чувств послание от имени съезда монархических организаций центральной России. В этом послании содержался призыв — возложить на себя бремя царской власти и в будущем, под звон колоколов, вступить на прародительский престол.

Но до этого молодые считали важным завязать отношения с Врангелем. Втайне от старцев в Берлине Арапов свёл Якушева с полковником фон Лампе, представителем Врангеля в Германии. Этот полковник с «истинно русской фамилией» начал с того, что обругал деятелей Высшего монархического совета старыми песочницами и взял с Якушева слово: не пользоваться их услугами. Из этого было ясно, что фон Лампе рассматривает Маркова и прочих как конкурентов в деле «спасения» России.

— Высший монархический совет, то есть Марков и компания, клонятся к закату. Наша опора — лучшие полки в Сербии и Болгарии, они прошли школу Врангеля и закалены в Галлиполийском лагере[12]. Мы ждём одно лицо, уполномоченное Врангелем для переговоров с вами.

И фон Лампе познакомил Якушева с генералом Климовичем.

С первой встречи было попятно, что Климович — опасный противник. Об этом свидетельствовала его кровавая слава на постах московского градоначальника в 1915 году и директора департамента полиции в 1916 году. Теперь он состоял при Врангеле на положении начальника разведки, шефа жандармов.

Климович оказал Якушеву самый любезный приём, кротко смотрел на гостя, поддакивал, почти не говорил о делах, зато временами нельзя было не заметить острого, пронизывающего взгляда профессионального деятеля охранки. Якушев согласился сделать краткий доклад о «Тресте» для интимного круга. Здесь же выяснилось, что агенты ОРА проникали в Россию и давали о ней, по-видимому, правильные сведения. Из разговора Якушев понял, что Климович не убеждён в боеспособности ОРА, но люди этой организации пригодны для несения полицейской службы.

Слушая Климовича, Якушев припоминал то, что сам знал об этом человеке и что рассказывал ему Подушкин — старая полицейская крыса.

Так вот каков ты — мастер провокаций, покровитель чёрной сотни! Его называли организатором убийства депутатов I Государственной думы — Герценштейна и Иоллоса — и организатором взрыва в доме бывшего премьер-министра Витте. Климович «ставил» с помощью провокатора Зинаиды Жученко покушение на московского градоначальника Рейнбота… Как все-таки Климович ускользнул из Петропавловской крепости, куда его засадили после Февральской революции? «Только эти розовые либералы из комиссии Временного правительства могли выпустить на свободу такого матёрого врага. Он бы и их всех передушил, этих либералов, и не поморщился», — думал Якушев. Да, перед ним был серьёзный враг.

— Пусть вам это не покажется неделикатным, но я все-таки скажу: меня смущает ваше скептическое отношение к представителям законной династии.

— То есть к Николаю Николаевичу? (Климович даже обошёлся без титула.) Да ведь у него «зайчик в голове»… Ведь это он выдумал «старца» Распутина, он и его Стана — черногорка. Правда, потом кусал себе локти.

— А вам доводилось иметь дело с этим… старцем?

— С Распутиным? А как же иначе? Какой бы я был директор департамента полиции, если бы не знался с Распутиным. Началось так: я позвонил ему по телефону и говорю: «Что ты врёшь, будто я тебя хочу убить?» Он отвечает: «Что ты, милай? Хочешь, я к тебе приеду?» Приезжает, сел, смотрит: «А мне говорили, что ты зверь». — «Смотри, говорю, какой я зверь». Вздохнул: «Все врут люди. Под тебя копают». Оказывается, это у него называлось «смотрины». Нет, хватит с нас этих мистиков, психопатов; глядишь, Николай Николаевич найдёт себе другого юродивого…

— Евгений Константинович, мне странно это слышать. Я так мыслю — царь для народа, а не народ для царя.

— Дорогой мой… Царь, народ, династия! Ну кого вы назовёте из Романовых? Сплошные ничтожества! Если хотите знать мою ориентацию, она в трех словах: Пётр Николаевич Врангель.

— Вы меня ошеломили… Я бы хотел вам возразить, и не только вам…

— Послушаем вас с удовольствием, и не позднее чем завтра.

7 августа 1923 года состоялся доклад Якушева на квартире у Лампе. Доклад слушали Шульгин, Климович и сенатор Чебышёв. Здесь были не вздорные старики, вроде Маркова и Гершельмана, а люди, у которых нельзя отнять ума, опыта и хитрости. Якушев говорил осторожно, начал с экономики, не скрыл, что нэп смягчил остроту положения, но в то же время нэп питает те «здоровые» элементы, которые будут способствовать перевороту изнутри, когда настанет время. Якушев говорил о росте монархических настроений, о том, какое значение для крестьян будет иметь «синяя бумажка», то есть купчая на землю, потом перешёл к военным делам. Он предупредил, что, как штатский, не может осветить вопрос в деталях, и пообещал впоследствии дать возможность послушать сообщение начальника штаба, авторитетного военного.

Доклад длился два часа. Когда Якушев кончил, поднялся Климович и попросил ответить только на один вопрос:

— Каким образом удаётся столь многочисленной подпольной организации уходить от преследований ГПУ, в силе и решительности которого мы убедились на горьком опыте?

— Господа, неужели вы думаете, что гражданская война, голод и возврат к нэпу не посеяли разочарование, неверие в революцию? Дальше, прошу не обижаться, но вы, господа, судите примерно как в басне Крылова: сильнее кошки зверя нет. А кошка нас кое-чему научила, хотя бы конспирации. Мы имеем своих людей во всех звеньях советских учреждений и имеем возможность отводить удары… Надеемся, нам удастся договориться со штабами соседей, в частности в Польше. Кстати, в Эстонии уже договорились. Они убедились в нашей силе. У нас прекрасно налажена связь с нашими представителями в Ревеле, вы их знаете. Организован тайный пропускной пункт — «окно» на границе! Наконец, господа, сидя здесь, в Берлине, трудно иметь представление, что делается в Москве, в России.

Наступило долгое молчание.

— Поблагодарим дорогого гостя, — сказал фон Лампе.

Когда дверь за Якушевым закрылась, Чебышёв сказал:

— Господа, это опасный человек. «Трест» — мистификация ГПУ.

— Нельзя швыряться такими обвинениями. Англичане и поляки утверждают, что в России существует сильная подпольная организация, — возразил Лампе.

— Если ГПУ столь бдительный враг, то почему все-таки наши люди проникают на советскую территорию? В самом деле, выходит, по-вашему, что сильнее кошки зверя нет, — не без яду, наклоняясь к Чебышёву, сказал Климович.

Шульгин промолчал, но позднее оказалось, что он поверил в «Трест».

Якушев предвидел подозрения и на всякий случай с возмущением говорил Арапову:

— Милый друг, больше всего меня тревожит конкуренция между ОРА и ВМС. Ежели мы свяжемся с Врангелем, Марков будет трубить, что «Трест» — сомнительная организация, а ежели мы пойдём к марковцам, то же самое будут утверждать Климович и его присные. Вот и вертись как хочешь…

И в самом деле, «Трест» оказывался перед дилеммой: отдать предпочтение ОРА или ВМС? В Якушеве кипел азарт игрока. Игра была сложной: с одной стороны, конкуренция эмигрантских организаций ослабляла их, а с другой — раздоры ВМС и ОРА ставили под удар «Трест».

Вторую неделю Якушев жил в Берлине. Это была пора инфляции. Меняя английскую бумажку в один фунт, он получал 50-миллиардную ассигнацию в немецких марках. Но все вокруг, на Курфюрстендамм, кипело: кафе, биргале, вайнштубе, нахтлокали переполнены спекулянтами. В унтергрунде — подземке — Якушев видел рабочих с заострившимися лицами, угрюмых… По улицам бродили люди, злыми глазами смотрели на хорошо одетых господ, главным образом иностранцев.

В кафе «Аквариум», близ Зоологического сада, Якушев встретился с Артамоновым.

— Беда! Баумгартен узнал о том, что вы встречались с Климовичем. Марков рвёт и мечет! Климович и Марков — это ведь враги, николаевцы и врангелевцы — непримиримые лагери.

— Не вы ли сами проболтались?

— Даю слово — нет…

— Тогда Арапов…

— Они ждут вас на Лютцовштрассе.