимости ему следовало прочитать нечто вроде реферата, — словом, представлять собой