Владыка у нас еще мужчина в самом расцвете сил, и вряд ли женская красота стала ему доставлять всего лишь эстетическое наслаждение. Я права? — Ведьма кокетливо похлопала ресницами, а владыка стыдливо зарделся, как маков цвет в летнюю пору.

— Тогда я хочу сестренку! Нет, две! — безапелляционно заявил Хранитель Золота и скрестил руки на груди, давая понять, что он предельно серьезен. — Отец, я в тебя верю. Всю жизнь мечтал о большой многочисленной семье. Дядьки, тетки, братья, сестры, кузены. Первые и вторые нам правда уже не светят, а вот по поводу остальных…

— Опа-на! — Змей Горыныч, еле сдерживая смех, сочувствующе положил ладонь другу за плечо. — Влад, кажется, ты серьезно попал. Придется потрудиться.

— Отвали. — Владыка раздраженно скинул чужую руку с плеча. — Нашли тему для веселья. Я лучше с внуками понянчусь, оно как-то правильнее в моем возрасте.

— Не будь занудой, Влад.

— Отвали, я сказал!

— Да ты просто боишься, — обрадованно догадался Царь Долины и проникновенно заглянул в красное от смущения лицо владыки. Тот попытался отвернуться и стыдливо отвести взгляд, но Змей забежал с другой стороны. — Точно боится. Отвык, наверное, от детишек. Да мы еще этой молодежи покажем о-го-го! На сто очков вперед выйдем!

— Змей, прекрати сейчас же! — Мой свекор даже ногой притопнул от переполнявшего его раздражения. — К тому же меня мучает еще один немаловажный вопрос, о котором никто из вас даже не вспомнил.

— Отец, о чем ты? — сразу нахмурился Полоз. Видно, он не мог вспомнить, что такого важного успел на радостях упустить.

— Кольцо Саламандры!

— Кстати, да, — недовольно кивнул мой благоверный и обратил вопросительный взор на Алессандру. — Кто тот странный старик, что принес это кольцо? И откуда оно у него взялось?

— А вот это вы сами у него и спросите. — Жрица надула губы и обиженно отвернулась, словно Полоз с владыкой спросили что-то неприличное.

— С удовольствием. Найти бы его еще.

— А что его искать, этот старый хрыч наверняка давно уже подслушивает наш разговор, — не поворачивая головы, ответила Алессандра. Оказывается, возраст, даже такой солидный, как несколько тысяч лет, не сильно влияет на характер женщин. По крайней мере, менее капризными они от этого не становятся.

— А почему он не показывается? — Владыка принялся озираться по сторонам, пристально всматриваясь в каждый куст, даже верхушку ближайшего дерева не забыл рассмотреть, будто тщедушный старичок мог проявить чудеса ловкости и туда вскарабкаться. — Я бы с ним с удовольствием побеседовал.

— Откуда я знаю? Стыдно, наверное, вот и не показывается.

— А чего же ему стыдиться? Или он с подлецом Верховным Жрецом заодно? — полюбопытствовал Полоз.

— И ничего я с ним не заодно! — Скрипучий старческий голос заставил нас всех резко повернуться к воротам, явившим нам новое действующее лицо — того самого старика, на домик которого я наткнулась в первый день моего побега из Царства Золотоносных Гор. — Мог бы — собственными руками задушил. — Тощие сморщенные кулачки воинственно сжались, потрясая воздух.

Память меня редко подводила, и я прекрасно помнила, какой длительности переход этот кажущийся безнадежной развалиной старикашка проделал за один день, и сомнений в успехе его предприятия по удушению Мурвинальха у меня даже не возникло.

— Очень интересно… — Владыке дедок тоже оказался неплохо знаком. Значит, не просто так он на моем пути появился. — Давай рассказывай, — скрестив руки на груди, приказал мой свекор.

— А что рассказывать-то… — Старик сразу засмущался, опустив глаза долу. — Так я это… я того… мне как-то…

— А конкретнее, — потребовал подробностей Влад.

— Алес, может, ты, а? — Выцветшие глаза с надеждой уставились на великовозрастную жрицу, а сухонькие ручки в молитвенном жесте сложились на тощей груди.

— Аспид, у тебя совесть совсем от старости мхом покрылась? — возмутилась ведьма, взмахивая огненной тросточкой, будто отгоняя от себя назойливых насекомых. — Даже такое серьезное дело, как собственное успокоение, не можешь сам до конца пройти. Сумел напакостить своим потомкам, постарайся уж и почище убрать за собой, раз уж представился такой случай. Имей в виду, другого может и не быть.

— Аспид?! — Наше повышенное и не слишком радостное внимание совсем смутило дедулю.

Вот уж с кем с кем, а со столь далеким предком моего муженька, заварившим ту самую кашу, которую мы теперь тут все дружно расхлебываем, встретиться я предполагала меньше всего. По моим подсчетам, его косточки уже давно должны были рассыпаться прахом в родовом склепе. Ан нет, жив, курилка. Неужели и правда совесть даже на том свете покоя не дает?

— Но я… Эх, ладно! — Старичок махнул рукой и храбро повернулся к нам лицом, неумело изображая народного героя перед казнью в застенках жестоких мучителей. Даже на спасительные ворота, которые так заманчиво оставались открытыми, покосился, видно обдумывая пути отступления.

— Да, я и есть Аспид Четвертый, тот самый, которого вы все проклинаете за трусость и малодушие. Это моя ошибка, совершенная много веков тому назад, принесла моему роду столько несчастий. Поверьте, за свой грех я расплатился сполна. В качестве наказания эта добрая женщина, — старик, не глядя, указал головой на Алессандру, — с величайшего позволения Вершителя обрекла меня на жизнь вне жизни, смерть вне смерти. Для всех своих потомков я умер в положенный срок и был похоронен в фамильном склепе, а на самом деле… На самом деле с тех самых пор и до сегодняшнего дня мне суждено было стать невидимым свидетелем вымирания собственного рода. Я даже не представлял, насколько это будет страшно. Год за годом, десятилетие за десятилетием, век за веком я видел результат Огненного проклятия Саламандры на собственных потомках и с ужасом понимал, что в один прекрасный день увижу смерть последнего владыки Золотоносных Гор и крушение такого сильного и процветающего царства. И ничего не смогу сделать! — По впалой щеке Аспида прокатилась одинокая слеза, а голос задрожал от еле сдерживаемых рыданий, но он сумел взять себя в руки и продолжить более спокойно: — Сначала я во всем винил Саламандру, даже ненавидел ее, проклинал, надеясь, что ее потомки испытают хотя бы только малую крупицу того, на что она обрекла моих. Неужели она не могла понять, что не мог я тогда пойти против воли отца, не мог жениться на ней, потому что более сильная женщина — Власть — стояла между нами, что обстоятельства очень часто оказываются против нас, и мы бессильны что-либо сделать. Но много позже я понял, что с моей стороны это была лишь защитная реакция, желание во что бы то ни стало оправдать собственный низкий поступок. Саламандра, конечно, тоже хороша. Могла бы просто отыграться на мне, а не устраивать проклятие с широким размахом, но, если честно, более страшной кары она не могла придумать. И я, признаюсь, заслужил ее. Ведь для меня никогда не было секретом, что именно я являюсь главным претендентом на престол после отца, а Саламандра, что уж скрывать, несмотря на пылающую в моем сердце страсть, была мне не ровней. Надежда, что отец разрешит мне взять жену из низшего сословия, даже при условии, что она обладает поистине оригинальными способностями, умерла сразу, как только я заикнулся об этом. Что было делать? Я испугался. Испугался пойти против воли отца. Испугался его гнева. Испугался остаться вообще без каких-либо прав и без средств к существованию. Мне казалось тогда, что женщина, если она искренне любит, просто обязана меня понять.

— Вот оно, типичное проявление мужского эгоизма, — грустно усмехнулась я. — Сначала наобещают женщине с три короба, а потом женщины же и виноваты, что не понимают их тонкой мужской организации и возложенного груза ответственности, который с ними ну никак не связан.

— Только не надо говорить за всех, — тут же воспринял мои слова на свой счет Полоз.

— Если ты заметил, я вообще стараюсь говорить только за себя.

Еще не хватало, чтобы меня сейчас уму-разуму учить начали. И кто? Собственный муж, который в недавнем прошлом чуть сам дров не наломал ценой моей, между прочим, жизни.